Страница 5 из 14
Так он всерьез обиделся, представляете?..
Еще, когда я шел по Садовому, я думал, что да, я такой независимый savage, но при этом немного сожалел об уехавшей симпатичной сотруднице и вспоминал нашу беседу с Н. Н., и мне все казалось спьяну, что я все и всех понимаю (это бывает) и что на самом деле мы все - и уехавшая в раздражении коллега, и воображающий себя Тургеневым Н. Н., и играющий в savage я, и крепко держащая в руках штурвал своей судьбы политик Ирина Х., и симпатичная девочка, танцевавшая голой, а потом, немного смущаясь, сидевшая в баре (я видел, что она смущается, и еще удивился), - что мы все были не более чем маленькими фигурками, персонажами на сцене этого огромного зимнего города (о стране я даже думать боялся), не ослабевавшего свою хватку ни на минуту даже в этот поздний и пустынный час.
3
Что было потом, помню плохо. По-моему, я один раз случайно видел его в метро «Пушкинская» с его новой подругой, они что-то выясняли, кажется ссорились, и я не стал подходить.
Следующая встреча произошла года через два после демократического стриптиза, то есть это был уже где-то 2001 год и, как ни странно, в ЦДЛ. Как ни странно потому, что я не очень люблю туда заходить, по-моему, в этом здании призрак советского дракона все еще жив и тени пляшут по стенам. Я там оказался случайно, вместе со своим журнальным редактором, который шел на литературный вечер памяти Юрия Трифонова… Я очень люблю этого писателя, считаю его классиком, не меньше Шукшина или Довлатова, а может быть, и больше, но едва я вошел в здание, я понял, что надо уходить, появилось прямо какое-то почти физическое ощущение давления. Вот опять, зачем делать его вечер в этом «доме»? Может быть, конечно, это какая-то месть кому-то со стороны организаторов или вдовы, но к чему спустя столько лет и вообще зачем показывать хоть какое-то отношение большого писателя к этому казенному и насквозь совковому зданию? Короче, не знаю. Всех тянет во что-то советское. Кого-то тянет «за», кого-то «против», но сумма, как говорится, от этого не меняется, увы.
Ну вот, и я уже почти собрался отвалить, сославшись на дела, и попрощался с редактором, как вдруг опять почти столкнулся с нашим героем. Причем сначала я увидел издали, как он здоровается с моим редактором, а потом уже понял, что это он. Я же говорю, мы опять года два не виделись, с той презентации в «Метрополе», и я даже сначала его не узнал. Как одежда-то меняет - он был в своем обычном шерстяном пиджаке, а не в костюме за 1800 долларов. Я очень обрадовался, все-таки какое-никакое знакомое лицо в этом ужасном месте, и мы обнялись. Я спросил, как он, он сказал, что ничего, и сказал, кивая на редактора: ага, вы, я вижу, печатаетесь? Он вообще в какой-то момент стал уделять много внимания всяким внешним проявлениям, я это запоздало отметил, и это меня удивило: с чего бы вдруг? С неожиданным удовольствием кивнув (все-таки я, видно, на него обиделся за то, давнее «ваш рассказ - это не совсем то, что бы им хотелось»), я небрежно добавил: уже не в первый раз. (Потом стыдился этой реплики.)
Он искренне обиделся: а я, значит, узнаю об этом последним? Мне стало неудобно: да нет, почему… Он покачал головой: нехорошо-нехорошо. Я хотел сказать, что, мол, какого ж ты хрена ничего не спрашивал, тогда, в «Метрополе», - деликатничал, что ли, или тогда было не до «публикаций»?.. Но я же говорю: мне почему-то стало немного неудобно. Вот, подумал я, старый знакомый, немолодой уже человек, помогал мне когда-то чем мог, хорошо ко мне относился… Я даже извинился (за что?) и обещал позвонить. Он спросил: вы на вечер? Я, чтобы не объяснять ничего и не выпендриваться, сказал, что, мол, с удовольствием, но вот дела…
- Ты его знаешь? - удивленно спросил редактор, когда он отошел.
- Да, когда-то работали вместе, - соврал я.
Редактор как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Может, он подумал, что раз я знаю Н. Н., то что же он не просит за меня и я хожу по журналам с улицы и, как все, по году жду публикации, а может быть, мне показалось и он просто не понял, с чего я вдруг решил ни с того ни с сего уходить, раз пришел и тем более встретил знакомых. Я ему тоже ничего не сказал про свою нелюбовь к ЦДЛ, чтоб он не подумал, что я что-то из себя изображаю.
Месяца через полтора я позвонил нашему герою на его новую работу, в престижную деловую газету из новых. По-моему, он говорил о ней еще в «Метрополе», сейчас напомнил, даже дал карточку - звоните, нам нужны внештатники. Хотя говорить «новая» про эту газету смешно, она существует почти столько же, сколько существуют новые времена, а я все делю: новые, старые… Сейчас «новые» - это вчера, а «старые» - пять лет назад. (Не скажу, впрочем, что это хорошо.)
Неважно, я позвонил, на дворе была уже поздняя осень, октябрь или ноябрь, любимое время всех неврастеников и поэтов - и настроение у меня было соответствующее. Он был занят и сказал, что лучше всего будет, если я зайду к нему часа в два дня, сдача номера еще не начнется и он сможет свободно общаться. Вольница дома на «Маяковской» и кабинета с кожаными креслами была позади. Я, конечно, пообещал, что постараюсь, но в душе засомневался: я, блин, встаю в двенадцать, какие «два часа»? И какой смысл заходить днем - даже выпить будет нельзя, тем более если впереди «дед лайн», днем надо дела делать или на диване валяться, а не по гостям ходить. Подумал, что, наверное, опять увижу его через год.
Но через пару дней, так получилось, я оказался совсем рядом с его новой работой, просто улицу перейти. Я поехал в один мужской журнал, - с конторой, от которой я был в «Метрополе», я к тому времени расстался и искал работу и редакторша этого мужского журнала, с которой я случайно оказался знаком, позвала меня поговорить, а я сдуру согласился и поехал. Сдуру - потому, что после трех лет работы в женском журнале уже дал себе слово не сотрудничать в таких изданиях. Потому что, при всех неоспоримых плюсах (неплохие деньги, тусовки, иногда посылают за границу), в них что-то происходит такое, от чего вы теряете ощущение реальности и от этого постепенно дуреете, частично превращаясь в персонажей, о которых они пишут. Но - деньги, деньги, бляха-муха, люди гибнут за металл, и когда редакторша по телефону предложила мне четыре рабочих дня в неделю («мы не звери и понимаем творческих людей»), полный соцпакет и семь сотен зеленых, я не смог сразу отказаться и поехал. Ну и получил, за жадность.
Контора была отечественной и снимала этаж в каком-то огромном советском «ящике», точнее, - бывшем «ящике», в котором остались все прелести старого режима типа проходной с турникетом, когда-то помпезного, а ныне обшарпанного и темного вестибюля, большого лифта с чуть ли не сожженными кнопками, да плюс «новый порядок» на их этаже - абсолютно стерильное помещение с пластмассовыми компьютерными перегородками и ковролином - ни единого цветка - и какими-то надменными пидорами, которые повстречались мне в коридоре. Так сказать, новое вино в старых мехах.
Вот, a propos, преимущество женской конторы подобного типа - там все же тетки работают, пусть долбанутые на феминизме, но тетки, то есть кто-нибудь, глядишь, принесет цветочек, повесит какого-нибудь смешного мишку на компьютер или занавеску на окно, а заглядывающие по делам голубые (глянец, как же без них) выглядят на этом фоне как-то даже забавно. Не подумайте, что я что-то имею против геев, это дело вкуса, просто все вместе - пластмасса, совок плюс геи - это было как-то тоскливо.
Ну вот, я приехал, мой паспорт переписали - раз внизу, наверху вторично (какой-то бритый козел в голливудской униформе) и, связавшись с редакторшей по телефону, милостиво кивнули: идите. Я прошел, редакторша вылезла из-за своей конторки, у нее отсек был побольше, чем у остальных, и располагался на возвышении, чтоб, как я понимаю, было видно, кто чем занимается в рабочее время. Тетка была, естественно, внешне страшная, но вся разодетая в какие-то супермодные тряпки, и она сначала спросила, закончил ли я Литинститут или журфак, и, когда я сказал, что ушел с третьего курса, задумчиво заметила: ну, писать-то вас научить, наверное, успели (?!), и почему-то стала мне рассказывать о прелестях работы в их бабл-гаммовой фирме и ругать-вспоминать свою когда-то вольную жизнь.