Страница 10 из 12
Николай Николаевич хотел возразить на слова „твой прогресс“, но не стал: мелочь.
– Заменитель чего-то подлинного! – распалясь, говорил старик. – Подлинного, Коленька! Понимаешь ли ты это слово?
– Рукописи подлиннее книг, – возразил Николай Николаевич. – Книга в свое время тоже была суррогатом.
– Э, не то ты говоришь! – рассердился старик. – Ничего ты, брат, не смыслишь в этом деле. Ладно, спрашивай давай, если есть ко мне вопросы.
– Я насчет открытого доступа… – застенчиво сказал Николай Николаевич – Одолели мы их наконец? Или всё еще сохраняются, так сказать, отдельные островки сопротивления?
– Что такое? – старик наморщил лоб, вспоминая. – Открытый доступ? Не помню, не помню… Что за ерунда?
– Как не помните? – растерялся Николай Николаевич. – Не может этого быть!
Тут его осенила догадка:
– А, понимаю: мы победили, вопрос окончательно закрыт, и нам теперь уже светят иные маяки. Я правильно понял?
– Постой, постой, – потирая лоб рукой, сказал старик. – Не суетись, дай сообразить. Открытый доступ… доступ открытый… а, собственно, к чему?
– К книгам, конечно.
– К книгам? – Старик поднял брови и захохотал.
У Николая Николаевича упало сердце.
А старик продолжал хохотать.
Наконец, отсмеявшись, он вытер слезы и заговорил с гневным юношеским напором:
– К книгам, говоришь? Открытый доступ к книгам? С ума сошел, мальчишка! Да бронированные двери надо сделать у книгохранилищ! Замуровать их наглухо! Фотоэлементы поставить – и никакого доступа ближе чем на десять шагов! Открытый доступ к духовным ценностям, что за бредовая идея! Разворовывают, растаскивают по домам, по частным коллекциям! И, главное, не из нужды: из чистого тщеславия! Нет, господа хорошие: компьютеры у вас есть – вот и сидите перед мониторами, выпучив глаза, а от книг – руки прочь, будьте любезны. Меня за это Скупым Рыцарем называют. Открытый доступ к книгам, это ж надо вообразить! Поверить не могу, что в молодости я был так глуп и наивен…
Это были страшные слова.
Но Николай Николаевич еще не верил.
– Вы хотите сказать, что вы больше не боретесь за открытый доступ? – упавшим голосом спросил он.
– Более того! – с вызовом ответствовал старик. – Я борюсь против этой безумной и вредоносной идеи!
– Значит, вы изменили… то есть, я изменил своим принципам? – допытывался Николай Николаевич. – И когда это с вами, то есть со мною случилось?
– Никаким принципам я не изменял! – возразил старик. – Сами принципы изменились.
– Да, но как же… как мне жить теперь? – жалобно спросил Николай Николаевич. – Я был счастливым человеком, я знал, зачем жить. Вы отнимаете у меня смысл жизни.
– Ложная проблема, – отвечал старик. – Была бы жизнь, а смысл найдется.
– Ну, нет, – всердцах проговорил Николай Николаевич. – И зачем только я надумал к вам заглянуть? Уж лучше бы я никогда вас не видел. Прощайте.
Он положил зеркало на стол отражением вниз, прижал ладонью, подержал, снова поднял, заглянул: старик по-прежнему глядел на него из глубины, склонив голову к плечу и редко мигая.
Николай Николаевич дунул в зеркало, потер рукавом – отражение не пропадало, только бледно улыбалось и кивало головой.
– Прощай, мой юный друг, прощай.
– Да как его выключить, черт побери? – в отчаянии вскричал Николай Николаевич.
Тут зеркальце выскользнуло из него рук, ударилось о кафельный пол – и разбилось вдребезги на мелкие осколки.
Долго еще библиотекарь сидел на краю ванной и понуро смотрел себе под ноги.
– Ну, нет, – повторял он. – Ну, уж нет. Принципы, видите ли, у него изменились. Мои не изменятся. Никогда. Слышите? Ни-ког-да.
Потом встрепенулся и на цыпочках прошел в комнату.
Степан Васильевич сладко спал, взмурлыкивая во сне и прикрывая лапой нос.
Значит, есть время убрать в ванной.
И непременно вынести осколки на улицу, в ближайшую же урну.
19
Проснулся Николай Николаевич от холода.
Было еще темно, но в коридоре горел свет.
Из-под двери дул ветер с сильным запахом лестничной площадки: мусоропровод, остывший табачный дым, ржавые трубы.
Степана Васильевича на постели не было. Сундука тоже не было и в помине. „Не иначе обчистили,“ – буднично подумал Николай Николаевич, поднялся, натянул джинсы, клетчатую рубаху, сунул ноги в шлепанцы и вышел в прихожую.
– Стёпа! – позвал он. – Стёпушка, Стёпа!
Кот был тут как тут: сидел возле закрытой кухонной двери лохматый, вроде чем-то сконфуженный. Свет на кухне тоже горел.
– Я, Стёпушка, тебе тут зеркальце разбил, – признался Николай Николаевич. – Ладно?
– А то я не знаю, – глядя в сторону, сказал рыжий кот. – Ладно, спишем, нам не впервой. Тут вон гости к тебе. Ждут, когда встанешь.
– Какие гости?
– Что за глупости спрашиваешь… – рассердился кот. – „Какие гости, какие гости…“ – передразнил он. – Добрый хозяин таких вопросов не задает. Гости – и всё.
– Так ведь ночь на дворе!
– Дверь не надо оставлять нараспашку, – наставительно сказал Степан Васильевич. – Тогда и ходить по ночам не будут.
Николай Николаевич подошел к кухонной двери, приоткрыл, нерешительно заглянул.
На диванчике-уголке, задумчиво глядя в темное окно и опустив на колени руки, в расстегнутом пальто сидела его дивная фея.
Вид у нее был немного ошеломленный: так бывает, когда после толкотни и давки на остановке тебя вдруг впихивают в полупустой вагон.
Николай Николаевич обомлел.
Он ждал этого, но этого быть не могло.
– Как?! – Николай Николаевич оглянулся на кота, который, облизываясь, всё еще сидел в коридоре. – Кто это? Что это?
– Не узнаёшь? Молодка твоя Асланова Дина. Погладить меня изволила.
– А сундук?
– Что сундук?
– Где сундук, я спрашиваю?
– Чей сундук?
– Твой!
– То-то и оно, что мой, – буркнул кот. – Как пришел, так и ушел: ножками.
– А она?
– Что она?
– Кончай, Степан Васильевич! – взмолился Николай Николаевич. – Твои ведь штучки!
– Вот еще, – усмехнулся кот.
И по виду его было непонятно, врет он или просто обманывает.
– Убери сию минуту! – зашипел на него Николай Николаевич.
– Возьми да и выгони, коли не нравится, – резонно ответил кот. – Я при чем, если?скус такой? Явление. Мне явления не положены. У меня такого права нет – живых людей вызывать. Может, искус, а может, предлог или, скажем, совпадение сути…
20
Рыжий кот изъяснялся непонятно, значительно и готов был говорить еще долго, но тут пол под ногами Николая Николаевича хрустнул.
Фея резко обернулась, вскочила. В лице ее не было ясности, утомленное ночное лицо.
– Простите, – торопливо заговорила она, – может быть, я назойлива… Но мне не к кому было идти. Понимаете? Не к кому! Разумеется, вас я совсем не знаю. Но это еще лучше показывает, в каком отчаянном положении я очутилась… Дело в том, что… Да не стойте же вы в дверях, наконец! – вспыхнула она. – Глупо, и соседи могут увидеть, а мне это ни к чему.
– У меня нет соседей, – тупо сказал Николай Николаевич, придерживая дверь рукой.
– Я знаю! – резко сказала она. – Это так, машинально. Привычка с ходу мотивировать. Я знаю, что вы живете один. Собственно, это и есть одна из причин, почему… Но давайте по порядку. Может быть, вы все-таки войдете?
– Ничего, я здесь постою, – сказал Николай Николаевич.
– Ради бога, – ледяным голосом проговорила она. – Я и сама могу подойти.
Но не сделала ни шагу, осталась стоять спиной к окну.
– Может быть, вы спросите, как я сюда попала?
– Нет, – печально сказал Николай Николаевич, – этого я ни за что не спрошу.
– А напрасно. Ничего странного здесь нет. Просто шла по улице и думала о вас.
– Среди ночи?
– Да, среди ночи, почему бы нет? Разве я не могу думать о вас в любое время суток?