Страница 16 из 24
Колин изучающе посмотрел на Куиллера и подумал, что зашел довольно далеко, слишком многое сболтнул. Макферрин был возмущен и одновременно удовлетворен, что мог высказаться, правда довольно мягко выразив то, что в просторечье звучало не иначе, как «вы – безмозглые кретины, вы – свихнувшиеся наполеоны, гитлеры, лжецы, обманщики и предатели».
Куиллер хихикнул, затем рассмеялся искренне и непринужденно. Он кивнул Дугласу:
– Слышал, Джон? – Куиллер пригладил свои коротко стриженные волосы, глаза весело поблескивали, выражая нескрываемое удовольствие. – Думаю, намек ты понял. Наш друг здесь считает, что мы… да, именно так… что мы сошли с ума.
Куиллер снова заулыбался, затем выражение его лица резко изменилось. Он посмотрел на Макферрина, и Колин почувствовал во взгляде неприкрытое презрение к себе.
– Колин, ты все еще наивный мальчишка. Ты так чертовски узко смотришь на вещи. Ты считаешь безумием все, чего не в силах понять. Ты воспринимаешь мир какими-то упрощенными категориями, когда все может быть только так и не иначе. Когда все либо черное, либо белое и никаких полутонов. Никаких серых тонов, Колин. Стыдно за тебя, мой мальчик. Ты претендуешь на интеллект, однако в тебе сидит типичный для американцев порок, ты не умеешь философски воспринимать иронию судьбы, противоречия и жизненные трудности. Ты желаешь, чтобы все было проще простого, чтобы были люди или хорошие, или плохие, или такие, или такие. Ты хочешь на все повесить свой ярлык, буквально все разложить по полочкам. В этом как раз и кроется твое собственное безумие, дорогой мой, – в стремлении все категоризировать, подогнать под какой-то шаблон, пусть даже сбрасывая со счетов самое главное, определяющее и ценное. Разве ты не понимаешь, старина, что именно здесь и кроются истоки безумия, охватившего всю нашу страну?
Куиллер раскурил трубку и продолжил:
– Послушай меня, Колин. Пентагон стремится вернуть военных к власти в Греции. Они этого добиваются. Кстати, я поддерживаю их план, хотя с ними и не связан. И тем не менее я выступаю за такое решение вопроса. Что касается президента и покушения на него, это тоже – план Пучера, поскольку комитет начальников штабов не может допустить переизбрания Эдварда Бурлингейма. А переизбрание президента – вопрос решенный, если только до выборов не произойдет какого-нибудь скандала. Пучер считает меня в некотором роде своим союзником, думает, что я встану на его сторону. Однако я – противник убийства президента.
Куиллер на секунду смолк и, взглянув Колину прямо в глаза, заметил:
– Я категорически против того, чтобы Эда пристрелили, как бешеную собаку. Хотя бы еще и потому, что я – противник резкой смены руководства. И все же я хочу, чтобы Эд ушел. Как человек он мне симпатичен, но стране нужен другой руководитель, если во главу угла ставить долгосрочные интересы нации. Мне известно, как освободить от него Белый дом. Нужно использовать Пентагон, надо дать Пучеру возможность поступить с Грецией так, как он считает нужным, тем самым вынудив Бурлингейма отойти от дел и не баллотироваться в ноябре. Послушай меня, мальчик, ситуация действительно чертовски сложная. Сам Шекспир наверняка поразился бы всем этим тонкостям и хитросплетениям.
Выслушав Фрэнклина Куиллера, Макферрин знал, как ему поступить.
– Послушайте, Куилл. Таких, как вы, я еще не встречал. Откуда вы взялись, в твидовых пиджаках с кожаными заплатами на локтях, с вашими чисто провинциальными замашками учителя начальных классов? Вы несете какую-то несусветную чепуху, Фрэнк. Понимаете меня? Прошу простить за резкость, но вы, Фрэнк, просто рехнулись. Если вы действительно хотите, чтобы я работал с вами, тогда, мистер, кончайте дурачить меня и выложите все как есть, причем с самого начала! Лучше, если вы расскажете, с чего вообще началась эта галиматья! Объясните мне, почему я вдруг оказываюсь то в компании проходимцев, то в компании покойников? Тогда, возможно, я и буду участвовать в игре по правилам, установленным Куиллером. Понимаете меня, Фрэнк? Если вы хотите чему-то научить своего бывшего студента, вам в таком случае сначала надо завоевать его доверие. В настоящий же момент, профессор, должен честно признаться, мое доверие к вам несколько пошатнулось.
Макферрин понимал, что играл по-крупному, добиваясь раскрытия всех карт, но вместе с тем знал, что терять ему уже нечего. Хуже, чем сейчас, его положение вряд ли будет. Причем маловероятно, что ему удастся выбраться отсюда живым, не придумай он какой-нибудь неожиданный ход…
Иначе, если со всем соглашаться, Куиллер ему просто не поверит, а если злоупотреблять терпением профессора, это тоже может кончиться плачевно.
«Ты имеешь дело с безумцем, – внушал себе Макферрин, – с чрезвычайно хитрым и опасным противником. Поэтому каждое твое слово должно быть продумано, каждое действие должно восприниматься как логичное, последовательное, безобидное, честное и искреннее».
Куиллер повернулся к Дугласу.
– Расскажи ему, – по-хозяйски распорядился советник президента.
Колин почувствовал, что пока он своего добился и все его импровизации прошли нормально.
– Все не так сложно, как кажется, Мак. Постараюсь не затягивать. – Дуглас говорил мягко, глядя Макферрину не прямо в глаза, а куда-то в сторону. – Фрэнк еще со студенческих лет – глубоко законспирированный агент нашей «конторы». Он всегда так или иначе работал на ЦРУ. Иными словами, играл для «конторы» две роли: одну – явную, другую – тайную. Таких, как мы, на свете немало. Мы занимаем довольно высокие посты, чтобы влиять не только на деятельность ЦРУ, но и на политику государства в целом. Мы стараемся не рекламировать свою деятельность, проявляя определенную скромность. Однако неукоснительно проводим в жизнь свои цели и добиваемся того, чего хотим.
– Скажем, покушения на президента США?
– Это не наш стиль, Мак, а скорее акт отчаяния, признание своего поражения, поверь мне. Как уже заметил Фрэнк, именно здесь мы расходимся с такими, как генерал Пучер. – Дуглас откинулся на спинку кресла, непринужденно улыбаясь.
– Ну, ты готов за это взяться?
– Взяться за что? – переспросил Колин.
– За Пелиаса, мой мальчик! – воскликнул Куиллер.
Он удивленно сдвинул брови, наигранно поражаясь явной несообразительности Макферрина.
– Так, значит, вы о Пелиасе, – отозвался Макферрин.
– Нам бы хотелось, чтобы ты встал на нашу сторону, Колин. И как раз здесь ты сможешь проявить себя, неужели не ясно? Так будь же реалистом, подумай об этом. Мне кажется, ты должен понять, что у нас всех – общая цель.
Макферрин прищурился:
– Так в чем же состоит наша цель?
– Ну, конечно, в обеспечении приличных условий существования тем, кто способен по-настоящему ими насладиться. Хотя подобное утверждение может показаться тебе не вполне достойным. Мы хотим, чтобы Америка оставалась мощной державой. Мы хотим, чтобы Америка вошла в двадцать первый век, сохранив за собой доминирующее положение в мире. Однако добиться данной цели невозможно с помощью старых методов и средств, используемых в прошлом. Это совершенно ясно. Теперь все стало намного сложнее, мальчик, намного изощреннее.
Куиллер сделал несколько затяжек и продолжал:
– Вершить и править могут лишь лица, овладевшие властью и искусством манипулировать людьми, лица, наиболее тонко воспринимающие мировые проблемы во всей их многогранной сложности. Интересы Америки, отстаивание наших законных прав нельзя вверить таким дикарям, как Пучер, или таким скромникам, как Бурлингейм.
Специальный советник президента передохнул и поучительно заметил:
– Поэтому чрезвычайно важно, чтобы в Греции с помощью военной хунты была восстановлена власть капитала. Такое развитие событий отвечает нашим интересам, однако президент Бурлингейм отказывается понимать это, а бедный генерал Пучер, чтобы добиться своего, готов отдать приказ об отправке в Грецию бомбардировщиков. Смена власти должна наступать постепенно, контроль необходимо усиливать или ослаблять, но не резко, а шаг за шагом. С одной стороны, нельзя позволить революционерам распоясываться, с другой стороны, нельзя допустить, чтобы международные гангстеры и жандармы встречали в штыки любые более или менее прогрессивные правительственные реформы.