Край земли

— Не бойтесь, — услужливо подсадил её Вася на скользкую гусеницу, и вот тётя вскарабкалась, опустилась в кабине на пружинное сиденье:

— Я не боюсь…

— Конечно, не боимся! — подхватила Кирилка. — Это нас тут Мадам какой-то пугал. Всё говорил: «Пока не поздно, поворачивайте назад». А сам бух с лавочки — и лапки кверху.

Кирилка думала, Вася засмеётся, переспросит: «Кто такой? Где?» — а Вася и переспрашивать не стал. Он сказал так, словно человек, о котором вспомнила Кирилка, стоит рядом:

— Говоришь, «мадам»? Правильно. Мадам он и есть. Его тут все только так и зовут. Он в каждом совхозе тут побывал, всё особой выгоды выискивал, да так и не нашёл — подался в бега. Домой на печку, к тёплому местечку! Что ж… Пущай катится колбаской, не жалко.

— Он кто?

— Тот самый горе-парикмахер…

— И несчастный человек! — вдруг высунулась из кабины тётя.

— Несчастный? Отчего же? — удивились Вася и Кирилка вместе, и даже мохнатый Шайтан навострил уши.

— Оттого что в детстве плохо воспитали! Не присматривали! Вот он такой и вырос.

— Ну, раз вырос, теперь о воспитании говорить не приходится, — ответил Вася и слегка подтолкнул Кирилку к своему трактору. — Садись. Поехали.

— Подождите, подождите, — заволновалась тётя. — Вы как хотите, а мне его всё равно жаль. Вдруг не всё ещё потеряно? Вдруг его можно вернуть, посадить на трактор, увезти обратно в совхоз и там пере-вос-питать?

— Вы, что ли, будете его сажать на трактор-то? — с ухмылкой, но вполне серьёзно спросил Вася.

А Кирилка сразу представила, как тётя ведёт этого закульканного Мадама за ручку, как подсаживает, словно малыша-детсадовца, на трактор, и отвернулась, хихикнула.

Но сама тётя к Васиному вопросу отнеслась тоже вполне серьёзно. Она даже прикинула в уме, как лучше поступить, да только тут же вспомнила свою недавнюю беседу с Мадамом и медленно помотала головой:

— Не-ет… Пожалуй, нет. Мне с ним не справиться.

— Вот то-то и оно, — сказал Вася. — Давайте-ка лучше трогаться. А то стоим, время тратим, а нам ещё оё-ёй сколько километров на гусеницы мотать.

И вот они все четверо уселись в кабину: тётя — справа, Кирилка — посредине, а Вася — слева, у рычагов управления. Шайтан, запрыгнув последним, устроился на обрывке старой кошмы, на железном полу.

Но первым делом он приметил тётин чемодан с пирогом и быстро нюхнул его. Нюхнул и отвернулся. Шайтан сел на кошму подальше от чемодана ровно настолько, насколько это можно было сделать в такой тесноте, и тем самым показал, что уж кто-кто, а он-то пёс очень скромный и очень воспитанный с самого детства. Не какой-нибудь там невежа и попрошайка.

Тем не менее тётя взглянула на него с прежней опаской и на всякий случай передвинула чемодан к самому сиденью.

Поначалу Кирилке, стиснутой между Васей и тётей, сидеть было плохо. Вася то и дело наклонялся к рычагам, толкая её то плечом, то локтем. Под ногами и сиденьем что-то гремело, звенело, впереди ещё оглушительнее ревел мотор, и на ходу вся кабина сотрясалась мелкой дрожью. Но мало-помалу Кирилка угнездилась половчей и даже решила, что путешествие на тракторе нисколько не хуже путешествия по воздуху.

— Очень интересно! — сообщила она об этом тёте.

Тётя обернулась, наставила, как глухая, ладонь горсточкой:

— Что ты сказала? Тесно?

— Я говорю, интересно!

— Ну, да… Очень тесно и душновато. Пахнет не то горелым, не то ещё чем. Как бедный пёс терпит, — ответила совсем невпопад тётя, потому что в кабине из-за лязга и грохота расслышать друг друга было невозможно.

А Шайтан, между прочим, на весь этот шум и на запах перегоревшей солярки не обращал никакого внимания. Он привычно сидел себе на дрожащем, гремящем полу, чуть касаясь мохнатой спиной Кирилкиных колен, да спокойно поглядывал в переднее стекло. Ему при таком его великанском росте не надо было для этого даже привставать.

Трактор выкатился на широкую площадь Кызылкуля с древнею пожарной вышкой и с новым деревянным домом за ней. Дом украшала доска с надписью «Столовая». Ветер по площади гулял так же, как в поле, на аэродроме.

Он гнал снежную позёмку, качал и сгибал молодое прутьё в насквозь прозяблом скверике, лихо засвистывал вокруг одиноко стоящей у столовского крыльца машины, очень похожей на ту, что недавно увезла с аэродрома весёлую толпу.

Вася ткнул в сторону машины рукавицей, что-то сказал Кирилке.

Кирилка пожала плечами. Тогда Вася сбросил газ, нажал на тормоз, опять показал на пустую машину, крикнул с весёлой завистью:

— Эх-ма! Фартит же людям… Сарсембай свадьбу в «Пионер» везёт. К ихнему жениху невеста прилетела. Всем совхозом встречали. Да им что? Им тут близко! Небось теперь сидят, не торопятся, на дорогу заправляются чайком… Может, и вы не прочь?

Кирилка хотела ответить, что она, конечно, не прочь: Кирилка никогда в жизни не видывала, как невеста и жених пьют чай, и она с удовольствием бы рядом с ними посидела да на них поглядела.

Только на этот раз более расторопной оказалась тётя.

Она ответила первой:

— Нам всё равно. Решайте, Вася, сами, как лучше.

Вася оттянул грязный обшлаг ватника, посмотрел на часы, а потом глянул на дорогу, на белую, как дым, позёмку:

— Да, по мне, лучше бы всего сейчас дома сидеть, в своём совхозе. В такую погоду столовские чаи распивать нам некогда.

— Почему? — насторожилась тётя. — Что с погодой? Есть какая-то опасность?

— Сразу и опасность! — ответил необидным смешком Вася. — Я к тому, что времени у нас в обрез, ехать так ехать. А погоду мы видывали всякую. Верно, Шайтан?

И снова Шайтан согласился с хозяином, только на этот раз гавкать в кабине постеснялся, ответил коротким, нетерпеливым повизгиванием.

Вася ласково потрепал его мохнатый загривок, включил скорость, и трактор опять бойко затарахтел.

За Кызылкулем в открытой степи шоссейную дорогу переметало ещё сильнее. Но по ней, как видно, часа полтора-два назад прошёл грейдер, дорогу разгрёб хорошо, и теперь вдоль обочины тянулись прямые высокие валы. Ветер старался разметать их снова, но успел это сделать лишь кое-где.

— Зря тётя тревожилась, — сказала сама себе Кирилка. — По такой дороге можно катить хоть на самый край земли. — И тут же улыбнулась, вспомнила, что, по тетиным понятиям, они как раз и находятся сейчас на краю земли, и стала поглядывать вокруг с ещё большим любопытством.

Только смотреть пока было не на что. Разве на телеграфные столбы, которые торчали вдоль дороги прямой шеренгой, да опять же на летящий снег, на белёсую мглу начинающейся метели.

Впереди трактора показалось бурое расплывчатое пятно. Оно двигалось в ту самую сторону, что и Васин трактор, но чуть медленней, и Вася мало-помалу догнал его, стал обходить с левой стороны.

Это был длинный, облепленный снегом вагон с маленькими окошками и узкой дверью. Ехал он на полозьях, и тащил его тоже трактор. Из чёрной жестяной трубы вагона летели искры. Там, должно быть, пылала печь, потому что дверь отодвинулась и выглянула вся раскрасневшаяся, как помидор, очень молодая тётенька в заляпанной спецовке нараспашку.

Через её голову тянулась, выглядывала такая же румяная подружка. Вася распахнул свою дверцу, впустил в кабину ветер и во всё горло закричал:

— Эй, вы! Малярши-штукатурши! Что тихо ползёте? А ну, улыбнитесь! На буксир возьму…

«Малярши-штукатурши» то ли что поняли, то ли нет, но одна во всю ширь улыбнулась, а другая насмешливо прищурилась, показала Васе язык. Потом вдруг вытаращила глаза, с великим испугом замахала рукой в сторону Васиной телеги: «Ох, батюшки! Смотри, что у тебя там творится, смотри! Ужас!»

Вася заполошно перевесился из кабины и посмотрел назад. Телега вслед за трактором катилась как ни в чём не бывало. «Малярши-штукатурши» захохотали.

Вася захлопнул дверцу, тоже захохотал.

— Во какой зубастый у нас народ! Сразу сдачи даёт! — радостно и одобрительно прокричал он Кирилке.

А ей тоже стало смешно. Кирилка даже пожалела, что вагон так быстро отстал, а то бы, наверное, эти бойкие «малярши» придумали ещё что-нибудь весёлое.