Отель "Раффлз"

Все было прекрасно.

— Погоди-ка… да, что-то такое припоминаю, я уже слышал о тебе.

И тем не менее никто не знает обо мне.

Я впервые рассказываю кому-то о своем воображаемом мире… карлик сказал мне: «А теперь я иду к тебе», — я закричала и заплакала, я испугалась, и, думаю, именно в тот момент проснулась… отец укачивал меня и говорил: «Моэко, Моэко, приди в себя, что случилось?» Я увидела своего отца, но карлик не пропал, он был где-то рядом, он запечатлелся в моем мозгу… «Подумай хорошенько, — говорил он, — с самого твоего детства тебя окружали люди, которых ты считала хорошими, а они всегда были злыми».

И он был прав, этот карлик.

— Мне рассказала о тебе одна актриса, Рэйко Саито. Ты знакома с ней? Ей уже семьдесят, но она превосходная актриса. Она говорила, что из всех молодых актеров единственная, у кого есть талант, — это ты.

Рэйко-сан, когда-то давно, на студии Кинута она ткнула острием своего зонтика в глаз одному американскому солдату, который вздумал дразнить ее. Мне не нравится такой типаж…

— На мой счет часто ошибаются.

Странный он какой-то, этот фотограф, верно, у него такое амплуа — все время быть странным… Я ненавижу, когда на мой счет ошибаются, но прежде всего я ненавижу, когда кто-то думает, что может меня понять.

Но я, даже если и напугана, никогда не буду тыкать концом зонта человеку в глаз, я все растворяю, даже ненависть… все растворяется у меня в голове, но он говорил мне не об этом… то, о чем шла речь, осталось у меня в голове, а вернее, где-то позади ушей, словно идеально прорисованный пейзаж, линия морского берега с бьющим в глаза полуденным солнцем, апельсиновое дерево, тихие пустынные улочки… но они не всегда были такими, ведь когда-то в этом третьеразрядном курортном городишке жили люди, но что-то произошло… что? Эпидемия или бойня, которую устроили вражеские войска? А быть может, просто рядом закрылась угольная шахта или что-нибудь такое… ну, в общем, что-то заставило людей покинуть эти места.

Однако в реальной жизни я терпеть не могла пустынных пейзажей, в своем воображении всегда населяла их людьми, словно те, кто увлекается игрушечными железными дорогами и расставляет повсюду фигурки начальника вокзала, носильщиков и пассажиров… вот и я была похожа на такого любителя… так получалось не нарочно (ибо я отлично помнила то, что говорил мне карлик, а все эти ужасные сцены насилия все время повторялись в моей голове и становились только страшнее), но все эти люди в моем воображаемом мире отличались добродетелью, это были такие люди, которые могли бы откровенно сказать о себе: я беден, но веду честную жизнь; они не причиняли друг другу зла, они ненавидели жестокость, они не обладали никакими талантами, были неспособны произнести что-нибудь смешное, однако я решила, что курортик с таким населением убережет меня от ошибочных шагов — в те редкие случаи, когда курю траву или принимаю наркотики, я ощущаю, как меня встряхивает какая-то могучая сила.

Подобное случается и в моменты полного нервного истощения — я вдруг становлюсь подозрительной до такой степени, что сама себе удивляюсь: например, говорю себе: «Вот этот стилист, что так пристально смотрит на меня, верно, послан, чтобы загнать меня в какую-нибудь ловушку, он меня не любит». Подозрение мое становится все сильнее и сильнее, внутри меня образуется какой-то параноидальный сгусток, что-то вроде концентрированной реальности, и в такие моменты, если бы этот стилист умер с перерезанным горлом у меня на глазах, это доставило бы мне удовольствие… конечно, я понимаю, что нельзя допускать такие мысли… ведь подобное желание что-то значит…

В моем мире, что таится у меня в голове за ушами, жители этого грустного городка ведут такую скромную и честную жизнь, какую только могу себе вообразить, я считала, что они оградят меня, помогут мне отогнать желание видеть того стилиста с перерезанным горлом… но это так скучно…

— Ах вот как? Но это так, я оставил свой фотоаппарат дома. Я могу снять тебя в Японии, только надо будет улучить момент… было бы неплохо запечатлеть тебя во время работы. У тебя есть что-нибудь на примете?

Зло притягивает меня, но когда я в растерянности, все приобретает смысл.

— Да, есть. В этом году я буду сниматься. На этот раз у меня главная роль. Съемки в Канадзава.

Я искала беспричинное зло, зло, лишенное всякого смысла, и если бы я нашла его, в моем мире родился бы герой, а я стала бы в сто тысяч раз красивее, чем сейчас.

Я искала этого героя двадцать четыре года.

И вот наконец нашла.

— Ладно, тогда я сделаю снимки здесь… но скажи, почему ты выбрала именно меня?

Мне нравятся твои фотографии с офицерами южновьетнамской армии, которые держат в руках куски человеческой плоти.

— Потому что мне очень нравятся твои работы.

Та из них, на которой запечатлен улыбающийся офицер, который держит за волосы труп вьетконговца, развороченный взрывом гранаты.

— Мне приятно слышать это… Я постараюсь исполнить твой портрет в том же стиле, насколько это будет возможно.

Этот офицер представляется для меня воплощением того самого беспричинного зла, а труп, разорванный от груди, выглядит так, будто это плюшевый медвежонок.

— На самом деле мне кажется, что это самое главное в фотографии.

Этот плюшевый вьетконговец и беззаботный офицер поселились в моем городке и стали кем-то вроде почетных граждан.

— Я стараюсь не думать о том, кто находится передо мной, я заставляю себя не думать о том, что я фотографирую. Ты знаешь, я не люблю говорить на эту тему… но я был во Вьетнаме.

Да, конечно, я в курсе.

— Возможно, твое поколение никогда не слышало о том, что была такая война, а я вот был там.

Твоя жизнь сводится к ней.

— И я полагаю, что мой военный опыт сильно повлиял на то, что я делаю сейчас.

То, что ты делаешь сейчас, — дерьмо, размазанное на листе фотобумаги.

— А знаешь, идея с твоим портретом мне нравится все больше и больше.

Но смотри — надо, чтобы фотографии удались.

Я спросил Моэко, забронировала ли она себе номер. Она оставила свои два чемодана на попечение консьержа и, судя по всему, еще не решила вопрос с жильем.

Потом она спросила:

— Вы знаете историю про гнома с южного острова?

— Что? Историю про гнома? — переспросил я, но она уже отвернулась и ничего не ответила. Я, значит, думаю о том, где она будет жить, а ей вроде бы наплевать. Говорит о какой-то ерунде. Что это еще за гном с южного острова?

Я засомневался: выглядела она действительно странно, но когда я взглянул на ее профиль, то от моих сомнений не осталось и следа. Моэко Хомма напоминала чрезвычайно искусно сделанную куклу из стекловолокна. Один резкий вопрос: «Гном с южного острова? Что это еще такое?» — и она уже готова уйти.

— Гм, может быть, начнем с того, что позавтракаем вместе? Приближался полдень, и я пригласил ее в соседний итальянский ресторан.

Съев равиоли, салат и шоколадный мусс, она не проронила ни одного замечания.

— Если вы не против, чтобы остановиться в моем отеле, я сниму для вас номер. Так вы, значит, актриса? В каких же фильмах вы играли?

По ее манере одеваться да и вообще по всему ее виду было ясно, что она необычная девушка. Даже за столом ее жесты подчинялись некоему ритму… это было что-то невыразимое. Легкое движение, словно мановение рук дирижера, — и этого уже достаточно, чтобы вернуть вам хорошее настроение. Хотя это еще не означало, что она действительно актриса.

— Пока только в двух, и это были роли второго плана. Сначала в «Огнях гавани», это ремейк одного европейского фильма, а потом в «Ночи перед революцией». Речь идет о пролетарской революции в начале эпохи Тайсё, окончившейся полным крахом.

Мне показалось, что я слышал уже это выражение: «пролетарская революция». От него повеяло чем-то родным. И вдруг я вспомнил фильм «Огни гавани». С японским кинематографом я был мало знаком, но этот фильм я как-то, маясь от субботнего безделья, посмотрел. Сюжета я почти не помнил. Обычная история любви портовой девчонки и моряка с броненосца… Моэко Хомма смотрела на меня исподлобья и улыбалась так, будто читала мои мысли. От ее улыбки меня пробрал морозец. Теперь я вспомнил: она играла официантку из портового бара, где и происходило действие картины. Этакую юную и невинную барышню, которая ждет возвращения своего возлюбленного, и каждый раз, когда ее пытаются убедить, что он обманет, она качает головой, опустив глаза долу. В сцене, когда друг наконец-то возвращается после длительной разлуки, у нее на лице появляется такая же улыбка, что и сейчас.