Посылка

Содрогнувшись, я вскочил и ринулся наверх, одеваться. На часах, как я успел заметить, было уже три пополудни.

Пока я натягивал на себя одежду, ко мне одно за другим возвращались нормальные ощущения. Я почувствовал холод пола под босыми ногами, желание есть и пить, услышал мертвую тишину, царившую в доме.

Мысли кипели. Я понял все — почему Солу хотелось умереть, почему так долго тянулся для него день, почему с таким нетерпением он ждал ночи. Теперь я все мог объяснить, и он должен был мне поверить, потому что я прошел через это сам.

Сбегая по лестнице, я думал, как расскажу ему о мертвецах дома Слотера, которые, злобствуя из-за постигшего их неведомо по какой причине проклятия, пытаются заманить живущих в свой вековечный ад.

Все кончено! — возликовал я, заперев входную дверь. И поспешил, не обращая внимания на дождь, в больницу.

Тень, притаившуюся у крыльца, я не заметил.

VIII

Когда женщина за стойкой сказала мне, что Сол выписался за два часа до моего прихода, я остолбенел. Вцепился в стойку, лепеча севшим голосом, что она, наверное, ошибается, этого не может быть. Но она лишь покачала головой.

Силы меня разом оставили. Вернулись слабость и страх. Я готов был заплакать, но сдержался. Вокруг были люди, и все они глазели мне вслед, пока я шел к выходу, едва держась на ногах. Голова закружилась, я пошатнулся, чуть не упал. Кто-то схватил меня за рукав, спросил, хорошо ли я себя чувствую. Я что-то пробормотал в ответ, не заметив даже, мужчина это был или женщина.

Вышел на пасмурную улицу. Дождь к тому времени усилился, я поднял воротник плаща. Меня терзал один вопрос: где Сол? И сомневаться в ответе не приходилось. Дома. Куда еще он мог пойти?

Я побежал к трамвайной остановке. Путь до нее казался бесконечным. Все, что я помню,— дождь бил в лицо, мелькали по сторонам серые дома. На улице не было ни души, все проезжавшие мимо такси оказывались занятыми. Сумерки сгущались.

Споткнувшись, я налетел на фонарный столб и едва успел схватиться за него, чтобы не упасть в лужу.

Услышал лязг и звон, увидел трамвай, кинулся к нему. Дал доллар кондуктору и тут же забыл об этом. Вспомнил, когда меня окликнули, чтобы вручить сдачу. Вися на поручне, раскачиваясь вместе с трамваем, я думал лишь о брате, который оставался сейчас один на один с ужасами проклятого дома.

От духоты в вагоне, запаха мокрой одежды, сумок, зонтов меня мутило. Закрыв глаза и стиснув зубы, я стал молиться, чтобы мне позволено было успеть домой, к брату, пока не произошло самое страшное.

Наконец я доехал, выпрыгнул из трамвая и бегом помчался к дому. Дождь лил все сильнее, слепил глаза. Поскользнувшись, я все-таки упал, ободрал колени и локти, промочил одежду. Поднялся со стоном и побежал дальше, почти не видя сквозь плотную завесу дождя, куда бегу, ведомый одним инстинктом.

Дом темной тенью замаячил впереди. И словно притянул меня к себе — я не заметил, как очутился на крыльце.

Кашляя, трясясь в ознобе, торопливо толкнул дверь и не сразу поверил в свое счастье — она оказалась заперта. Конечно, ведь у Сола не было ключа!

Едва не заплакав от облегчения, я спустился с крыльца. Где же он? Надо поискать...

Я двинулся было по дорожке вокруг дома. И тут меня словно хлопнули по плечу. Я резко обернулся и увидел, при свете сверкнувшей в этот миг молнии, разбитое окно рядом с крыльцом. Дух во мне занялся, сердце заколотилось.

Он — в доме. А она... уже явилась к нему? Или он еще лежит один в постели, улыбается бессмысленно темноте, дожидаясь сияющих объятий?

Я должен спасти его.

Преисполнившись решимости, я поднялся на крыльцо, отпер дверь и оставил ее открытой настежь, чтобы нам ничто не помешало убежать. Вошел и двинулся к лестнице.

В доме стояла тишина. Такая, словно гроза бушевала на самом деле вдалеке. Шум дождя был еле слышен. Но на очередном шагу я вздрогнул и застыл на месте — дверь за мной внезапно захлопнулась.

Ловушка. Похолодев от страха, я чуть не кинулся обратно, готовый сбежать, если удастся открыть дверь. Но вспомнил о брате и усилием воли воскресил в себе решимость. Один раз я победил этот дом и должен победить снова. Ради Сола.

Я дошел до лестницы. Путь озаряли синеватым мертвенным светом вспышки молний за окнами. Поднимаясь, я крепко держался за перила, шепотом веля себе не бояться, не поддаваться вновь чарам дома.

Возле спальни брата я остановился. Припал к стене и закрыл глаза. Вдруг он уже мертв? Такого удара мне не снести. Отчаяние лишит меня сил, и дом, воспользовавшись мгновением слабости, возьмет надо мной верх, окончательно завладеет моей душой.

Нет, нельзя об этом думать. Нельзя представлять себе жизнь без Сола, пустую, лишенную смысла. Он — жив.

Цепенея от страха, я непослушными руками открыл дверь. В комнате было темно, как в аду. Я сделал глубокий вдох, сжал кулаки. И тихо позвал:

— Сол!

Меня заглушил раскат грома. Сверкнула молния, на миг осветив комнату, я быстро огляделся, но увидеть ничего не успел. Вновь стало темно и тихо, лишь дождь стучал по окнам и крыше. Я осторожно шагнул вперед, что есть силы напрягая слух, вздрагивая от каждого шороха. Может, его здесь нет? Но если он в доме, ему больше негде находиться, кроме этой комнаты.

— Сол! — позвал я громче.— Сол, отзовись.

И шагнул к кровати. Тут дверь в комнату закрылась, чтото скрипнуло в темноте у меня за спиной. И, только я развернулся, меня схватили за руку.

— Сол! — вскрикнул я.

Сверкнула молния, ярко озарив комнату, и я увидел прямо перед собой белое, искаженное злобой лицо брата. Держа меня одной рукой, другой он заносил над моей головой подсвечник.

Удар был так силен, что я не устоял на ногах, упал на колени. Голову пронзила невыносимая боль. Рука, державшая меня, разжалась, я рухнул на пол. И последним, что я услышал, перед тем как провалиться в беспамятство, был смех. Его смех.

IX

Я пришел в себя там же, на полу спальни. Дождь лил еще сильнее, ревел за окнами, как водопад. По небу перекатывался гром, ночную тьму то и дело разрывали молнии.

Дождавшись очередной вспышки, я взглянул на кровать. И при виде одеял и простыней, разбросанных в неистовстве, пришел в ужас. Сол — с ней, внизу!

Я поднялся было на ноги, но из-за боли, вступившей в голову, не удержался и снова рухнул на колени. Провел трясущимися руками по лицу, нащупал рану на лбу, запекшуюся на виске кровь. И со стоном начал раскачиваться взад и вперед, чувствуя себя так, словно меня вернули в ту пустоту, откуда я еле вырвался, отстаивая свое право на жизнь. Сила дома возобладала над моей. Та сила, что была ее силой. Бездушная, тлетворная, старающаяся высосать из меня жизнь и затащить в ад.

Но я опять вспомнил о брате. И воспоминание это опять вернуло мне решимость и мужество.

— Нет! — крикнул я, словно бы в ответ дому, твердившему, что я — его беспомощный пленник. Встал, вопреки головокружению и боли, сделал шаг, задыхаясь от омерзительного запаха, заполонившего комнату. Дом трясло, гул то затихал, то усиливался.

Я думал, что иду к двери, но налетел на кровать. Ушиб ногу, зарычал от боли, развернулся и пошел обратно. Потом побежал. Не сообразил выставить перед собой руки и с разбегу налетел на закрытую дверь.

Боль была такая, что я закричал. Из разбитого носа тут же хлынула кровь. Рывком открыв дверь, чувствуя, что схожу с ума, я выскочил в коридор. Кровь, сколько я ни стирал ее на бегу, затекала в рот, капала на плащ — я не разделся, вернувшись в дом, только потерял где-то шляпу.

Пыталось ли что-нибудь задержать меня наверху лестницы, я не заметил. Сбежал с нее, оскальзываясь на ступеньках, навстречу неумолчному гулу, доносившемуся снизу, звучавшему одновременно музыкой и насмешкой. Каждый шаг отзывался в голове такой болью, словно в нее загоняли гвоздь.

— Сол! — крикнул я, ворвавшись в гостиную. И в растерянности умолк.