В глазах смотрящего

О, не бойтесь, мы ее найдем — нам же известно, как она выглядит.

И как бы там ни было, — заключил лорд Дарси, — вся эта загадка, наконец, разрешилась — к полному моему удовлетворению. Теперь можно доложить Его Высочеству о результатах.

Ричард, герцог Нормандский, налил в два хрустальных бокала щедрые порции превосходного бренди. С довольной улыбкой он вручил один из них лорду Дарси.

— Великолепная работа, милорд. Просто великолепная.

— Очень рад, что Ваше Высочество так считает, — ответил лорд Дарси, принимая бокал.

— Но откуда у вас была уверенность, что это не кто-либо снаружи, не из замка? Ведь в ворота может войти кто угодно, они никогда не закрываются.

— Совершенно верно, Ваше Высочество. Но ведь дверь-то внизу лестницы была закрыта. Вышвырнув леди Дункан, граф д'Эвро запер ее. Снаружи эту дверь нельзя ни запереть, ни открыть замок; следов взлома тоже не было. Никто не мог ни войти, ни уйти этим путем после насильственного удаления леди Дункан. Единственный оставшийся путь в покои графа — через другую дверь, и она была не заперта.

— Понятно, — сказал герцог Ричард. — Но я не понимаю, чего ради она вообще туда пошла?

— Возможно, по его просьбе. Любая другая женщина на ее месте знала бы, чем рискует, принимая приглашение явиться в покои графа.

Красивое лицо герцога помрачнело.

— Нет. От собственного брата такого никак нельзя ожидать. Она была вполне права, пристрелив его.

— Совершенно верно, Ваше Высочество. И я не сомневаюсь, что, не будь миледи наследницей, она сразу же и призналась бы. Мне стоило огромных трудов не дать ей признаться, когда она решила, что я собираюсь обвинить в убийстве Дунканов. Но она все время помнила о репутации — и своей, и своего покойного брата. Не как частных лиц, но как графа и графини, служащих правительства Его Императорского Величества короля. Ведь одно дело, если кто-то имеет славу распутника. Большинство людей смотрит сквозь пальцы на подобное поведение аристократа, занимающего высокий пост, если только он справляется со своей работой, и справляется хорошо, — а свои обязанности граф, как известно Вашему Высочеству, исполнял как надо.

Но совсем иное — быть застреленным при попытке напасть на собственную сестру. Она совершенно права, что пыталась это скрыть. И она так и будет молчать, если только в преступлении не обвинят кого-либо другого.

— Чего, конечно же, не случится, — откликнулся герцог Ричард. Сделав маленький глоток бренди, он добавил:

— Из нее получится хорошая графиня. Она вполне рассудительна и может оставаться хладнокровной в сложных обстоятельствах. Трудно было не удариться в панику, застрелив собственного брата, но ведь этого не произошло. Многие ли женщины подумали бы о том, чтобы просто снять порванное платье и переодеться в его копию, взятую из кладовки?

— Крайне немногие, — согласился лорд Дарси. — Потому-то я и не упомянул ни разу, что знаю об идентичности коллекции Эдуарда гардеробу графини. Кстати, Ваше Высочество, если хороший целитель, вроде отца Брайта, был осведомлен об этих платьях-дубликатах, он, конечно же, понимал, что у графа сексуальная одержимость собственной сестрой. И он, наверное, догадывался, что все прочие женщины, за которыми гоняется граф, — просто этакие суррогаты, заменители его сестры.

— Да, конечно. И ни одна из них не выдерживала сравнения.

Герцог поставил бокал на стол.

— Я сообщу своему брату королю, что всем сердцем рекомендую ему новую графиню. Разумеется, ни одно слово об этих событиях не будет доверено бумаге. Вы знаете, я знаю, и король тоже должен знать. Но больше — никто.

— Знает еще один человек, — сказал лорд Дарси.

— Кто?

На лице герцога было удивление.

— Отец Брайт.

Удивление сменилось облегчением.

— Естественно. Но ведь он не скажет ей, что мы тоже знаем?

— Думаю, мы вполне можем положиться на благоразумие отца Брайта.

В полумраке исповедальни Элис, графиня д'Эвро, стоя на коленях, вслушивалась в голос отца Брайта.

— Я не буду накладывать на тебя епитимью, дитя мое, так как ты не содеяла греха — в том, что касается смерти твоего брата. А за остальные свои грехи прочитай и выучи наизусть третью главу из «Души и мира» святого Джеймса Хантингтона.

Отец Брайт начал было уже произносить слова отпущения, но графиня прервала его:

— Но я не могу понять одного. Это изображение, это же совсем не я. Я в жизни своей не видела столь поразительно прекрасной девушки. А ведь я такая некрасивая. Я ничего не понимаю.

— Если бы ты присмотрелась получше, дитя мое, ты бы заметила, что лицо сходно с твоим — только оно идеализировано. При переводе субъективной реальности в вещественную форму неизбежно возникают подобные искажения; именно поэтому такие улики и не принимаются судом в качестве реальных вещественных доказательств.

Он помолчал.

— Говоря иными словами, дитя мое: вся красота — в глазах смотрящего.