Заезд на выживание

— Молодец, хорошая работа!— обрадовалась она.

— Я сейчас в Лондоне, — сказал я. — Судья отложил слушания до понедельника. Уже побывал в конторе, теперь еду в Барнс, разгребать весь этот бардак. Ну и, наверное, останусь там ночевать.

— В таком случае я в Оксфорд не поеду, — Со смехом заметила она.

— Нет никакого смысла, — согласился я. — Раньше чем в воскресенье вечером я туда не вернусь.

— В воскресенье вечером! — воскликнула она. — Так, выходит, мы до этого времени не увидимся?

— Ты всегда можешь приехать в Лондон, — сказал я.

— У меня опять дежурство.

— Похоже, у других ваших врачей дежурств не бывает?

— Да нет, только сегодня вечером, — сказала она. — Так что смогу приехать завтра.

— У меня на завтра кое-какие планы, — сказал я. — А после, уже к вечеру, собирался заскочить к тебе в Лэмбурн. Если ты, конечно, не против.

— Наоборот, за!

Состояние, в котором пребывала моя квартира после налета, оказалось даже хуже, чем я помнил. Продукты из холодильника, которые Трент разбросал по всей кухне, начали издавать неприятный запах. Всю эту майскую неделю погода стояла теплая, солнечные лучи врывались через высокие окна в непроветриваемое пространство кухни. Короче, здесь воняло тухлятиной.

Я очень сочувствовал соседям, проживавшим этажом ниже, что почти неделю им пришлось терпеть все это безобразие. Немного утешала лишь мысль о том, что запахи поднимаются вверх, как нагретый воздух.

Я распахнул все окна настежь проветрить помещение, ворвался свежий ветерок. Дышать стало легче и приятнее. Затем я нашел в «Желтых страницах» телефон специальной службы по уборке домов квартир. Позвонил им и обещал щедрое вознаграждение за то, чтобы срочно приехали и навели порядок. Без проблем, ответили они, и назвали свою цену– Очень высокую цену.

В ожидании их приезда я израсходовал целый баллон освежителя воздуха, который нашел нетронутым под кухонной раковиной. Запах лаванды был призван закамуфлировать вонь гниющей рыбы и прокисшего молока, но явно проиграл в этой неравной схватке.

Но вот прибыла команда «чистильщиков» из четырех человек. Похоже, их ничуть не смутил царивший в квартире хаос, хотя, на мой взгляд, все выглядело чудовищно.

— Что, тинейджеры погуляли? — со всей серьезностью осведомился один из них.

— Нет, — ответил я. — Имел место акт вандализма.

— Один черт, — усмехнулся уборщик. — А теперь скажите, вам что-нибудь нужно из этого хлама? — И он выразительно взмахнул рукой.

— Просто не выбрасывайте ничего, что выглядит целым, — ответил я. — И еще сохраните бумаги, в каком бы состоянии они ни пребывали.

— Будет сделано, — ответил он. Дал указания своим коллегам, и они принялись за работу.

Меня изумило, с какой быстротой все исправлялось и становилось на свои места. Двое парней орудовали швабрами, тряпками и щетками, другие Двое убирали разбитые и сломанные предметы, в числе и мебель, выносили из дома и складывали ее в багажный отсек своего фургона.

вот через несколько часов жилище мое изменилось до неузнаваемости. Большую часть мебели вынесли, ковры и дорожки вычистили. Кухня из помойки, угрожающей здоровью, превратилась в блистающую хромированной сталью комнату с начищенным до блеска полом. Нет, залатать трещины в мраморных покрытиях столешниц им, конечно, не удалось, но все остальное было выполнено просто безукоризненно.

— Ну, вот и славно, — заметил бригадир. — Не так уж и страшно было. Ни крыс, ни тараканов, ни прочей нечисти. И человеческих останков — тоже.

— Человеческих останков? — изумился я.

— Самое мерзкое дело, — сказал он. — Нас часто вызывают прибирать в доме, где скончался какой-нибудь одинокий старик. И никто не замечал этого до тех пор, пока не начинало вонять.

Я передернулся.

— Да, нелегкая у вас работенка.

— Зато деньги хорошие, — улыбнулся он.

— Ах да, — спохватился я. — Бы случайно не находили мою чековую книжку?

— Все ваши бумаги здесь. — Он указал на две объемистые картонные коробки на полу. Как ни странно, но чековая книжка сохранилась, лишь была немного забрызгана красным вином.

И вот я выписал чек на заранее обговоренную и весьма щедрую сумму, и они уехали, увозя большую часть моего испорченного имущества на муниципальную свалку.

Какое-то время я бесцельно бродил по дому, рассматривая, что осталось. Надо сказать, что осталось на удивление мало. В каждой из комнат уборщики поставили по картонной коробке, в которую сложили все, что не сломано. Коробка в спальне хранила лишь несколько безделушек да флакончиков от старых духов, которые стояли на туалетном столике Анжелы, Сам туалетный столик, если не считать встроенного шкафа, остался единственным сохранившимся здесь предметом обстановки, и то только потому, что я категорически не разрешил его выбрасывать. Вовремя заметил из окна, как уборщики грузят его в фургон, и попросил вернуть в дом.

Каждое утро Анжела часами просиживала перед теперь сломанным трехстворчатым зеркалом, сушила волосы, наносила и поправляла макияж. Она очень любила этот туалетный столик, и мне было просто невыносимо видеть, как его увозят. Вот он и остался, пусть с разбитым зеркалом и одной сломанной резной ножкой.

Кровать мою увезли: Джулиан Трент исполосовал ножом в ленточки не только весь матрас, но и основание под ним. Из гостиной вывезли практически все. Уцелели лишь пара деревянных стульев и еще один металлический стул с кухни. Однако я все же сохранил антикварный обеденный стол в надежде, что какой-нибудь умелец-краснодеревщик сумеет хоть как-то заделать сотни глубоких царапин на полированной столешнице. Я также спас от свалки свой письменный стол, возможно, все тот же краснодеревщик заменит зеленое сукно, которым была выстлана его поверхность, — теперь оно свисало рваными скрученными лентами, а края кожаной обивки загибались вверх, точно мелкие волны на море.

Нет, не зря я все-таки приехал в Барнс. Дело того стоило. Я не только привел в порядок свое разоренное жилище. Ненависть и презрение к этому подонку, Джулиану Тренту, усилились троекратно. Я горел жаждой отмщения, я твердо вознамерился воздать ему по заслугам.

Однако оставаться на ночь здесь я не собирался, просто не на чем было спать, кроме как на полу, а меня совсем не грела эта перспектива. И вот около шести я вызвал такси и отправился в «Новотелъ» в западном Лондоне, где снял номер с видом на эстакаду Хаммерсмит.

Какое-то время я лежал на постели, бездумно глядя в окно, в небе то и дело проплывали самолеты, заходящие на посадку в лондонском аэропорту Хитроу. Они пролетали через каждую минуту или около того, непрерывный поток, безостановочный конвейер, и в каждом таком узком серебристом тюбике размещались сотни людей, которые жили своей жизнью, куда-то стремились, у каждого была семья и друзья. То были чьи-то жены и мужья, родители и дети, любовники и поклонники.

И тут вдруг я подумал, что за полетом этих птиц из алюминия могут наблюдать еще несколько пар глаз. Кое-кто из моих бывших клиентов, а также тех, кого я преследовал по закону, выступая в суде на стороне обвинения, проживали сейчас за казенный счет в тюрьме Вормвуд-Скрабе, что разместилась через дорогу, прямо против моей гостиницы.

Я-то, по крайней мере, если б вдруг захотел, мог бы лететь сейчас в одном из таких самолетов, подлетать к Лондону или направляться куда-нибудь на отдых, в любое место на планете, которое мне понравится. Отнимать у человека свободу, отправлять его в тюрьму… это означало лишать его самоуважения, чувства собственного достоинства, но главное — лишать свободы выбора. Выбора отправиться куда и когда ему заблагорассудится, делать по прибытии что душе угодно. Потерять все это — вот цена за неправедные поступки, за то, что попался, влип.

Я любовался самолетами, для которых не существовало границ, и во мне крепло желание освободить Стива Митчелла, не дать ему провести остаток жизни, наблюдая, как мимо зарешеченных окон его камеры проплывает манящий разнообразием мир.