Стужа

Он достал нож, полоснул лезвием по большому пальцу — кровь закапала в подставленную плошку. Гест выдавил туда же кровь из раны, Хавард добавил сажи и размешал все кончиком ножа, получилась густая черная масса, застывшая прямо у них на глазах. Потом оба обхватили руками эфес меча, который отец подарил Хаварду по случаю крещения, и поклялись в вечной верности, что бы ни случилось, и в том, что, если одному из них суждено погибнуть, другой отомстит за него.

Но Гест знал, что ночь эта будет короткой, так как ему придется еще раз выйти из дома и предпринять кое-что очень важное, в одиночку, без побратима.

Однако ж ночь затянулась. Проснулся Гест далеко за полдень, оттого что Сэмунд велел ему вставать, и поживее. Он только что вернулся из Хадаланда и желал, чтобы Хавард, Гест и еще двое родичей снова поехали с ним к Стейну сыну Роара и засвидетельствовали мировую, которой он сумел достичь. Сэмунд сиял так, будто одержал великую победу на поле брани.

Гест проворчал, что он не в настроении, что у него болит живот и голова раскалывается с перепою. Но Сэмунд объявил, что выбора у него нет. Делать нечего, Гест встал, поехал, изо всех сил скрывая рану и боль, которая огнем жгла тело от ключицы до самого бедра и порой сводила лицо.

В Хадаланде они пробыли три дня. Мировую со Стейном скрепили рукопожатием, пировали, обменивались подарками, и Стейн обещал на Рождество пожаловать в Хов. Но Хавард прослышал, что Сэмунд посулил отдать Асу за младшего сына Стейна, Сигурда, шустрого, говорливого парня в Гестовых годах. И это Хаварду очень не понравилось. Он вышел с братом на улицу и спросил, уж не повредился ли тот рассудком.

— Ингольв предоставил мне свободу действий, — ответил Сэмунд. — Но коли ты желаешь другого уговора, займись этим сам. А ты, Гест, как думаешь?

— Никак. У меня рука болит.

— Да ну? Что с тобой стряслось?

— С лошади упал.

Приложив некоторые усилия, Хавард весь остаток вечера просидел обок Стейна и спросил у хёвдинга, вправду ли Сэмунд обещал Сигурду свою сестру. Стейн кивнул.

— Н-да, коли так, поступил он не очень-то разумно, — сказал Хавард, внимательно следя, чтобы никто не слышал их разговора. — Ведь Аса такая же упрямая и своевольная, как и все мы, и, насколько я знаю отца, тут он позволит решать ей самой. Впрочем, я могу представить ей это дело наилучшим образом, потому что знаю Сигурда как бравого парня, о нем дурного слова не скажешь, ты же сам знаешь, как для нас важна эта мировая.

Стейн был примерно того же возраста, что и Ингольв, хмурый коротышка с рыбьими глазами и широким лицом, никогда не выезжавший за пределы собственных лесов, а владения его простирались от Ингольвовых земель на севере далеко на юг, к западной границе Вика. Прищурясь, он посмотрел на Хаварда и спросил, чье же слово имеет вес.

— Ты о чем? — в свою очередь спросил Хавард.

— Сперва толкует один, потом другой. Много ли у вас в Хове таких, что распоряжаются, да по-своему?

Хавард сказал, что вполне понимает, куда клонит хёвдинг, и что насчет этого дела они, может статься, говорили по-разному, но не по злому умыслу, а по недоразумению.

— Я тоже понимаю, — отозвался Стейн. — И знаю тебя как честного и хорошего человека, потому и мы не отступим от этого обещания, ибо небезразлично мне, на ком женится Сигурд. Так и скажи отцу и Асе: мы очень довольны нашим уговором.

Гест, сидевший рядом с Хавардом, громко рассмеялся, подтолкнул побратима локтем и воскликнул, что надо выпить за Асу и Сигурда.

Хавард нехотя положил руки на стол, взгляд его скользнул по пирующим и остановился на Сигурде, который сидел на другом конце, глядя на них с по-детски вопросительной улыбкой. Вообще-то Хавард, был о нем не особенно высокого мнения, однако сейчас поднял кубок и держал его перед собою, пока Сигурд не поднял свой. Оба выпили. Стейн тоже осушил свой кубок, рыгнул и добродушно хлопнул Хаварда по плечу:

— Жаль, нет у меня красавицы-дочки вроде Асы, а то бы я позволил ей самой принять решение, коли бы ты попросил ее в жены, потому как мало кто был бы мне столь желанным зятем, как ты, Хавард, я бы предпочел тебя твоему сумасбродному брату, которого ты сопровождаешь, ибо я знаю: тебе можно доверять.

Хавард и на сей раз сумел изобразить улыбку.

По дороге домой Гест с Хавардом ехали чуть впереди остальных. Когда они узкой тесниной спускались к Меру, Гест вытянул вперед здоровую руку, и немного погодя на нее опустился Митотин. Хавард свистнул — коршун перелетел к нему. Гест тоже свистнул, и снова Митотин покинул хозяина, словно тяжелый снежный ком, пал Гесту на плечо и замер, полураскрыв крылья.

Гест рассмеялся.

— Понятно тебе, что ты тут лишний?! — крикнул он через плечо и взмахнул рукой, так что Митотин поневоле взлетел и вернулся к хозяину.

— Ты никак воображаешь себя святым? — насмешливо воскликнул Хавард.

— Что ты имеешь в виду?

— Думаешь, Онунд не может навредить тебе, потому что ты под защитой Божией?

— Не знаю, — ответил Гест. — Но я все еще жив. Ну а с Митотином я просто пошутил, и, на мой взгляд, тебе полезно повстречать кого-нибудь похитрей тебя самого, вот как Стейн. Вдобавок он вам больше не угроза, напротив, нуждается в вас, потому что вел себя ничуть не лучше Ингольва.

— А ты все ж таки не святой, — сказал Хавард. — Рана-то твоя никак не заживает.

Вернувшись в усадьбу, Гест пошел к сараю возле бухты и обнаружил, что он пуст, дверь взломали изнутри железным прутом, который погнутый стоял тут же, за створкой. Он зашагал обратно, хотел наведаться к Хаварду, но канул в ночь с чадящими кострами звезд. Ударился лбом о каменный порог и лежал там без движения, пока теплые руки не подняли его, не отнесли в дом, на постель.

Открыв глаза, он увидел Асу, девушка сидела у двери, в клубах пара, валивших из ушата с водой, белый ее лоб влажно поблескивал, крохотные капельки искрились на губах, в незримом пушке на подбородке; она опустила в воду тряпицу, прополоскала, вытащила, подождала, когда можно будет отжать, и вздрогнула от неожиданности, перехватив его взгляд. В тот же миг лицо ее привычно застыло, и она стала похожа на Ингибьёрг, даже слишком похожа. Гест покосился на свое обнаженное плечо: рана была чистая, но не затянулась, выглядела совсем свежей, он не чувствовал прикосновений Асы, чувствовал только рану — спиной, всеми членами, желудком и лицом, а вот голова словно полна тяжелого, мокрого снега.

— Сейчас ты, по крайней мере, не смеешься, — сказала Аса и отдернула руку, точно опасаясь заразы. Гест тщетно попытался состроить гримасу, и она удовлетворенно кивнула. — Ты вечно смеешься. Потому и не нравился мне.

— А теперь я тебе нужен?

— Нет, — ответила она.

Гест спросил, что она рассказала Онунду. Но она сосредоточилась на ране и заговорила о том, что хорошо умеет врачевать, у нее это от матери, и отец с братьями на себе в этом убедились, все раны, какие лечила Аса, зарастали, даже шрамов не оставалось; она заметила, что Гест холодный, будто покойник, стало быть, лечить надобно теплом, телесные соки у него вышли из равновесия, слишком много в них черной жёлчи, а виной тому либо чары и проклятие, либо отрава на лезвии топора.

— Знаешь, кто это сделал? — спросил Гест.

— Да. Я знаю, и Хавард знает, а больше никто.

Гест сказал, что должен предупредить Ингольва и Сэмунда, иначе никак нельзя. Аса вновь поджала губы и с силой придавила тряпицу к ране — тупой меч боли насквозь пронзил все его тело, он вскрикнул, и по губам девушки скользнула едва уловимая усмешка.

— Contraria contrariis,[87] — сказала она. — Впрочем, если ты думаешь, что в другом месте тебе помогут лучше, я перечить не стану.

Рана походила на красную пасть с кривыми темными зубами, Гест лежал не шевелясь, меж тем как Аса накладывала на нее влажные зелья. Когда девушка наклонялась, он невольно заглядывал в вырез ее платья и почему-то не мог отделаться от мысли, что она нарочно стала коленями на дощатый топчан. Закрыв глаза, он почувствовал, как руки ее помягчели, и эта смесь жесткости и мягкости напомнила ему Ингибьёрг. Аса — это юная Ингибьёрг, двадцати лет от роду, красивая той красою, что открывается лишь глазу чистому, как воздух. Он невольно засмеялся, а она мгновенно выпрямилась и прикрикнула, чтоб лежал смирно. Наконец она прикрыла рану листьями подорожника и взялась за перевязку, обматывая ему плечо и торс длинной полоской ткани. Руки девушки так и летали вокруг, обнимали его, и Гест изо всех сил старался замереть, когда белая грудь касалась его кожи, и он чуял неизъяснимое, сладкое благоухание, непохожее на пряный, травяной запах Раннвейг, благоухание чистой кожи, вот так же, наверно, пахнут небеса. Он осторожно прихватил грудь зубами, почувствовал, как Аса напряглась, но не отпрянула, словно ожидая не то завершения, не то продолжения, он чуть сильнее сжал зубы, начал сосать, а она скользнула ближе, села на него, поневоле Гест прикусил еще крепче и удивился, что она застонала, будто никогда не бывала с мужчиной, и он едва не съежился снова, однако тут она застонала как должно; он смотрел в ее приоткрытый рот, где дыхание стихло, как ветер в густом лесу, тишина эта продолжалась, пока Аса не обмякла с чуть слышным всхлипом; сам Гест тоже был безгласен, успел только увидеть, как щеки и грудь Асы ярко зарделись, и в тот же миг веки его сомкнулись, словно тяжелые дверные створки.

87

Противное [излечивается] противным (лат.).