Страница 13 из 59
— Ты предал меня, — грозно нахмурившись, произнес тот. — Ты отнял у меня души рыбаков. Но не радуйся. Я еще приду за твоей душой, и ты пожалеешь, что осмелился спорить со мной. Стоит тебе ступить в воду, которая хотя Вы покроет твои колени, ты мой. Но даже если ты погибнешь на суше, тебе все равно не избежать наказания. Любая вода, будь то влага из сосуда обмывальщика покойников или дождь, пролившийся на твой труп в лесу, приведет твою душу ко мне.
Не успел Оллеб опомниться, как призрак задрожал и исчез. Понурив голову, согнувшись под тяжестью своих мрачных дум, несчастный ванир поплелся дальше. Сначала он боялся даже умываться, но вскоре понял, что, пока жив, такая вода ему не страшна. Но это не успокоило его, ибо днем и ночью в его ушах звучали слова старика.
Постепенно он свыкся с этим вечным страхом, его боль, скорбь по погибшим и чувство вины несколько притупились, но он продолжал идти и идти вперед, стремясь попасть в такие края, где ничто не напомнит ему о далекой заснеженной родине. Он честно зарабатывал себе кусок хлеба, не отказываясь ни от какой работы, но нигде подолгу не задерживался, ибо все еще часто встречал людей, которые, взглянув на его золотисто-рыжие волосы, интересовались, не из Ванахейма ли он.
Оллеб побывал в Пограничном Королевстве, Немедии, Коринфии, Заморе и в конце концов добрался до Турана и уже оттуда попал в блистательный город Шандарат. Первые несколько дней он даже не пытался пройти через городские ворота. Он стоял как вкопанный возле верфей и зачарованно следил за тем, как под ловкими руками мастеров возникают никогда не виданные им прежде корабли: то сильные, мощные, стовесельные галеры, то легкие, быстрые парусники, способные нести множество людей и товаров. Каким было бы счастьем работать с этими мастерами! Но проклятие колдуна не позволяло Оллебу даже близко подходить к каким бы то ни было лодкам. Как знать, не начнет ли он снова забирать каждое шестое судно? Пусть отсюда далеко до Ванахейма, но Оллеб не мог больше рисковать жизнями десятков даже незнакомых ему людей.
В конце концов на него обратили внимание, и однажды к нему подошел чуть сгорбленный седоволосый мужчина, от которого так замечательно пахло свежеобработанным деревом и смолой. Внимательно посмотрев на Оллеба, он спросил:
— Откуда ты такой взялся? Я никогда прежде не встречал столь рыжих людей, словно сам Митра провел рукой по их волосам.
— Я пришел издалека, — обрадовался Оллеб тому, что здесь, видимо, и слыхом не слыхивали о его соплеменниках. — С севера.
— Что ты здесь делаешь? — поинтересовался седой мужчина. — Тебе нравятся лодки? У нас всегда найдется работа для хороших рук. Что ты умеешь?
Оллеб вспыхнул, сердце его затрепетало, но он был вынужден солгать:
— Боюсь, не смогу вам пригодиться. — И добавил первое, что пришло ему в голову: — Я умею ухаживать за животными.
— А… — разочарованно протянул его собеседник. — Тогда тебе надо идти в город. Я слышал, прекрасная Амарис искала работника.
— Амарис? Кто это? — спросил Оллеб.
Она разводит собак. Их так много, что ей время от времени требуются помощники. Попытай счастья.
И Оллеб попытал счастья. Едва он взглянул на Амарис, понял, что не сможет прожить и дня, не видя эту женщину. Все в ней было прекрасным: и чудесные густые волосы, и желто-зеленые глаза, и стройное, гибкое тело. Даже крутой мужской характер делал ее настолько привлекательной, что, казалось, будь она более мягкой и нежной, ее обаяние не было бы таким сильным.
Спокойный, покладистый, работящий Оллеб тоже понравился Амарис. Она сразу же согласилась взять его на работу, а вскоре он уже гораздо больше времени проводил в беседах с хозяйкой, нежели возле собачьих клеток. Как он ни старался, огромные бешеные псы так и не полюбились ему. Он честно чистил клетки, мыл миски, в которых зверям давали куски сырого мяса, менял воду, но ни разу даже не попытался найти с собаками общий язык. Честно говоря, он до полусмерти боялся их крепких белых клыков, Поэтому всегда радовался, когда заканчивал работу и мог уйти от псарен подальше.
Это нисколько не смущало девушку. Совсем недавно умер ее отец, и дом остался без мужчины. Уже чувствуя приближение смерти, старик позвал дочь и сказал ей:
— Скоро я покину тебя. Ты росла без матери, и я всегда, как мог, старался заменить тебе ее. Но, как видно, перестарался. В твоем характере гораздо больше от мужчины, чем от женщины.
— Разве это плохо? — удивилась Амарис. — Я думала, ты доволен мной.
— Очень доволен, — слабо улыбнулся умирающий. — Но женщина должна быть женщиной. Поэтому прошу тебя, не тяни с замужеством. Если встретишь человека доброго, мягкого, покладистого, который полюбит тебя, стань его женой.
— А почему мягкого и покладистого? — удивилась Амарис, которая обожала отца, обладавшего весьма крутым нравом.
Отец снова улыбнулся и ласково погладил дочь по руке:
— С другим ты и дня не проживешь. Если бы тебе повстречался тигр, ты и его сделала бы мягким и покладистым.
— Хорошо, — кивнула Амарис. — Обещаю тебе, что обязательно выйду замуж.
— И не тяни с этим. Моя душа возликует, если ты вскоре сможешь прижать к груди ребенка. Жаль лишь, что мне не довелось понянчить внуков.
Теперь, вспоминая последний разговор с отцом, Амарис все чаще задумывалась, не отдать ли свою руку Оллебу. Он был молод, привлекателен, добр и податлив, а уж в том, что она полюбилась ему, сомневаться не приходилось. Однако рыжеволосый работник лишь бросал на хозяйку нежные взгляды и. никогда даже не намекал на бушевавшие в его сердце чувства. Амарис не была бы собой, если б стала дожидаться, когда молодой человек преодолеет свою нерешительность. Однажды, когда день клонился к вечеру, она подошла к Оллебу, который как раз только что закончил работу, и сказала:
— Приходи сегодня ужинать.
Оллеб густо покраснел и даже ничего не смог ответить, а лишь радостно закивал головой. Затем он со всех ног пустился в выделенную ему комнату, переоделся, привел себя в порядок и точно в назначенное время стоял перед дверью любимой. Чопорный слуга распахнул перед гостем дверь и, презрительно поглядывая на него, проводил наверх, где в роскошном зале, украшенном лучшими вендийскими коврами с густым пушистым ворсом, стоял изысканно сервированный стол, уставленный всевозможными яствами.
Оллебу казалось, что прошла вечность, когда тяжелая занавеска из плотного кхитайского шелка, закрывавшая вход в зал, зашевелилась и вошла Амарис. На ней было удивительное платье из тончайшей материи, сверху до низу покрытое искуснейшей вышивкой, изображавшей птиц и зверей. Длинные, густые волосы девушки были уложены в высокую прическу, а в блестящих прядях играли, переливаясь, разноцветные самоцветы. Стройную шею украшало ожерелье из рубинов и сапфиров, на каждый из которых можно было купить дом. Маленькие ступни плотно облегали туфельки из тончайшей кожи с золотым шитьем. Увидев, какое впечатление она произвела на гостя, который до этого встречал ее лишь в кожаных брюках и куртке, Амарис едва заметно улыбнулась и пригласила Оллеба к столу.
Он не чувствовал вкуса ни еды, ни великолепных вин, которые обворожительная хозяйка сама наливала ему в серебряный бокал, он не слышал ее речей и едва ли понимал, что говорил сам. Сердце в груди бедняги билось так но, что, казалось, еще мгновение, и оно разорвется от переполнявшей его любви. Прекрасно понимая, что творится в душе гостя, Амарис играла с ним, как кошка с мышью, пока наконец не решила, что пора приступать к серьезному разговору.
— Скажи, Оллеб, я нравлюсь тебе? — показав в улыбке ровные белоснежные зубы, спросила она.
— Нет, Амарис, — вдруг осмелел Оллеб, — ты не нравишься мне. Я люблю тебя так, что не смогу жить, если однажды утром не увижу тебя.
На этом его смелость внезапно исчезла, и он замолчал. Яркая краска заливала его щеки, он нервно вертел в руках бокал, но, как ни силился, не мог больше вымолвить ни слова. Тогда снова заговорила Амарис: