Страница 175 из 182
— Она не любит меня — сказал Гарри тотчас же. — Она не наложит проклятия.
— Но она взяла тебя — парировал Дамблдор. — Она, возможно, взяла тебя с неохотой, с раздражением, против воли, с горечью, но все же она взяла тебя, и поступив так, она скрепила заклятие, которое я поместил в тебе. Жертва твоей матери сделала кровные узы самой сильной броней, которую я мог дать тебе.
— Я все еще не…
— До тех пор, пока ты называешь домом место, где живет материнская кровь, Вольдеморт тебя там не сможет достать или причинить тебе вред. Он пролил ее кровь, но она живет в тебе и ее сестре. Ее кровь стала твоим убежищем. Тебе нужно возвращаться туда только раз в году, но до тех пор, пока ты будешь называть это домом, до тех пор пока ты там, он не сможет навредить тебе. Твоя тетя это знает. Я объяснил ей, что я сделал, в письме, которое я оставил с тобой на ее пороге. Она знает, что то, что она приютила тебя, возможно, хранило тебе жизнь в течении пятнадцати лет.
— Подождите, — сказал Гарри, — подождите минутку… Он выпрямился на стуле и уставился на Дамблдора. — Вы послали этот Вопиллер. Вы велели ей вспомнить — это был ваш голос.
— Я подумал, — сказал Дамблдор, слегка наклоняя голову, — что ей нужно было напомнить о договоре, который она скрепила, взяв тебя. Я подозревал, что нападение дементора могло побудить ее опасаться твоего присутствия в качестве приемного сына.
— Это подействовало. — сказал Гарри спокойно. — Вернее больше на моего дядю, чем на нее. Он хотел выгнать меня, но после того, как появился Вопиллер, она сказала, что я должен остаться.
— Пять лет назад, — продолжал Дамблдор, как если бы он не делал паузу в своем рассказе, — ты приехал в Хогвартс, возможно не настолько счастливый и обласканный, как мне хотелось бы, но все же живой и здоровый. Ты был не избалованным маленьким принцем, а мальчиком, настолько нормальным, насколько я мог надеяться при данных обстоятельствах. До этого момента, мой план срабатывал.
— А затем, ну ты помнишь события своего первого года в Хогвартсе также отчетливо как и я. Ты замечательно проявил себя в испытании в котором ты раньше, намного раньше чем я ожидал, встретился лицом к лицу с Вольдемортом. Ты снова выжил. Больше того, ты отсрочил его возвращение к полному могуществу и силе. Ты сразился человеческим оружием. Я гордился тобой больше, чем мог это выразить.
И все-таки в моем замечательном плане был недостаток. Очевидный просчет, о котором я знал даже тогда, который мог погубить все. И все же, зная насколько важен успех моего плана, я сказал себе, что не позволю этом недостатку разрушить его. Лишь я один мог это предотвратить, так что я должен был быть сильным. Мое первое испытания я прошел, когда ты лежал в больничном крыле, слабый после сражения с Вольдемортом.
— Я не понимаю о чем вы говорите — сказал Гарри.
— Разве ты не помнишь, как ты спросил меня, когда лежал в больнице, почему Вольдеморт пытался убить тебя, когда ты был ребенком?
Гарри кивнул.
— Что я мог сказать тебе тогда?
Гарри взглянул в синие глаза и ничего не ответил, но его сердце опять ускорило бег.
— Ты пока не видишь недостатков в этом плане? Нет, наверное нет. Ну, как ты знаешь, я решил не отвечать тебе. Одиннадцать лет, сказал я себе, слишком юный, чтобы узнать. Я не собирался тебе рассказывать в одиннадцать лет. Слишком тяжкое знание для столь юного возраста. Я должен был распознать признаки опасности уже тогда. Я должен был спросить себя, почему меня не встревожил вопрос, на который, как я знал, я однажды должен дать ужасный ответ. Я должен признаться, что я был слишком счастлив думать, что я не должен делать этого в этот знаменательный день… Ты был еще юным, слишком юным. Итак, мы подошли к твоему второму году в Хогвартсе. И опять ты принял вызов, с которым даже взрослые колдуны не оказывались лицом к лицу. И опять ты оправдал мои самые безумные надежды. Тем не менее ты опять не спросил меня. Мы обсуждали твой шрам, о да, и подошли очень близко к теме. Почему я не сообщил тебе все? Ну, мне казалось, что получить такую информацию в двенадцать лет будет ненамного легче чем одиннадцать. Я разрешил тебе, запачканному кровью, усталому но бодрому оставить меня, и если я и ощутил приступ неловкости от того, что не сообщил тебе до сих пор, то он быстро прошел. Ты был еще таким юным, понимаешь, я не смог найти в себе силы испортить эту ночь триумфа…
Ты понимаешь, Гарри? Теперь ты видишь недостаток в моем блестящем плане? Я попал в ловушку, которую я предвидел, которую, я сказал, себе, я мог избежать, я должен был избежать.
— Я не…
— Я слишком беспокоился о тебе — сказал Дамблдор просто. — Я больше беспокоился о твоем счастье, нежели о том, чтобы ты узнал правду, больше о спокойствии твоего рассудка, чем о своем плане, больше о твоей жизни, чем о жизнях, которые будут погублены в случае, если план потерпит крах. Другими словами, я действовал в точности так, как и ожидал Вольдеморт, будут действовать любящие дураки. Было ли это защитой? Я защищал тебя от любого, кого видел — как мог, и я наблюдал за тобой с более близкого расстояния, чем ты можешь себе представить — желая спасти тебя от боли, ведь ты уже настрадался. Разве меня волновали многочисленные безликие и безымянные люди и твари, убитые в неопределенном будущем, если здесь и сейчас ты был живым, довольным и счастливым? Я и не мечтал, что в моих руках окажется такой человек.
Мы подошли к твоему третьему году. Я наблюдал издалека, за тем как ты старался отразить дементоров, как ты нашел Сириуса, как ты узнал кем он был и спас его. Мог ли я рассказать тебе тогда, в тот момент, когда ты торжествующе выхватил своего крестного отца из челюстей Министерства? Но теперь, в тринадцать лет, мои оправдания исчерпались. Возможно ты был юным, но доказал, что являешься исключением. Моей совести было нелегко, Гарри. Я знал, что время скоро наступит…Но ты вышел из лабиринта в прошлом году, увидев смерть Седрика Диггори, едва-едва сам избежав смерти, и я не рассказал тебе, хотя я знал, что теперь, когда Вольдеморт вернулся, я должен сделать это как можно скорее. А теперь, сегодня ночью, я узнал, что ты был готов узнать уже давно, что я оберегал тебя слишком долго, поскольку ты доказал, что я должен был возложить это бремя на тебя раньше. Моим единственным оправданием является то, что наблюдая, как ты несешь бремя, большее, чем любой другой ученик, когда либо посещавший эту школу, я не мог возложить на тебя дополнительный груз, к тому же самый тяжкий.
Гарри ждал, но Дамблдор молчал.
— Я все еще не понимаю…
— Вольдеморт пытался убить тебя, когда ты был ребенком, из-за пророчества, сделанного незадолго до твоего рождения. Он знал, что пророчество было сделано, хотя он не знал его полного содержания. Он пытался убить тебя, когда ты еще был ребенком, веря что это соответствует условиям пророчества. Он обнаружил, на свою беду, что он ошибся, когда проклятие, которое должно было убить тебя обратилось против него самого. И поэтому, с тех пор как он вернул себе тело, и особенно, после твоего чудесного спасения от него в прошлом году, он настроился услышать пророчество полностью. Оружие, которое он искал столь усердно со времен своего возвращения — это знание того, как уничтожить тебя.
Солнце полностью встало: кабинет Дамблдора купался в солнечном свете. Стеклянный ларец, в котором находился меч Годфрика Гриффиндора, переливался белым и опаловым, куски приборов, которые Гарри сбросил на пол, блестели как капли дождя, а позади него птенец Фоукс в своем гнезде из пепла издал нежное чириканье.
— Пророчество разбилось — бесцветным голосом произнес Гарри. — Я тащил Невилла прочь от того места в комнате со сводчатой аркой и порвал его робу, и оно упало.
— Разбившаяся вещь была просто записью пророчества, хранимая Отделом Тайн. Но пророчество было сделано для одного человека и этот человек отлично может его повторить.
— Кто это слышал? — спросил Гарри, подумав, что уже знает ответ.