Год Грифона

И Малтэр взмолился мысленно: «О ангел-хэйо, помоги, ведь не для выгоды своей все делал, а для пользы сургарской».

Карми выслушала обвинения, не перебивая. Потом, когда Ласвэ завершил речь, она сказала жестко:

— Не понимаю, господа, чем вы недовольны. Майяр обошелся с вами на редкость мягко. — Она жестом оборвала ропот тавинцев. — Разве вас повесили, как это полагается делать с мятежниками? Вас никто пальцем не тронул. Вспомнили о гордости сургарской? А не поздно ли, господа? Где была ваша гордость прошлой осенью? Когда надо было драться на Вэнгэ, вы спасали от наводнения свои сундуки с добром! Вольность тавинская и свобода… Вольно вам было не слушать Руттула, так что вы вспоминаете о свободе, господа? Нет в Тавине мужчин, нет и не было! Стыдно мне даже имя произносить тавинское! Разве люди в Тавине живут? Нет, бараны безмозглые! Люди достойные все погибли в воротах Сургары, а лучше б вам умереть, а им остаться. Когда надо было драться, вы добро свое берегли, а теперь, когда и свободу потеряли, и добро не уберегли, размахиваете вы кулаками и кричите о предательстве. Хорошо же кулаками махать после драки! И кричать о предательстве тем, кто и сам предавал! Уходите прочь, господа! Лучше быть нищей, чем править в Тавине!

Так говорила Ур-Руттул, которая теперь называла себя Карми, и слушая эти горькие слова, буяны притихли. Она была права — тавинцы взялись за оружие, когда враг подходил к городу, а Руттул требовал этого уже тогда, когда о майярцах и слышно не было; требовал усилить приморские гарнизоны, чтобы не допустить высадки.

— Уходите, — повторила Карми устало, и пристыженные тавинцы подались к дверям. Теперь вперед выступил Архас, все предки которого были сургарцами.

— Госпожа моя, — сказал он. — Сейчас мы уйдем. Но позволь нам еще немного занять твое внимание.

— Говори, — отозвалась Карми.

— Сегодня перед рассветом, когда мы узнали о твоем возвращении, госпожа, мы гадали — и странным получилось наше гадание. Помоги нам, прошу.

Карми ожидала.

— Дощечки сказали нам, что правителем будет мужчина.

— Разумеется, — подтвердила Карми. — Мой наместник Малтэр, я не собираюсь его смещать.

— Имя твое легло в Третий Круг — и не просто легло, а пересекло пополам Линию Власти. И в Звездном Кругу твоими оказались Одинокая Звезда, Северная Стрела и Соляной Тракт. Значит ли это, что ты слагаешь с себя власть и уходишь в монахини?

— Нет, — проговорил Малтэр, и все взгляды обратились к нему. — Скажи им, госпожа… Скажи…

Карми взвесила все обстоятельства. Да, пожалуй, момент подходящий. Именно сейчас стоило обозначить свое место в мире поднебесном; именно сейчас, чтобы придать особую значимость гневной речи Ур-Руттул. Итак, решено. И пути назад уже не будет.

— Недавно мне гадал миттауский монах, — негромко сказала Карми в хрупкой тишине. Она повторила изречение из священной книги, и громко ахнул Малтэр, услышав имя Тио Данови Кола. Он, знакомый с миттаускими божествами, понял все так, как никогда не поняла бы это Карми.

— Тио Данови Кола, — повторил он, — Третий Круг, Северная Стрела.

Карми, по его реакции понявшая пока только то, что случайности складываются в какую-то невероятную картину, продолжала:

— Я не буду править, ибо зовет меня далекий путь, но одиночество мое будет не одиночеством монахини, а одиночеством хэйми. — Слово было сказано. Тавинцы попятились и, кланяясь, стали поспешно выходить, толпясь в дверях. Следом, повинуясь знаку Малтэра, вышли и солдаты.

— Госпожа моя, — сказал Малтэр, когда они остались вдвоем. — Ты сама еще не понимаешь, что сказала.

— Похоже, что так, — отозвалась Карми. — Что ты ахал, как барышня? Чего я особенного наговорила?

— Теперь я знаю, кто твой хэйо, — осторожно сказал Малтэр.

— И кто же? — поинтересовалась Карми. — Скажи мне, а то я не догадываюсь.

— Я не сумашедший, чтобы звать хэйо, когда разговариваю с хэйми, — ответил Малтэр. — Подумай сама — что общего у Северной Стрелы с Третьим Кругом? Какой небожитель?

— Третий ангел, — медленно произнесла Карми. — Ангел Судьбы.

— И миттауское пророчество…

— Хорошая шуточка получилась, — усмехнулась Карми. Ничего, это даже лучше. Лучше иметь в хэйо ангела, чем безвестного демона.

Малтэр смотрел во все глаза: Карми говорила так, как будто могла выбирать между разными хэйо. «Святые небеса, вздохнул Малтэр. — Вот еще задачка… Почему она открыла имя своего хэйо? Ведь это означает, что хэйо становится беззащитным перед заклятием? Ох, темны дела хэйо…»

— Ладно, — сказала Карми, налюбовавшись на растерянное лиуо Малтэра. — Есть еще одно дело, которым стоит заняться. Скажи-ка, Малтэр, что принадлежит мне в Сургаре?

— Принадлежит?

— Ну да, — подтвердила Карми. — Что мне принадлежит помимо княжеского правления?

Теперь Малтэр понял, что надо давать отчет.

— Прошу в кабинет, госпожа моя.

Карми вошла в бывший кабинет Руттула и с любопытством огляделась.

— Все переменил… — заметила она. — Мебель-то зачем было перетаскивать?

Малтэр рассказал, что майярцы, грабя Тавин, не минули и Руттулова дома.

— В моих покоях все по-прежнему, — отозвалась Карми.

— А кто тронет вещи хэйми? — вопросом ответил Малтэр.

— Вот как? — отметила Карми. — Ладно, продолжай.

Малтэр разложил перед ней вощеные таблички с записями, касающимися ее имущества.

— Полный отчет я собирался сделать к концу года, госпожа, — сказал Малтэр. Он держался уверенно, но Карми, вслушавшись в его голос, учуяла какие-то странные интонации, как будто Малтэр чувствовал себя виноватым, но не собирался в этом признаваться.

Карми, разобравшись в денежных счетах, нашла объяснение этой виноватости: Малтэр вовсю использовал ее состояние (поместье в Савитри, долю в каперских экспедициях и в фарфоровой мастерской), использовал, как полагал Малтэр, исключительно для того, чтобы сохранить свое положение наместника. Дань майярцам была на треть уплачена ее деньгами и на восьмую — деньгами Малтэра; Малтэр не рискнул давить на тавинских горожан, опасаясь бунта. В результате таких мер сургарская принцесса окозалась на грани разорения, но Малтэр надеялся, что неопытная девушка этого не заметит. Однако он не знал, с кем связался.

— Ты хороший управляющий, — заявила Карми, изучив счета, и Малтэр насторожился, заподозрив насмешку. Но Карми была серьезной. — Я бы сама, пожалуй, не сделала бы лучше. Деньги мне не нужны; сам понимаешь — двор я держать не собираюсь. Для меня важнее, чтобы Сургара быстрее вернулась к своему величию. Поэтому мне нравится все, что ты сделал, но… все-таки у меня есть замечания…

— Слушаю, госпожа.

— Поместье в Савитри следует продать. Долину в пограничных горах я оставляю за собой. Пай в каперах продать. Долю в мастерских пусть выкупят купцы из Соланхо; они давно этого хотели и наверняка пожелают воспользоваться моментом. Все добро, что сохранилось в моих покоях, тоже продай; надеюсь, ты не продешевишь. И все вырученные деньги употребишь на уплату дани.

— Но, госпожа моя… — воскликнул потрясенный Малтэр. Все это означало, что сургарская принцесса собственными руками разоряет сеся. Правда, оставался еще ежегодный сбор налогов с Сургары.

— Налоги уменьшать не будем, — сказала Карми. — Мне важно как можно быстрей выплатить установленную контрибуцию, чтобы потом требовать у Высочайшего Союза признание независимости Сургары, понимаешь? Хотя бы такой независимости, какой пользуются Байланто и Карэна. Я поговорю с Павутро — какую часть моих денег он может без убытка для себя отдать.

— Госпожа моя, но на что же ты жить собираешься?спросил Малтэр в изумлении.

— Сейчас мне не нужно много денег, — отозвалась она. А потом, если понадобится, я найду, где взять деньги. — Она усмехнулась. — Убрать бы только из Сургары майярские гарнизоны, а уж тогда с тавинцами я справлюсь голыми руками.

Малтэр вскинул брови на такую самоуверенность малолетней девчонки, но тут же понял, что говорит это не девушка, а ангел-хэйо, перед которым трепещут и небожители.