Страница 7 из 12
Так что, не попадайтесь на удочку, не открывайте глаз - и тогда у вас есть шанс, что наш герой устанет совеститься, отстанет от вас и уснет прямо тут же, сидя у кровати…
Правда, и это еще не конец. Вы и здесь рискуете, так как не исключено, что он вдруг разозлится на ваше бессердечиеи выдаст на-гора еще одну порцию скандала, этакий автершок, как говорят сейсмологи и, может быть, даже сильный, дернет вас за ногу (было несколько раз) или начнет, вас, лежащую, вдруг душить (тоже возможно, но реже, все-таки силы под утро уже не те), но, как говорит пословица - попытка не пытка, в конечном итоге вы ничем не рискуете, так как в той или иной форме тактильного контакта с милым вам все равно не избежать…
Сатиры и лирика
Что-то мне стыдно стало. Все, что я тут рассказываю, сами видите, решено в стиле юмора, шутки и клоунады, а ведь, может быть, он по-своему и правда любил меня…
Ващенко, если будешь все это читать - прости и пойми обиженную и замотанную женщину… Не думай, что я видела только плохое. Было, было и хорошее.
Например. Помню, опять же - поссорились и он звонил мне из автомата. Он любил это дело - как следует поругаться и уйти болтаться по улицам, - а по пути из автоматов мне звонить.
Дело было весной, кажется в апреле. Небо было в тот день такое синее… Я засиделась в галерее, и он позвонил.
- А-а-а, - говорит, - ты еще на работе… Сидишь, ждешь звонка, наверное…
Я была в тот момент чем-то занята и по рассеянности наивно спросила:
- Какого звонка?
- Его… - говорит, - его звонка… Своего любовника!
Ну и поехали. Слово за слово, на сорок пять минут (!), пока у него карточка не кончилась. (И ведь не жалел же денег!..) Весь набор. И про мое бездушие, и про черствость - в общем, ничего нового, рядовой матч чемпионата.
И вдруг, за минуту до конца разговора (уже, по моему, автомат запищал, что карточка кончается ) Ващенко прерывает свою яркую обвинительную речь и грустно так говорит:
- Эх, Наташка… Вот ссоримся мы ссоримся, а зачем, для чего? Весна, погода такая хорошая… Лучше бы погуляли. Вот так разойдемся и, кроме этих дурацких ссор, ведь и вспомнить будет нечего…
Сказал и, что самое интересное, через минуту уже старую пластинку заиграл, но тут у него кончилась карточка или просто кто-то на телефонной станции (на небесной АТС, ха-ха-ха…) не выдержал и прервал нашу нескончаемую беседу.
Повторяю, может быть он и правда меня по-своему любил… А я ему чего-то недодавала, не замечала каких-то его проблем в делах и запарке, очень может быть…
Теперь иногда жалею, если честно.
Однако следуем дальше.
Сколько бы я ни дулась, ни обижалась, ни принимала последних и окончательных решений - за скандалом всегда следовало примирение. С Ващенко невозможно было не помириться, если он этого хотел… Причем, это же такой человек - он никого не стеснялся и никакая публика не была ему помехой. Наоборот, мне иногда казалось, что она придавала ему силы. Типа, посмотрите, граждане, как я ее люблю и какой я несчастный…
Ну, до таких высот, как в городе Ростове, мы уже, конечно, не поднимались, но кое-что интересное я все-таки могу предложить вашему вниманию. Опять же, здесь, как и во всем, был свой ритуал.
Солнце заходит, и солнце восходит, ночь сменяется утром, а утром надо всегда идти на работу. В полубессознательном состоянии после бурно проведенной ночи я уходила в ЦДХ.
Любимый иногда пытался меня проводить, робко предлагая очень полезный завтрак геркулесовая каша и стакан, как сказали бы сегодня, свежевыжатого сока - ибо сначала надо человека отыметь хорошенько, а потом, в качестве компенсации предложить ему здоровый образ жизни, иногда следил за мной из-под одеяла, как зверь из норы, но чаще просто безмятежно спал…
Между полуднем и обедом он просыпался, как я предполагаю, жрал свой витаминный завтрак, глотал свекольные таблетки, пил носом воду и занимался тому подобными извращениями, к которым его приучила его Марианна, словом приводил себя в порядок после ночного концерта, потом звонил кому-нибудь из наших общих знакомых и часок-другой жаловался на меня.
Часам к пяти-шести вечера он подползал к ЦДХ. Но у меня в галерее сразу не появлялся, а занимал выжидательную позицию в буфете и проводил мирные консультации среди друзей и коллег - как я...
(Он знал, что в конце рабочего дня мне захочется отдохнуть, посидеть с чашкой чаю или просто с кем-нибудь потрепаться…)
Здесь надо покаяться - сейчас (но честное слово - только сейчас) я понимаю, что, конечно, со временем я тоже втянулась в игру. Иначе чем объяснить тот факт, что, когда я появлялась в буфете и видела Ващенко за столом президиума, я никогда не подходила к нему сама (хотя знала, что в конце концов мы все равно “помиримся”), а наоборот, с гордо поднятой головой, не замечая его, шествовала мимо.
То, что происходило дальше, можно назвать только ливанской трагедией.
Итак, наш Захер-Мазох сидит за столом, я гордо шествую мимо. На глазах барона немедленно появляются слезы.
(Впрочем, мы уже знаем, это не показатель, слезы могут появиться в любой нужный ему момент - за этим, как говорится, дело не станет).
Он смотрит на меня из-за своего столика, скрестив руки на груди, поверх голов, так, как Наполеон, наверное, смотрел на море с берегов острова Святой Елены. В глазах его стоит немой вопрос и укоризна.
Когда я вижу этот взгляд, мне хочется подойти к нему и ударить деревянной ногой. Можете считать меня жестокой стервой…
Через некоторое время он добивается своего - на нас начинают обращать внимание. Некоторые оглядываются. И тут он достает свой портфель…
Портфель г-на Гарри - это отдельное произведение искусства и, возможно, стоит его здесь кратко описать. Стиль представляет собой некую смесь образов Макара Девушкина и бухгалтера Берлаги. В нем сочетается нечто безумное и одновременно детски-беззащитное. Его когда-то желтая кожа и висячие замки удивительно подходили ко всему облику нашего героя, придавая ему какую-то завершенность и даже своеобразное величие…
Так вот, Ващенко ставит этот портфель себе на колени и кладет на него руки, а на руки - голову. В таком виде композиция кажется ему завершенной, и он снова устремляет на меня свой укоризненный собачий взгляд и застывает в неподвижности, лишь изредка громко вздыхая.
Поначалу, пока наши в ЦДХ не узнали его как следует, они, конечно смущались этой пантомимы, толкали меня локтями, показывали кивками на Ващенко, пытались уйти и, так сказать, оставить нас одних. Но после пары публичных скандалов с мордобоем, они быстро разобрались, что к чему и, завидя Игоря Николаевича, уже не только не давали нам пообщаться, а наоборот, всячески отвлекали и загораживали нас друг от друга…
Но Ващенко это, разумеется, не останавливало. Посидев в позе плачущей девы минут двадцать, он поднимался и переползал на столик-два ближе. И снова замирал. И опять слезы на глазах, опять вздохи, опять взгляд раненого оленя. Кафе при ЦДХ довольно большое, народу там всегда много, кофе скверный и потому бесплатное представление всегда кстати. Особенно в жанре “Просто Мария”…
А однажды летом он вообще два часа подстерегал меня на улице, спрятавшись в каких-то кустах, буйно разросшихся у ЦДХ и страшно перепугал шедших со мной девчонок-художниц, неожиданно с шумом вывалившись на дорогу со своим всегдашним криком:
- Наташка!..
Вообще, поскольку вся наша жизнь или, во всяком случае, значительная ее часть с некоторых пор проходила на работе, то есть в ЦДХ, особенно когда мы с Галкой Кондратенко организовали свою галерею, то с этим местом у нас с Ващенко связано немало ярких историй. Потому что, как-только мы ее открыли, он развил неслыханную активность.
Началось все с того, что однажды вечером, спустя всего неделю или две после открытия, зайдя за мной вечером, он уселся в закутке, где мы подписываем бумаги, закинул ногу за ногу и выразил сильное желание, чтобы мы сделали его совладельцем.