Битва с судьбой

– Одна ты меня понимаешь, – обхватив шею животного, прошептала я в ее ухо, глотая комок обиды на Леона в горле, – Как хорошо, что ты у меня есть.

– С кем ты разговариваешь? – прервал мой монолог Леон, появляясь рядом.

– Сама с собой, – честно ответила я, поворачиваясь к нему спиной, чтобы скрыть внезапные слезы, подступившие к глазам.

– Ладно, Дриана, извини, – примиряюще обнял меня за плечи атлант, – Я нагрубил тебе, потому что действительно злился на тебя из-за твоего исчезновения.

– Но почему? – порывисто повернулась я к нему, – Неужели я похожа на маленькую девочку, которая не в состоянии защитить себя?

– Да нет, – Леон как-то слишком поспешно отшатнулся от меня, – просто я волновался за тебя.

– Ну разве можно на тебя злиться, когда ты так искренне признаешь свои ошибки? – подняла я брови, – Живи.

– Я рад, что вы уладили разногласия между собой, – вездесущий Эрик оправдывал репутацию, – А теперь отправимся в гости к эльфам. Они как раз заканчивают заметать за нами следы.

– А разве мы оставляем что-нибудь? – удивилась я, оглядывая девственно чистую поляну в поисках хоть какой-нибудь детали.

– Не там ищешь, Дриана, – Эрик возвел глаза к небесам, – От нас пахнет.

– Что? – вспыхнула я от возмущения, – Не знаю, как ты, Эрик, а я очень тщательно слежу за личной гигиеной.

– В этом никто не сомневается, – вышедший из пещеры Эйрид чуть заметным взмахом подозвал к себе могучего жеребца, – Вы сильные маги и оставляете после себя запах колдовства. Ардалиону дана уникальнейшая способность чувствовать вас, куда бы вы не направлялись.

Эйрид легко запрыгнул в седло и уже оттуда задумчиво продолжил:

– Был момент, когда мне показалось, что где-то рядом присутствует третий маг.

– Наверное, просто почудилось, – отмахнулся Леон.

– Да, вероятно, – неуверенно согласился Эйрид и, дождавшись, когда остальные его спутники усядутся верхом, пришпорил скакуна, бросив нам, – Я укажу вам путь.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Она росла послушным ребенком в самой обыкновенной эльфийской семье. Только боги помнят час ее рождения, сама девушка давным-давно позабыла тот миг, когда появилась на свет. Ее жизнь была подобна течению спокойной глубокой реки, которая величественно несет свои воды к океану. Их община не отличалась знатностью рода, поэтому девочку миновали высокие белокаменные дворцы и придворные интриги. Зато на ее долю выпало существование в лесу. Весь ее мир заключался в бытие среди природы. Ее подругами были стройные янтарные стволы сосен, советчиком – тихий шепот дождя в осеннее ненастье, а единственной любовью – далекий загадочный горизонт, который манил к себе малютку лучше всяких сладостей.

Имя девочки дали после длительных медитаций и раздумий. Обряд проходил в день весеннего равноденствия на берегах бурной дикой речушки с безымянными струями. Ей исполнилось тогда едва ли десять. Месяцев, лет, веков – пусть читатель решает сам, ведь эльфы живут по иным законам времени. На рассвете, когда пробуждающееся солнце еще не протерло глаза, но на огромном небосклоне уже угасают самые яркие и смелые звезды и около горизонта рождается загадочная голубая искорка пробуждения дня – Венера. В тот самый миг, когда щебечущие птицы притихли, чтобы вновь грянуть с торжествующей песней бытия, девочка вошла в воду. Река должна была очистить ее тело и душу от земного и, побаюкав на ладонях созвездий, приобщить к высшим тайнам мироздания. Только чистокровные эльфы удостаивались чести принять участие в подобном ритуале. Ее тело находилось в студенистой прохладе не более часа, насчет души же умолчу. Так или иначе, но девочка вышла на другом берегу уже с именем Анаира, что означает "мерцающая". Этот звук шепнул ей кто-то свыше, благосклонно поглядывающее на людей с высоты своего разума. И опять привольная жизнь в окружении родных и близких, не нарушаемая ни невзгодами, ни бурями сознания.

Судьба милостиво обошлась с девушкой, и ей не довелось познать войну с Атлантидой. Их община избегала больших дорог и тем паче поселков, поэтому вести о Силирии и островах также не коснулась режущим краем их сознание. Нет, Анаира конечно же догадывалась, что в мире происходит что-то не совсем обычное. Но, наблюдая за суматошными полетами драконов на фоне необъятного неба, чуя всплески энергии и магии, они лишь уходили глубже в леса, боясь соприкоснуться с чужой болью и смертью. У них был свой мир, мир без опасностей, наполненный заботой и любовью. И незаметно эльфы обрекли себя на роль свидетелей, но не участников истории. Они путешествовали без устали, открывая для себя новые земли, обходя далеко стороной обжитые края, скрашивая свой путь песнями. В глухую полночь, когда сверху льется беспросветная мгла, когда весь лес скручен ужасом перед темнотой и, кажется, солнце умерло навсегда и не воскреснет наутро, они доставали музыкальные инструменты и, сидя у жаркого, яростно плюющегося искрами костра, наигрывали мелодию. Чуть погодя в тихий перебор струн и жалобный напев флейты неспешно вплеталось повествование о преданиях седой старины, славных деяниях и путешествиях, а Анаира, задремывая под полные величия слова, благодарила кого-то неведомого, что все это далеко в прошлом, и больше не надо сражаться за мечту, а просто жить и наслаждаться жизнью.

Но однажды, когда эльфы наткнулись в лесу на таких же одиноких скитальцев и торопились разминуться с ними, бесшумно ускользая в лесной бурелом, девушка услышала другую песнь. Был вечер позднего лета. Некоторые деревья успели подрумянить отдельные листы пурпуром крови или же приглушить зелень мягкостью охры. Воздух наполнен тяжестью отцветающих трав, и по утрам седой туман лениво отлеживается на полях до самого полдня. Но днем все также душно, и, задержав внимание на пожилой чете берез, крону которых еще не тронула сединой приближающаяся осень, можно вполне убедить себя в том, что лето лишь разгорается. Так вот, в один из таких погожих денечков Анаира познала иную правду жизни. Табор путешественников расположился привалом на поляне где-то в самой середине леса. Мужчины тихо беседовали, а женщины деловито, но без суеты, собирали на стол скудные припасы. На почерневших от поцелуев солнца лицах лежала печать отрешенности, усталости и опустошенности. В круг деревьев вышел юноша, почти что мальчик, с изуродованным лицом, по которому словно провел железной лапой медведь. Его глаза, припорошенные пеплом утрат, невидяще глядели в чащобу. Анаира, перехватив его взор, содрогнулась. Она впервые увидела человека, в котором неведомое страшное горе убило все чувства, опустошив душу. А потом юноша достал из кармана дудочку и заиграл нехитрую мелодию. В его музыке царила безмятежность, но на одной из сильных пронзительных нот мелодия фальшиво дрогнула, и вот уже другой мотив пробудился в лесу. Из дудочки лилась беспредельная ярость, ненависть, которая разрывает личность в клочья. Юноша рассказывал на языке музыки об одиночестве ребенка, попавшего в мясорубку войны, о боли потерь и невозможности счастья в безжалостном к слабости мире. Эльфы застыли как вкопанные. Вокруг них гремела битва, в которой побеждало отнюдь не добро, и даже сами дети природы уподоблялись исчадиям ада. Анаира заплакала, точнее, ее сердце начало оттаивать и сочиться крупными слезами беспомощности перед жизнью.

Они не дослушали окончания песни, но настойчивая страстность мелодии долго преследовала их в лесной чащобе, а Анаира осталась в ее плену навсегда. Проходило время, но девушка пребывала в задумчивости, вспоминая оборванцев, дерзко нарушивших ее душевный покой. Община также находилась в недоумении. Впервые они стали свидетелями невыразимого горя, которое высушивает слезы и заставляет презирать жизнь и матерей, повинных в том, что родили детей в безжалостный момент истории. Спустя неделю, не сговариваясь, эльфы посетили священное место детей природы. Им являлся водопад наяд, изливающийся в озеро под названием "Око леса". И действительно, более всего водоем напоминал изумленный глаз какого-то неведомого зверя, заполненным голубым осколком неба. Впрочем, сейчас озеро имело серый безрадостный и тягостный цвет осени, которая решилась все-таки заявить свои права на владение миром. Над головами путников проносились тяжелые, наполненные дождем клубы тумана. Деревья в миг поседели, осыпаясь яркими пятнами листьев. В их ветвях, казалось, запутался ветер, который все никак не мог вырваться на волю и грозился, и бесновался занудливым свистом полуночи. Час и впрямь был поздним. Лес погрузился в сумрачное молчание, ивы печально окунали озябшие руки-веточки в ледяное зеркало вод. В мире властвовала опустение.