Я ваш Тургенев

7

- Тимошенко?! - сказал он. - Вы что, серьезно считаете ее революционеркой? Она же сидела в тюрьме за хищения!.. Чтобы при Кучме попасть в тюрьму по этой статье, надо было совершенно запредельно воровать. Неужели вы всерьез верите во всю эту оранжевую компанию? Посмотрите, что они устроили на Украине после своей победы!.. Это же смешно!..

Ну, читатель уже не удивится, если я скажу, что в следующий раз мы увиделись опять года через два с лишним. По-видимому, это был наш «период обращения», как говорят в астрономии. Я где-то читал, что раз в несколько лет планеты Солнечной системы сближаются, гравитационно и магнитно воздействуют друг на друга, и тогда время запускать спутники и проводить всякие научные исследования.

Если прошло почти два года, то можно посчитать, что мы встретились совсем недавно, где-то этим летом. Как говорится, много воды утекло. Напоминаю, что в отчетный период произошла украинская революция, я делал репортаж из революционного Киева и рассказывал ему об этом, а в частной жизни наш герой выпустил две книги, одна из которых получила престижную литературную премию и даже не одну, - он снова стал заметным и знаменитым. Моя давнишняя знакомая (из 1-й главы, помните?) оказалась права, и, может быть, поэтому наша встреча получилась на редкость симпатичной, хотя, если исходить из тематики и стилистики наших бесед, у него ничего не изменилось - он все так же ругал демократов и так же говорил, что устал.

Мы опять встретились на Кутузовском. Кто-нибудь наверняка еще пнет меня за географию наших встреч, но просто смешно - я действительно уже очень давно живу в тех краях, еще с тех пор, когда они не были такими «престижными», а наш герой регулярно проезжал по Кутузовскому в свой загородный дом. Хотя читатель может считать, что я придумал и местом встречи на что-то намекаю. Я ни на что не намекаю, так получалось ближе и легче, не подумайте, что его резиденция находилась по знаменитому Рублевскому шоссе, просто так было проще попасть на Волоколамку, где он жил, чем по демократическому и забитому машинами Ленинградскому проспекту.

И вот мы встретились в полупустом кафе (было начало недели в начале лета), солнечно, еще не очень жарко, в кафе был хороший кондиционер, я немного опоздал и, войдя, сразу увидел его у окна в светлом пиджаке и любимых круглых очках с бровями домиком над очками.

Как я уже сказал, после небольшого вступления - как дела-погода-что-вообще-поделываете, оформления заказа - аперитив, потом горячее - он сразу сообщил мне, что наше с ним дело, литература, оно между прочим, нехорошее. Почему? Потому что оно греховное и небожеское.

- Ведь мы создаем свой мир, а это может делать только Бог, - сказал он.

После небольшой паузы (переваривая информацию) я удивился:

- Разве? По-моему, мы объясняем этот…

Красиво сказал, честно говоря, повторяя высказывание моей жены, с которой совсем незадолго до нашей встречи обсуждал вопрос «зачем вообще нужна литература».

- Ну, мне сложно согласиться с вами, - сказал он, - кто что объясняет…

- По-моему, если уж впутывать Господа Бога в наши дела, то, надо полагать, Он радуется Красоте, разве нет?

Дальше мы быстро изложили друг другу основные аспекты давнего спора о том, является ли Красота соблазном или все же промыслом Абсолюта, и о том, насколько греховно занятие искусством. Сошлись на том, что, скорее всего, Вседержитель Саваоф все же снисходителен к нашим мелким делам.

При этом я подумал, что, возможно, бармен, до которого, скорее всего, доносился наш разговор, должен посчитать нас или ненормальными, или урками. Кто еще встречается в понедельник вечером на Кутузовском проспекте и разговаривает об Абсолюте и Красоте?

- Дело в том, - продолжил он, - что ваше понимание православия весьма отличается от моего. Я ведь и деревенский дом выбирал по принципу, чтобы в деревне была церковь. Для вас же это пустой звук, правда?

Я мог не согласиться с ним, но вместо этого шутливо заметил, что, когда соберусь покупать дом в деревне, совершенно точно буду рад, если дорога из моего дома будет вести к храму. - Ом! - сказал я в подтверждение своих слов.

- Все иронизируете… - Он покачал головой. - Зря. Это ведь серьезное дело. «Ом»… Вы еще «Аллах Акбар» скажите. Вы что, буддист?

Я сказал, что нет.

- Вот видите. А зачем говорите?

Помолчав, он заметил, что вообще ислам и православие чем-то похожи друг на друга. Ведь и та и другая религия отказываются от индивидуальности, и та и другая предназначены для масс (в отличие от католиков и протестантов, нацеленных на индивидуальность) и что России, наверное, пойдет теократическое государство на манер Саудовской Аравии или даже, скорее, Ирана.

Тут нам принесли горячее. Поскольку я опоздал, он заказал его без меня. В виде горячего подали нюрнбергские колбаски (nuernberg sausages, 380 руб., - так было написано в меню), и я не мог не заметить, что название блюда удивительно подходит к нашему разговору. Это что - специально?

Он удивился: чем подходит?

Nuernberg sausages оказались вкусными, и беседа на время смягчилась. Мы почему-то вспомнили его ранние сочинения (он в прошлом много писал о джазе), и он сказал, что сто лет уже не был ни в «Синей птице», ни в «Форте».[5] Про «Синюю птицу» он даже не знает, существует ли она. Кажется, да. Он был на юбилее Козлова, саксофониста, полгода назад, с тех пор нигде. И не тянет. Неинтересно. Все очень постарели, а у Козлова недавно был инфаркт, вы слышали? Я не слышал.

- Что неинтересно? Джаз?

- Все неинтересно. Концерты, кино. Культура.

- Вот тебе и на.

- Да. Вот лет через двадцать здесь будет действительно интересно.

Я хотел сказать, что мы с ним уже почти двадцать лет обсуждаем одно и то же, и все вокруг, внешне меняясь радикально, принципиально почти не меняется, но сдержался. Я решил, что это будет косвенным намеком на его возраст, а это невежливо.

Вместо этого мы немного поговорили о любви немцев к sausages и вообще мясу, затронули особенности русской кухни - все же более вегетарианской по сравнению с немецкой (грибочки, капуста, огурчики), а потом я сказал, что был на хорошей выставке - советские кинозвезды 1970-х. В новом выставочном комплексе на «Курской». Советую. Они все удивительно красивы и… печальны. Для меня это было неожиданно. Я ожидал увидеть прошлогодний снег, а увидел скромное обаяние буржуазии 1970-х годов. Может быть, потому, что там все молодые? Молодые Михалков, Гафт, Глаголева. Помните ее в «Четверг и больше никогда»? Замечательный фильм. Он покачал головой: я не люблю совка. Он не вызывает у меня ностальгии и не кажется мне прикольным, как вашему поколению. Все эти «звезды» были в партии, а про Михалковых даже говорить смешно. Но главное, что на это все у меня нет времени. На что есть? Время есть на жизнь, на любимых людей, на литературу. Все.

- Понимаете, - сказал он, глядя в окно, за которым шли две молодые девушки в красивых, обтягивающих фигуру джинсах, - я грущу о конечности жизни. У Аксенова проблемы с сердцем, ваш любимый Пригов в больнице, вы слышали? Тоже сердце. Мы все стареем, понимаете? Политика - это все ерунда, чепуха, по сравнению с этим. Жизнь конечна и плохо кончается, вот что меня печалит больше всего. Наверное, моей религиозности не хватает это принять…

- Знаете, - сказал он чуть погодя, - вы мне говорите о похолодании уже лет пять, да? Ну что, где ваше «похолодание», в чем оно выражается? Разве начали сажать? Кого-нибудь, кроме Ходорковского, посадили? Нет.

Я сказал, что не говорил, что начнут сажать.

- Неправда, - сказал он, - говорили. Надо было это записать тогда и с вами, тогда же, давно, поспорить на деньги. Я уже когда-то спорил, заключал пари с такими же, как вы, либералами. Правда, денег так и не получил. Это было в 1989 году. Тогда только что появилось общество «Память» и очень многие мои друзья ждали еврейских погромов. Я же сказал им, что погромов не будет, и с некоторыми поспорил на деньги.

5

Известные джазовые кафе Москвы.