Твари Господни

4

"Приехали", – Лиса вышла из метро "Маяковская" и не торопясь, пошла к Владимирскому проспекту.

Она не была на Невском, наверное, лет пять или шесть, но и до того, как окончательно покинула Ленинград, бывала здесь только по "делам", не имея ни времени, ни желания на пешие прогулки. Поэтому сравнивать нынешний Невский по-настоящему она могла только с тем, что сохранила память о конце восьмидесятых, или начале семидесятых. Другой город, другая страна, ну и проспект тоже, разумеется, изменился. На нем появилось очень много примет нового времени: кооперативные и даже частные магазины и кафе, рестораны, о которых в восьмидесятые нельзя было и мечтать. А уж магазин электроники с логотипами всех этих "грундиков" и "сони", расположившийся на противоположной стороне проспекта, как раз там, где начинался перекинутый над проезжей частью кумачовый транспарант "Слава КПСС", показался бы тогда и вовсе бредом сумасшедшего.

"Впрочем, нет, – осадила она себя. – В восемьдесят седьмом, пожалуй, уже нет. Вот в семьдесят пятом – это да".

Она дошла до Владимирского, дождалась зеленого и перешла на противоположную сторону. Невский 47/2.

"Ну вот я и дома".

Смешно, но так оно и было. Лишившись своего постоянного места на Земле, "дома" она чувствовала себя именно в таких местах, как "Сайгон". Вокзал, аэропорт, "Сайгон", да еще, быть может, "Рим", в котором она тоже не была страшную прорву лет.

Лиса вошла в кафе и осмотрелась. Интерьер практически не изменился, разве что повисла на стене выполненная Шемякиным мемориальная доска, на которой быстрый взгляд сразу выхватил несколько знакомых фамилий. Живые и мертвые, знаменитые и давным-давно забытые, дисседенты-эммигранты и советские, все они были здесь вместе, как когда-то тогда: Целков и Кит, Бродский, Вензель и Ширали, Карамян, Рейн…

"Господи! Только фамилий стукачей и гебешных лейтенантов не хватает, да про фарцу забыли".

Впрочем, кое-кто из тех, кто фарцевал тогда у интуристовских гостиниц, теперь превратились в советских кооператоров и предпринимателей. Еще и в КПСС, небось, вступили, получив индульгенцию на всю оставшуюся жизнь. Лиса пожала мысленно плечами и, не задерживаясь, чтобы не привлекать к себе внимания, прошла в глубину зала. Ее, такую, какой она стала теперь, естественно никто не ждал, так что Наташу она должна была найти сама, и нашла, вот только радости ей это не доставило. Лиса взглянула мимоходом в высокое окно, увидела свое отражение – рыжий парик, вычерненные до полной неузнаваемости глаза и пунцовые губы, которые должны были отбить всякое желание запоминать другие приметы – и сразу же почувствовала знакомую ауру. Она обернулась, но женщину, сидевшую за столиком в дальнем конце зала, узнала не сразу.

– Здравствуй, Ната – сказала она, подходя. – Спасибо, что пришла.

– Привет! – женщина говорила сиплым отдышливым голосом, левая сторона серого землистого цвета лица была неподвижна, от чего при разговоре рот, и без того не симметричный, кривился еще больше. – Рада тебя видеть. Честно.

– Останемся здесь? – спросила Лиса, стараясь не показать, насколько потрясена увиденным. – Или пойдем куда-нибудь?

– Пойдем, – Ната встала, подцепила прислоненную к стене палочку и, скособочившись, вышла из-за стола. – Я, как видишь, ходок теперь не ахти какой, но тут недалеко распивочная есть, там и посидим.

Ходила она, и в самом деле, с трудом, но даже медленным шагом они дошли до распивочной, помещавшейся в темноватом подвале внутри одного из близлежащих дворов, всего минут за десять. Лиса хотела помочь Нате спуститься по крутым ступеням вниз, но та отказалась и сошла в подвал довольно уверенно, по-видимому, делая это отнюдь не в первый раз. Здесь ее, как оказалось, действительно знали. Хозяин, стоявший за стойкой, приветливо с ней поздоровался и сразу же налил полстакана коньяка.

– А девочка что пить будет, – спросил он, обращаясь, однако, не к Лисе, а по-прежнему к одной лишь Нате.

– То же самое, – сказала Лиса и, получив от кавказского человека граненый стакан, пошла за Наташей в глубину сводчатого зала, где по времени суток кроме них оказались сейчас лишь трое алкоголиков, сидевших у самого входа.

– Живая, значит, – тихо сказа Ната, усевшись за стол. – А то тут слух прошел…

Прослушки в подвале не было, и, значит, говорить можно было почти свободно.

– Какой слух? – спросила Лиса, закуривая.

– Слух, что Кастора в Брянске завалили.

– Нет, ерунда, – отмахнулась Лиса. – Я в Брянске никогда не была, да и Кастор уже лет восемь, как в отставке.

– Жаль, – сказала Ната, закуривая беломорину.

– Чего тебе жаль, Ната, – прямо спросила Лиса. – Что Кастор не удел, или что меня в Брянске не кончили?

– Кастора жаль, – Ната посмотрела ей в глаза. – Ты, действительно, думаешь, что я могла тебе дурного пожелать?

– Нет, – покачала головой Лиса. – Не думаю.

– И правильно. Когда слух дошел, я неделю белугой выла.

– Ната…

– Не надо, – Наташа выпустила изо рта дым и приложилась к стакану.

– Не надо об этом, – сказала она отдышавшись. – Было, и быльем поросло. Может и к лучшему. Живая, а это по нынешним временам дорого стоит.

– Что произошло? – прямо спросила Лиса, решив, что игнорировать факты недостойно.

– Энгельс, – тихо ответила Ната. – Ты ведь знаешь?

– Да, – кивнула Лиса.

По официальной версии, в апреле 1991 года, на авиабазе в Энгельсе,[20] произошел крупный теракт, совершенный проникшими на территорию СССР из Афганистана исламскими фундаменталистами. В правительственном сообщении, которому, естественно, никто не поверил, говорилось о пятидесяти семи погибших, включая двадцать девять боевиков Талибана и Воинов Исламского Возрождения – полу-мифический радикальной организации, чаще именуемой Татарской Народно-Освободительной Армией. По этому случаю, власти довольно жестко вычистили мусульманские общины Саратовской и соседних областей и ввели военное положение в северном Казахстане, хотя какое отношение ко всему этому имел Казахстан, объяснять не стали. А вот, что произошло в Энгельсе, на самом деле, знали немногие. Однако до Лисы доходили слухи, которые она полагала соответствующими действительности, что за акцией стояла боевая группа Тамила, в которой, по самым смелым предположениям, не могло быть больше десяти человек. Ну и, само собой, Лиса ни на минуту не сомневалась, что число жертв произошедшего должно было измеряться трех – а не двухзначными числами.

– Как ты уцелела?

– Случайно, – пожала плечами Ната. – Мальчик один на себе вынес. Мы двое всего и выжили…

– Ната, – совсем тихо сказала Лиса. – Я могу попробовать…

– Даже и не знаю, – Наташа смерила ее оценивающим взглядом и залпом допила коньяк. – А зачем?

– Но… – начала было Лиса и остановилась. Возражать было глупо. Наташа не кокетничала, она говорила то, что думает.

– Не горячись, – усмехнулась Ната. – В тебе слишком много эмоций, а ведь не девочка уже.

– Теперь, вот снова девочка, – улыбнулась Лиса. – Ната, я уезжаю. Возможно надолго, да и в любом случае, ты же знаешь по лезвию ходим. Но если уцелею, я приду к тебе, и предложу снова.

– Договорились, – кивнула Ната. – Но сейчас-то ты зачем пришла?

– Мне надо попасть в Цитадель, – Лиса понимала на какой скользкий путь встала, но с другой стороны, Нате она, скорее, доверяла, чем нет, а Рапозу все теперь и так знают.

– Тебя не пустят, – Ната помахала рукой, и буквально через несколько секунд хозяин заведения поставил перед ней вторые полстакана.

Когда он отошел, Лиса снова закурила и, выдохнув дым, попросила:

– А ты шепни кому-нибудь за меня, а?

– И ты назовешь мне свой псевдо? – удивленно взглянула на нее Ната.

Они прожили вместе почти три года, но Нота так и не узнала, кто она на самом деле. Таковы были правила игры, и, в большинстве случаев, их придерживались все подпольщики.

20

На авиабазе Энгельс дислоцированы 121-й гвардейский Севастопольский и 184-й гвардейский Краснознамённый Ордена Ленина Полтавско-Берлинский тяжелые бомбардировочные авиационные полки, имеющие на вооружении стратегические бомбардировщики Ту-160 и Ту-95МС соответственно.