Край земли

— Может! — отчеканила Кирилка. — Директор нашей школы — Смехов, а нам, когда он вызывает в кабинет, ни капли не до смеха. Так что фамилия тут ни при чём!

— Но я бы на твоём месте всё равно призадумалась.

— А я бы на вашем месте, если бы за кого боялась, так села бы вместе с этим человеком в самолёт — и точка!

— Что-о? — изумилась тётя, и лицо у неё вытянулось, а брови полезли вверх.

— Села бы вместе с ним, то есть вместе со мной, в самолёт — и точка! — повторила Кирилка. — А там, оглянуться не успеем, и уже Кызылкуль. В Кызылкуле наш друг Вася Козлик. У Васи Козлика — легковая машина, тоже, наверное, «козлик». На машине мы примчимся к папе-маме. И вот: «Здравствуйте, я ваша дочка! Здравствуйте, я ваша тётя! Наконец-то мы съехались все вместе!» Знаете, как будет весело!

Брови у тёти поднялись ещё выше, лицо вытянулось ещё больше. Такая смелая мысль у неё самой никогда не возникала и возникнуть не могла. На работе в детском саду она привыкла всегда и за всё бояться. Она и переулок-то родной переходила с такой опаской, как будто за ней тянется строй детсадовских малышей-карапузиков, а тут сразу, на тебе — поехали в Кызылкуль! Куда-то на край земли!

Тётя склонила голову набок и медленно, с великим сомнением произнесла:

— Ты так думаешь?

— Я так думаю, — тоже медленно, но очень твёрдо ответила Кирилка. — Ну, что? Можно доставать чемодан?

И вот не очень решительная тётя вдруг почти решительно махнула рукой:

— Доставай! Ехать так ехать, пропадать, так вместе. Одну я тебя отпустить не могу, на мне ответственность.

А потом она смущённо улыбнулась и тихо договорила:

— Ну и, конечно, еду потому, что соскучилась по своей единственной сестре, твоей маме.

На другой день ровно в десять ноль-ноль тётя и Кирилка сели в самолёт, который летел в целинные края с посадкой в Кызылкуле. По сравнению с московскими и дальневосточными лайнерами, он был не так уж и велик, а внутри, как показалось тёте, даже негде в нём и повернуться.

На тёте было толстое зимнее пальто, тёплая зимняя папаха, на колени она поставила чемодан, и в узком кресле ей сразу стало не только тесно, но и жарко.

Во время посадки получилась, кроме того, маленькая неприятность.

Наслушавшись Кирилкиных разговоров о том, что путешествие будет нетрудным, а главное — быстрым, тётя испекла перед самым отъездом яблочный пирог, обернула его дюжиной старых газет, спрятала под бельё в самую серёдку чемодана и надеялась, что в такой упаковке пирог доедет до места почти тёплым.

Но когда стали подниматься в самолёт, навстречу вышла бортпроводница в пилотке и очень вежливым голосом сказала:

— Громоздкие вещи в салон не заносить. Прошу их оставить в багажном отсеке.

А тётя испугалась, что в багажном отсеке будет холодно, пирог там застынет, и взяла чемодан, как портфель, под мышку.

— У меня вещь не громоздкая. Эту вещь я должна держать при себе.

— Что значит «при себе»? — обиженно глянула проводница. — Аэрофлоту надо верить. Аэрофлот отвечает за всё.

— Мы верим, — сказала Кирилка.

— Я верю, — смутилась тётя, да только чемодан из рук всё равно не выпустила, и вот теперь сидела в узком кресле с чемоданом на коленях, и ей было тесно, жарко и конфузно.

Зато лёгкая Кирилка устроилась лучше некуда. Место ей досталось рядом с круглым оконцем. За стеклом светило солнышко, ярко сверкало морозным инеем поле аэродрома.

Чуть впереди и повыше оконца протянулось огромное крыло. Под ним висел мотор с пропеллером. Пропеллер вдруг начал вертеться с такой быстротой, что исчез из глаз, и на месте его остался лишь прозрачный круг. За бортом самолёта загудело, по бетонной дорожке побежали тонкие снежные ручьи, поле вдруг тоже побежало, — самолёт тронулся.

Тётя проговорила взволнованно и сипло:

— Внимание! Пристегнуть ремни!

Кирилка подняла глаза, увидела на переборке светящуюся надпись, пошарила вокруг и сразу нашла два ремня с пряжками.

Тётя в своём кресле тоже закопошилась. Она изо всех сил стала дёргать такие же ремни, всё пыталась застегнуть их вокруг себя и чемодана, но ремни не сходились.

«Горе моё!» — подумала Кирилка и с большим трудом помогла тёте застегнуться.

В салон вошла строгая бортпроводница. Она объявила, на какой высоте, с какой скоростью полетит самолёт, как звать-величать командира. Потом добавила:

— Во время полёта прошу не курить. Желаю доброго пути!

Тётя робко, как школьница, подняла руку:

— Курить мы не будем, но почему на креслах ремни тугие такие?

Бортпроводница шагнула к тёте, молча расстегнула тяжёлые пряжки, просунула и крепко защёлкнула их там, где положено. Между тётей и её драгоценным чемоданом.

А путь оказался и вправду недолгим. Уже через час самолёт пошёл на снижение, и как только он в Кызылкуле покатил по снеговой дорожке, тётя сразу оживилась, моментально забыла весь свой конфуз.

— Глянь-ка! Впрямь не успели опомниться, и уже приехали! Теперь верю, пирог привезём свеженьким. Теперь лишь бы нас не подвёл этот самый Козлик.

— Не подведёт! Будьте уверены! — сказала Кирилка.

Но внизу, у лесенки самолёта, их никто не встречал.

Там вообще уже не было ни единой души. Только под самым самолётом меж больших колёс ходил, низко пригибался и по-медвежьи переступал меховыми унтами авиамеханик и что-то там, на металлическом брюхе самолета, разглядывал, похлопывал рукавицей и опять разглядывал.

Вокруг расстилалась холодная равнина. Над ней нависло серое небо. По снежным застругам насвистывал ветер. Он переметал узкую тропу, и все бывшие попутчики были уже далеко. Прикрываясь от ветра варежками, упрятав носы поглубже в тёплые воротники, они спешили реденькой цепочкой к невысокому, длинному, словно приплюснутому домику. Над кровлей домика торчала глиняная труба, ветер срывал с трубы плоскую струю дыма, силился повалить высокую тонкую радиомачту — похоже, это и был местный аэровокзал.

— Вот так да! — сказала тётя, то и дело оступаясь на рыхлой тропе. — Вот так да! Вот так приехали… Где он, твой хвалёный Козлик? Неужто ленится выйти, у печки сидит? Так и машины близко не видно…

Действительно, ни у крыльца, ни на крыльце вокзала их тоже никто не встречал, и даже широкая дорога, убегающая к чуть заметному вдалеке посёлку, была пустынной. Тётя сердито перехватила из руки в руку чемодан, ещё больше нахмурилась:

— Попали в историю, нечего сказать. Я как чувствовала, из нашей поездки ничего путного не выйдет. Ну, где он, Козлик? Где?

— Да что вы всё, как маленькая, где да где! Наверное, там, где надо! — не вытерпела Кирилка и от расстройства даже повысила голос. Она толкнула плечом тугую дверь вокзальчика, тётя протиснулась за ней.

Сквозь морозное облако пара сначала ничего нельзя было разглядеть, а навстречу так и ударил оглушительный рёв баяна, весёлый гвалт, топот и смех. Гулкие половицы, весь тесный вокзальчик, казалось, качались, ходили ходуном.

Пар схлынул, и Кирилка с тётей увидели баяниста. Он, круто склонив голову в барашковой кубанке, изо всех сил дёргал тугие мехи инструмента, перебирал яркие кнопки ладов, а перед ним ухал и ахал, топоча, кряжистый, как гриб-боровик, парень в распахнутом полушубке и ходила павой черноглазая дивчина в соскользнувшем на плечи, на шубейку пуховом платке.

Вокруг теснилась толпа. Она подхлёстывала плясунов озорными криками, и тётя опасливо обошла толпу, выбрала угол поспокойней, возле самой кассы.

Под окошечком кассы на тонконогой скамье сидел в полном одиночестве унылый человек. Он весь, как серый воробей в стужу, нахохлился, руки засунул в рукава, поверх шапки и пальто на нём было повязано крест-накрест толстое байковое одеяло. Точно так вот пакуют по морозной погоде малых ребятишек чересчур заботливые матери, точно так вот кутаются, собираясь в дорогу, очень старые старушки.