Страница 23 из 77
Домом эти инопланетные кочевники называли свой лагерь. Также слово «дом» могло означать их континент — или чью-то палатку. Мне нравился их язык, поразительно сложный с учетом того, что состоял он всего из 1006 слов.
Кочующие пончики собирались в группы, по численности своей не превышающие расширенный клан, то есть тридцать восемь особей. Слишком много.
Прошлой зимой двенадцать из них умерли бы от голода, если бы я не вмешался. Я полетел к морю и обстрелял океан из импульсной пушки со своего катера. Рыбы, которую я затем собрал с поверхности, хватило на то, чтобы избавить их от гибели.
Если бы мои магистры пережили свой первый год полевых исследований, я не осмелился бы так нарушать правила. Моя карьера повисла бы на волоске по возвращении в Деймосский университет.
Хотя, возможно, я все равно сделал бы это — и к черту последствия. Надеюсь, что сделал бы. Профессиональная этика — это одно, но я все-таки родился и вырос марсианином. Мы гордимся тем, что марсиане — настоящие люди. А настоящие люди никогда не позволят своим питомцам умереть с голоду.
— К черту правила, — пробормотал я.
— Снова разговариваешь сам с собой, мохнатый? — спросил Старейшина Плавать.
Буквально он сказал только «снова разговариваешь, мохнатый».
Остальная часть предложения состояла из движений его четырехпалой руки.
Слово «старейшина» означало его положение как лидера клана. Настоящих дедов называли просто «родителями» — так же, как матерей, отцов и бабушек. А вот почему они всегда использовали глаголы в качестве имен, я так и не выяснил.
— Наверное, у меня снежное бешенство.
— Это происходит зимой, а не весной.
— Мохнатые — не пончики. Мы можем сходить с ума, когда захотим.
— Присоединишься к нашей охоте? Мы выходим завтра утром, с Бросать, Спать и детьми. — Он указал на кучку детишек, швырявших друг в друга экскрементами.
— Не маловаты ли они для охоты?
Я напрягся. Иногда пончики применяли детоубийство как один из способов ограничения своей популяции.
Старейшина поднял узкие плечи, показывая тем самым, что понял ход моих мыслей. Затем его большие пальцы хлопнули по мясистым ладоням — так пончики смеялись.
— Этим летом на фестивале старейшиной станет Бегать. Он с братьями заберет детей.
В результате из уравнения исчезнет дюжина ртов — вполне достаточно для того, чтобы клан Плавать пережил следующую зиму без потерь. Бегать был их лучшим охотником, хорошим кормильцем.
— Он останется Ходоком? — спросил я. — Или поведет их к океану? Бегать как-то провел целое лето с Морскими кланами, не так ли?
— Бегать сделает то, что сделает.
Только тогда я понял всю глупость своего вопроса. Клан не разделится до фестиваля, посвященного началу лета. А Морские пончики уже отплыли бы на север несколько месяцев назад, в своих костяных каноэ.
Я мысленно сделал себе заметку — спросить Бегать о его планах на будущее. Кланы Ходоков редко становились Морскими кланами, слишком многое приходилось им изучать. Бегать, впрочем, завел много друзей — это помогло бы переходу его клана.
Переквалификации его клана можно будет посвятить отдельную главу, прекрасную главу.
Меня поражало, как лодки, сделанные из костей и шкур, могут продержаться в океане достаточно долго, чтобы доставить путешественников на архипелаг богатых зеленью островов, находящихся в девятистах километрах от континента. Морские кланы сажали там несколько зерновых культур и пировали, охотясь за мириадами птиц, гнездившихся на островах. В конце лета они возвращались на континент, следуя сезонному изменению течений, вместе с тюленями. Там, во время осеннего фестиваля, они объединялись с Ходоками. На фестивале они торговали привезенной с островов древесиной, клубнями и засоленной птицей.
Ходоки после летнего фестиваля удалялись на сотни километров в глубь замерзшего континента в поисках других товаров — опалов, золотых самородков и железных метеоритов, питаясь тем временем мхом и жуками.
Третья ветвь пончиков населяла Пальцы — четыре полуострова на том же континенте. Пещерные пончики жили в туннелях, вырытых ими в толстых слоях древней пемзы. Там они добывали уголь и обрабатывали металл, снабжая своих кочевых собратьев инструментами и драгоценностями.
Об этом уникальном разделении труда можно будет написать целые тома, когда я вернусь в Деймосский университет. Я вздрогнул, подумав о том, что последний том, посвященный культуре пончиков, будет, вероятно, начинаться с панегирика и упоминания об их исчезновении. Их вымирание — всего лишь вопрос времени.
— На кого вы будете охотиться, Старейшина?
— На таа, — ответил он.
Так называли грызунов размером с собаку. Поскольку они обладали шестью ногами, то не походили ни на одно из знакомых мне животных, и я называл их местным именем. В вяленом виде их мясо имело недурной вкус.
— Я присоединюсь к вам, Старейшина.
Он попытался улыбнуться, подражая мне, но ему не хватало лицевых мышц. Настал мой черед понять его мысли. С моим пистолетом и биноклем охота будет удачной. Именно то, что нужно для клана после долгой голодной зимы.
У шлюза, ведущего в катер, меня ждала беременная. Ей приснился плохой сон, и она хотела потереть мою макушку на удачу.
— Я не верю в удачу, — проворчал я.
Удача, однако, была краеугольным камнем всей местной культуры. Если лопался ремень, на котором тащили салазки, если в небе появлялось облако необычной формы, если кто-нибудь ломал ногу — старики тут же собирались в кучку и начинали обсуждать причины невезения.
— Хорошее питание важнее удачи, — сказал я, просовывая руку в холодильник, находившийся в шлюзе, и доставая рыбу, завернутую в водоросли.
Она не поблагодарила меня за еду — это сулило бы ей невезение. К счастью, она не предложила и секс — традиционную благодарность за оказанную услугу.
Я попытался представить, как буду описывать половую жизнь пончиков. Обычно все они были мужчинами, но в середине зимы некоторые из них внезапно становились женщинами, и начинались оргии, длившиеся месяцами. Затем, за несколько месяцев до летнего фестиваля, женщины рожали и снова превращались в мужчин.
Предсказать, кто именно сменит пол, было практически невозможно — никакой закономерности в этом не просматривалось. Прежде чем Тамара Кил стала утиным ужином, моим студентам удалось найти необычные молекулы феромонов, но эти молекулы составляли лишь частичку биологического процесса.
Половая жизнь пончиков станет гвоздем моих первых статей, когда я вернусь в Деймосский университет. Такая «клубничка» сразу привлечет внимание к моим лекциям.
Жаль только, что это — самая скучная сторона их жизни.
Дюжина пончиков двигалась цепью, метрах в трех друг от друга. Каждый из них нес пару метательных дубин, с огромным трудом выточенных из утиных ребер.
Я осмотрел широкую равнину в бинокль. Под некоторыми камнями все еще лежал снег. На солнечных местах гнездился фиолетовый мох. Грызуны, на которых мы собирались охотиться, были травоядными и после долгой спячки обожали лакомиться весенним мхом.
По долине пробежал таа. Дети принялись метать дубинки, но промахнулись. Я выхватил пистолет и выстрелил, подражая стрелкам из старых вестернов, словно мне снова было пятнадцать. Таа упал.
— Неплохо для ста пяти…
Стоило похвастаться своим возрастом, как рука тут же начала дрожать. Она напомнила о том, что мне, несмотря на омоложение, уже не пятнадцать, и эта экспедиция станет для меня последней.
Несколько мелких таа прыгнули, собираясь укрыться за холмами. Спать вонзил острый конец своей дубинки в затылок одного из них, я подстрелил второго.
Шум вспугнул еще пятерых, но я их упустил. На пути грызунов оказалась парочка детей — те не промахнулись. Когда дети засмеялись, размахивая своими трофеями, я почувствовал себя еще старше.
— Что это? — спросил Старейшина. Сказал он только «это», предложение дополнили его руки.