Паразиты

Сосед справа ничем особо не выделялся, разве что молочно-белым цветом своей кожи. Разумеется, солнечный свет в палату почти не проникал, но все равно кожа третьего старика была настолько белой, что он напоминал китайскую фарфоровую вазу, которую я видел в Национальном музее в парке Уэно. Казалось, что несчастного старика кто-то аккуратно покрыл тонким слоем белил. Сквозь полупрозрачную кожу виднелись сине-красные вены, особенно хорошо заметные на подбородке и предплечьях. Время от времени я подсаживался поближе, чтобы полюбоваться этими венами. По цвету они напоминали растворенную в воде гуашь и образовывали на поверхности кожи причудливые узоры.

В тот день я в очередной раз подошел посмотреть на его вены и в ту же минуту увидел червя. Свет, падавший из окна, освещал только середину комнаты… Я стал разглядывать вену на шее старика — она пульсировала чаще остальных — и вдруг краем глаза заметил нечто. Сначала подумал, что это всего лишь тень от какой-нибудь трубочки. Но это была не тень… во всяком случае, я пригляделся получше, и тут мне стало не по себе. Я знал, что иногда легкие пластиковые трубки могут произвольно шевелиться, например, от вдоха или выдоха. Мне показалось, что я вижу покачивающегося на ниточке паука… Нечто вытекало из ноздри старика и извивалось, словно тонюсенькая змейка. «Может, сопля?» — подумал я. Сопля была похожа на тонкую серую нить, на какое-то длиннотелое животное… или насекомое… Оно вылезало из носа все больше и больше — его тело оказалось разделено на многочисленные сегменты, которые растягивались и сокращались. Я сидел как прикованный, я не мог ни выскочить из палаты, ни даже крикнуть — как будто кто-то зажал мне рот и с силой надавил при этом на плечи. Червяк все выползал и выползал и вился уже на губах старика.

Иногда он приподнимался над кожным покровом и тогда становился похож на змею или слизняка… хотя у него и не было головы. Он был не толще волоса, но тем не менее я отчетливо видел места его сочленений, похожие на складки между фалангами пальцев человека. Я был настолько поглощен разглядыванием диковинного червя, что даже не заметил, как старик перестал дышать. Червяк сполз по его губам, миновал возвышение, которое образовывал подбородок, и устремился вниз по шее. Потом я увидел, как он приподнял переднюю часть своего туловища и в мгновение ока оказался уже у меня на ладони! Он прополз по моей руке и стал подниматься к лицу. Я поразился длине этого чудовища: его задняя часть еще только вылезала из ноздри мертвого старика, а он уже миновал мой нос и стал проникать, втягиваясь, в меня через глазницу. Как ни странно, но я не почувствовал никакой боли… Я сидел и наблюдал, как эта серая нить переползает от трупа ко мне. Когда он коснулся моего глаза, я на какое-то время перестал видеть. Червяк висел в пространстве между нами, образуя некое подобие моста. Я несколько раз провел рукой по лицу, словно обрывая прилипшую паутину, но безрезультатно. Скорее я делал это инстинктивно… Вдруг червяк разделился надвое, и та его часть, что впивалась мне в глаз, секунду болталась в воздухе, а затем исчезла у меня под веком. Повторяю, у меня не было никаких неприятных ощущений. Вторая половина червя еще продолжала извиваться, хотя и не так резво, как раньше. В ту же минуту в палату вошли две медсестры, и я вылетел вон. А червяк так и остался извиваться на теле умершего старика.

После этого случая я больше не ходил в больницу. Я пришел туда только один раз — когда умер мой дедушка. Я так боялся, что и из его носа на меня прыгнет червяк… Вот, собственно, и весь мой секрет. Я рассказал об этом своему психиатру, но он рассмеялся и ответил, что это обычная галлюцинация, какая часто случается у маленьких детей. И еще он посоветовал мне поскорее забыть про этого червя… Больше я ни с кем не делился воспоминаниями.

Впрочем, мне не кажется, что именно из-за этого червяка я бросил школу и затворился от мира. Мало того, я даже думаю, что этот червяк не мог послужить непосредственной причиной смерти того старика. Старик достаточно пожил и был уже в весьма преклонном возрасте — вряд ли червяк убил его.

В школьной библиотеке я прочитал все, что возможно, о паразитах, но об этом черве нигде не было ни строчки. Ни в книгах, ни в фондах Музея естественных наук я не нашел ничего подобного.

Г-жа Сакагами, если вам что-то известно об этом феномене, я был бы бесконечно признателен, если бы вы сообщили мне хоть какую-нибудь информацию.

Когда Уихара закончил, за окном уже начало светать. Он почувствовал, что еще одна минута, и он откажется от этой затеи с письмом Йосико Сакагами. Поэтому он поскорее нажал на опцию «Прикрепить файл» и щелкнул по клавише ввода. Душа его была совершенно опустошена. Спать не хотелось. Уихара уже начал раскаиваться в своей поспешности: Йосико Сакагами наверняка сочтет его сумасшедшим и поднимет на смех. Но в то же время он ощущал некоторое удовлетворение — наконец-то ему удалось высказаться! Его трясло как в лихорадке. Уихара взялся за градусник и обомлел: тот показывал чуть выше тридцати восьми. Он быстренько проглотил несколько таблеток из тех, что прописал психиатр, но сон все равно не шел. «А не выйти ли на улицу? — вдруг подумал Уихара. — Да, на улицу. Наружу…» Эта мысль захватила его мгновенно, без предварительного обдумывания. Как будто она хранилась где-то глубоко в мозгу и дожидалась того часа, когда Уихара наконец выразит желание пойти прогуляться. Он не стал долго размышлять над этой загадкой — какая разница, внушила ли эту мысль чья-то неведомая воля и стоит ли сопротивляться ей?

Он выключил ноутбук, положил его на кровать и стал разыскивать свою одежду. Он уже забыл, где последний раз видел ее — обычно его одевала мать. Он нашел толстовку с надписью «Орландо Мэджикс» и натянул ее поверх пижамы. Оставалось найти ботинки.

Часы показывали начало шестого утра. Из приоткрытой форточки тянуло холодом. Уихара так и не включил обогреватель и теперь основательно замерз. Без обуви нечего было и думать тащиться на улицу. Он отворил шкаф и вывалил на пол все его содержимое — ничего, что напоминало бы пару ботинок. Из головы Уихара совершенно вытравилось всякое воспоминание о процессе одевания. Он не помнил даже, когда последний раз выходил из квартиры. Раз в две-три недели мать отвозила его в больницу, но он не помнил и этого. Ничего — ни мыслей, ни ощущений… Впрочем, это немудрено: в больницу его возили в почти бессознательном состоянии.

— А, к черту ботинки! — пробормотал Уихара и прошел в ванную.

Он поднял взгляд и уставился на свое изображение в зеркале: когда в последний раз он смотрел на себя? Должно быть, несколько лет тому назад. Зеркало висело прямо над раковиной, и не заметить своего отражения было невозможно. Перед зеркалом он ежедневно умывался и чистил зубы, но, вероятно, не осознавал этого. Нельзя сказать, что ему было противно собственное отражение или что он боялся смотреть себе в глаза — он просто не видел зеркала.

Некоторое время он разглядывал свою одутловатую физиономию. От лекарств и однообразной пищи его кожа приобрела гнусный мертвенно-бледный оттенок. Он вспомнил, что стоит босой, и вдруг прыснул:

— Нет, вы только посмотрите на эту рожу! Меня ж примут за дебила!

Он не смеялся с того самого момента, как поселился в этой квартире.

В прихожей он обнаружил кроссовки и несколько минут сосредоточенно пыхтел, пытаясь завязать шнурки.

— А куда же я пойду? — спросил он сам себя. — Ладно, на первый раз достаточно пройтись вокруг дома.

Он снял с гвоздика свою куртку и толкнул дверь.

Ночь отступала. Небо на востоке стремительно розовело, холодный воздух обжигал легкие. Уихара наслаждался, чувствуя его ледяное дыхание. Глядя на речную гладь, в которой уже играли светлые блики, он захотел выпить пива. В кармане его куртки звенело несколько монеток по сто иен, тех, что он подобрал в обувной коробке в коридоре. За последние восемь лет он ни разу не испытывал желания что-нибудь купить даже в уличном автомате. А уж о пиве или еще чем-нибудь подобном у него и мысли не возникало. Тем более что врач строго-настрого запретил ему алкоголь. Правда, в глубине души Уихара плевать хотел на врача со всеми его запретами и предписаниями.