Гарри Поттер и Орден Феникса

— И… когда я спросил Кричера вчера вечером там ли Сириус…

— Малфой, несомненно по указанию Вольдеморта, сказали ему, что он должен найти способ убрать Сириуса с дороги, как только у тебя будет видение замучиваемого Сириуса. Тогда, если ты решишь проверить, дома ли Сириус или нет, Кричер сможет солгать, что его нет. Кричер ранил гиппогрифа Конькура вчера, и, в то время когда ты появился в очаге, Сириус поднимался к нему.

В легких Гарри, казалось, не хватало воздуха, он дышал часто и поверхностно.

— И Кричер рассказал вам все это… и смеялся? — прокаркал он.

— Он не хотел мне говорить — сказал Дамблдор. — Но мне достаточно выполнить Legilimens самостоятельно, чтобы узнать когда мне лгут, и я убедил его рассказать мне все прежде, чем я уехал в Отдел Тайн.

— И, — прошептал Гарри, сжимая на коленях похолодевшие руки в кулаки, — и Гермиона еще говорила нам быть милыми с ним…

— Она была совершенно права, Гарри — сказал Дамблдор. Я предупредил Сириуса, когда мы устроили в доме № 12 на площади Гримволд наш штаб, что с Кричером нужно обращаться с добротой и уважением. Я также сказал ему, что Кричер может быть опасен для нас… Я не думаю, что Сириус воспринял меня всерьез, или что он когда-либо отдавал себе отчет, что у Кричера, могут быть чувства, настолько же сильные как человеческие…

— НЕ ОБВИНЯЙТЕ — НЕ СМЕЙТЕ — ГОВОРИТЬ — ТАК — О СИРИУСЕ — у Гарри перехватило дыхание, он не мог произнести нужные слова, но гнев, который на какой-то время заснул, вспыхнул в нем снова: он не позволит Дамблдору обвинять Сириуса. — Кричер — грязный лгун, он заслужил…

— Кричер — всего лишь то, чем его сделали волшебники, Гарри, — сказал Дамблдор. — Да, он достоин сожаления. Его существование было столь же несчастным как у вашего друга Добби. Он был вынужден исполнять повеления Сириуса, потому что Сириус был последним из семьи, которой он был порабощен, но он не чувствовал никакой настоящей привязанности к нему. И, не снимая вину с Кричера, нужно признать, что Сириус не сделал ничего, чтобы облегчить Кричеру его долю…

— НЕ ГОВОРИТЕ ТАК О СИРИУСЕ! — закричал Гарри.

Он снова был на ногах, разъяренный, готовый налететь на Дамблдора, который явно вообще не понимал Сириуса, каким храбрым тот был, как он страдал…

— А как насчет Злея? — сплюнул Гарри. — О нем вы не говорите, не так ли? Когда я сказал ему, что Вольдеморт захватил Сириуса, он только глумился надо мной, как обычно.

— Гарри, ты же знаешь, у профессора Злея не было другого выбора, кроме как притворяться перед Долорес Умбридж, что он не принимает тебя всерьез произнес Дамблдор настойчиво, — я же уже объяснил, что он сразу же оповестил Орден, о том, что ты сказал. Именно он догадался, куда вы ушли, когда вы не вернулись из Леса. Также именно он дал профессору Умбридж фальсифицированный признавалиум, когда она пыталась вынудить тебя сообщить местонахождение Сириуса.

Гарри проигнорировал это; он чувствовал дикое удовольствие обвиняя Злея, это, казалось освобождало его самого от ужасной вины, и он хотел услышать, что Дамблдор согласен с ним.

— Злей, Злей дразнил Сириуса, что тот остается дома, выставлял Сириуса трусом.

— Сириус был слишком взрослым и умным, чтоб позволить слабой колкости задеть себя — сказал Дамблдор.

— Злей прекратил давать мне уроки Мыслезащиты! — Гарри рычал. — Он вышвырнул меня из своего кабинета!

— Я знаю об этом. — сказал Дамблдор тяжело. — Я уже говорил тебе, что я сделал ошибку, не обучая тебя сам, хотя я был уверен, что в то время не было ничего опаснее, чем, своим присутствием, еще больше открыть твой разум для Вольдеморта.

— Злей сделал еще хуже, мой шрам всегда болел сильнее после его уроков. — Гарри вспомнил мысли Рона на эту тему и сорвался — откуда Вы можете знать, то он не пытался ослабить меня для Вольдеморта, облегчить ему доступ внутрь меня?

— Я доверяю Злодеусу Злею — просто сказал Дамблдор, но я забыл — еще одна ошибка старика — что некоторые раны слишком глубоки чтобы зажить. Я думал, что профессор Злей сможет преодолеть свои чувства к вашему отцу — я был не прав.

— Но это — НОРМАЛЬНО, не правда ли? — закричал Гарри, игнорируя шокированные лица и неодобрительное бормотание портретов на стенах. — Это НОРМАЛЬНО, что Злей ненавидел моего папу, но это — НЕ НОРМАЛЬНО, что Сириус ненавидел Кричера?!

— Сириус не ненавидел Кричера, — сказал Дамблдор. — Он считал его слугой, недостойным большего интереса или внимания. Безразличие и пренебрежение часто приносят больший вред чем прямая неприязнь… фонтан, который мы разрушили ночью, солгал. Мы, колдуны, слишком долго плохо обращались и пренебрегали нашими товарищами и теперь мы пожинаем плоды этого.

— ЗНАЧИТ СИРИУС ЗАСЛУЖИЛ, ТО, ЧТО ПОЛУЧИЛ, НЕ ТАК ЛИ? — орал Гарри.

— Я этого не сказал, и от меня ты этого никогда не услышишь — спокойно ответил Дамблдор. — Сириус не был жестоким, он был добр к домовым эльфам вообще. Он не любил Кричера, потому что Кричер был живущим напоминанием дома Сириуса, который он ненавидел.

— Да, он ненавидел его! — сказал Гарри надтреснутым голосом, повернулся спиной к Дамблдору и пошел прочь.

Солнечный свет заполнил комнату изнутри, и глаза всех портретов наблюдали за тем как он идет, не понимая, что он делает, не видя кабинета, не видя ничего.

— Вы заставили его находиться взаперти в доме, который он ненавидел, именно поэтому он захотел уйти вчера ночью.

— Я старался сохранить Сириусу жизнь — спокойно произнес Дамблдор.

— Людям не нравиться быть взаперти! — разъяренно сказал Гарри, набросившись на него. — Вы поступали со мной так все прошлое лето!

Дамблдор спрятал лицо в ладонях, закрыв длинными пальцами глаза. Гарри смотрел на него, но этот нетипичное для Дамблдора проявление усталости или горя, или чего-то еще, не смягчило его. Напротив, он еще сильнее рассердился от того, что Дамблдор проявил слабость. Он не имел никакого права быть слабым, когда Гарри хотелось злиться и бушевать.

Дамблдор опустил руки и взглянул на Гарри сквозь очки-полумесяцы.

— Пришло время, — произнес он, — рассказать тебе, Гарри, то, что я должен был сообщить тебе пять лет назад. Пожалуйста, сядь. Я собираюсь рассказать тебе все. Я прошу лишь немного терпения. У тебя будет возможность злиться на меня, если тебе нравиться, когда я закончу. Я не буду останавливать тебя.

Гарри впился в него на мгновение взглядом, затем плюхнулся назад на стул перед Дамблдором и застыл в ожидании. Дамблдор взглянул на мгновение на освещенные солнцем землю за окном, затем оглянулся назад на Гарри и сказал:

— Пять лет назад, Гарри, ты приехал в Хогвартс, целым и невредимым, как я хотел и планировал. Хорошо — не совсем невредимым. Ты страдал. Я знал, что так будет, когда я оставил тебя на пороге у твоих тети и дяди. Я знал, что обрекал тебя на десять темных и трудных лет.

Он сделал паузу. Гарри ничего не сказал.

— Ты можешь спросить — с полным основанием, — почему так получилось. Почему тебя не могла взять какая-нибудь колдовская семья? Многие были бы более чем счастливы так поступить, и сочли бы за честь вырастить тебя как сына.

— Мой ответ — потому, что моей задачей было сохранить тебе жизнь. Ты был в опасности, возможно большей, нежели любой другой, но я ее выполнил. Вольдеморт был уже побежден, но его сторонники, а многие из них были почти столь же ужасны, как и он, все еще были на свободе, в ярости, рассерженные, отчаявшиеся. И мне пришлось принимать решение с оглядкой на будущее. Верил ли я, что Вольдеморт сгинул навсегда? — Нет. Я не знал, пройдет десять, двадцать или пятьдесят лет прежде, чем он вернется, но я был уверен, что это произойдет, и я также был уверен, зная его, что он не успокоится, пока не убьет тебя.

— Я знал, что знание Вольдемортом магии, возможно более обширно чем у любого другого живущего колдуна. Я знал, что даже мои наиболее сложные и мощные защитные заклинания и чары, вряд ли окажутся непреодолимыми, если он когда-нибудь вернет себе полную мощь. Но я также знал слабое место Вольдеморта. И тогда я принял решение. Ты был защищен древним волшебством о котором он знал, которое он презирал, и которое он, поэтому, всегда, недооценивал — на свою беду. Я говорю, конечно, о том, что твоя мать умерла, чтобы спасти тебя. Она дала тебе длительную защиту, чего он никогда не ожидал, защиту, которая течет в твоих жилах по сей день. Поэтому я доверился крови твоей матери. Я оставил тебя ее сестре, ее единственной оставшейся родственнице.