Страница 42 из 80
Конан замолчал. Никогда прежде не произносил он такой длинной и горячей речи. Грудь его вздымалась и опадала, как после долгого бега. Сердце ударяло в грудную клетку, как узник в бронзовую дверь темницы. С нетерпением ожидал он ответа прекрасной Алмены, но та медлила.
— Подумай, подумай, прекрасная госпожа. Но все же не молчи так долго!.. Клянусь Кромом, не каждый день доводится тебе слышать подобные предложения от проезжих мужчин!
Он вскочил и сделал несколько яростных кругов по поляне, не в силах выносить ожидания.
— Не сочти мой ответ за обиду, доблестный киммериец. Я благодарю тебя за все, что ты готов совершить ради меня. За все дары, которые ты хочешь положить к моим ногам. Я уже говорила тебе, что ты встретишь женщину, с которой прочно и надолго свяжешь свою судьбу. Но это будет не скоро — и это буду не я.
— Но почему же?! — Конан едва не выругался, в последний момент прикусив язык. — Ты ждешь более богатого, более знатного? Ты думаешь, что когда-нибудь сюда, на край света, явится великий полководец, либо король в золотой парче, усыпанной рубинами, и позовет тебя в жены?..
Алмена улыбнулась.
— Не думаю, что усыпанный рубинами король сумеет залезть сюда по отвесной скале…
— Он не залезет! — заверил киммериец. — И никто не залезет, можешь мне поверить! Если только какой-нибудь демон не опустится сюда с небес. Вроде моего знакомого кутруба — громадной образины с крыльями размахом в семь локтей! Но я сомневаюсь, что он тебе понравится: питается он не оленями или зайцами, но только сладкой человеческой плотью. Разнеси меня Кром в клочья! Кого же ты ждешь, наконец?!
— Я никого не жду, — просто ответила Алмена.
— Не верю! Ты не стара, ты красива и полна сил! Ты не похожа на сумасшедших, иссохших, как скелеты, и трясущихся жриц бога Таписа, которые дают обеты целомудрия, чтобы им разрешили курить фимиам божеству с головой гиены. Ты не жрица, ты не отшельница! Я ни разу не видел, чтобы ты курила благовония, молилась или завывала, чего-либо выпрашивая у своего божества. Я знаю, я видел и жриц, и отшельниц. Не лги мне!
— Но я никогда не лгу, — сказала Алмена.
— Но сейчас ты кривишь душой. Ты ждешь кого-либо более достойного, чем я, ведь правда?.. Ты называешь меня «доблестный киммериец», но, видимо, я недостаточно доблестен в твоих глазах. Я не привык рассказывать о своих победах, но спроси у Шумри. Он придумал неплохие песенки о битвах, в которых я дрался и побеждал. Пока мы плыли сюда по Стиксу, он развлекал ими гребцов, и им нравилось! Впрочем, что я! Шумри может и приврать, чтобы вышло покрасивее. Не надо спрашивать немедийца. Проверь меня по-другому! Поручи мне какое-нибудь опасное дело!
— Опасное дело? — удивилась Алмена. — Но какое?
— Я слышал немало песенок и историй из жизни рыцарей. Обычно девушка или прекрасная дама велит рыцарю ради нее убить дракона, великана или еще кого-нибудь в этом роде. Можешь мне поверить, на моем счету много подобных тварей, но для тебя я готов победить совсем уж невообразимое чудовище, с которым до меня не сражался никто. Что же поделать, раз так принято! Я готов сразиться с самим Нергалом! Ты не знаешь кого-либо, достойного моего меча? Алмена грустно усмехнулась.
— Достойных твоего меча много, доблестный киммериец, Но если говорить о самом большом зле, которое я знаю, то это Багровое Око. Слышал ли ты о таком?
— Никогда! Впрочем, постой, что-то подобное упоминал Шумри. Кажется, он говорил о рыцаре и о демоне. Не помню!
— У него много имен, и ты мог слышать какое-нибудь иное Чаще всего его имя вообще не произносится вслух. С ним пытались сражаться, но последняя попытка была очень давно. Победить его невозможно. Будь у меня враги, я и врага своего не послала бы к нему в логово.
— Врага не надо! Пошли меня! — радостно вскричал киммериец. — Где обитает это отродье?
— Он живет довольно далеко отсюда, на небольшом острове посреди Южного Океана.
— Чем же он тебе так досадил, если обитает не здесь, а за тридевять земель?.. — спросил Конан
— Я расскажу тебе все, что знаю о нем, и ты не будешь задавать подобных вопросов, — ответила Алмена. — Но ты действительно хочешь сразиться с ним?
— Еще как! — весело подтвердил киммериец. — Я разделаюсь с ним, и сразу вслед за этим прекрасная Алмена станет моей женой!
— Ты плохо слушал рыцарские истории, Конан, — сказала Алмена слегка укоризненно. — Боюсь, ты не понял главного в них.
— Чего же?..
— Рыцари убивали драконов, великанов и людоедов, не ожидая от прекрасных дам никакой награды. Кроме благосклонной улыбки, быть может. Порой дамы отдавали им свою любовь, порой просто махали из окна замка надушенным платочком. Часто они вообще были почтенными замужними особами и вовсе не собирались покидать мужей.
— Так ты хочешь сказать, что не будешь моей… в любом случае?
— Я не буду твоей, Конан. Позволь мне объяснить Может быть, ты сумеешь меня понять… Как ты думаешь, зачем Природа разделила людей на мужчин и женщин? Я знаю, ты скажешь: чтобы у женщин рождались дети и чтобы в любовных ласках получать от жизни одно из высших ее наслаждений. Да, это так. Но это не все, это только внешняя сторона. Есть еще внутренняя, и она в том, что каждый человек не является целым, не является чем-то законченным. Мужчина стремится к женщине, а женщина к мужчине, чтобы, соединившись, обрести полноту и целостность. Вот, смотри, — она нарисовала веточкой на песке возле своих ног тонкую прямую линию. — Это мужчина, это то, как он идет по своему пути: прямо, вперед. Он проникает, он побеждает, он познает. А вот это путь женщины, — она нарисовала рядом окружность. — Как голубица вокруг гнезда с птенцами, женщина кружит вокруг того, что ей дорого, она растит, охраняет, питает своей любовью… А теперь женщина и мужчина соединились в одно целое, каким стал их путь?
Конан пожал плечами.
Алмена отбросила веточку и провела ладонью в воздухе плавную спиралеобразную кривую.
— Ты собирал когда-нибудь большие раковины на берегу моря? Помнишь, как они закручены красивой спиралью? Если соединить вместе прямое и круговое движение, получится спираль. А она может очень многое. Она может пройти сквозь синий небесный свод и унести выше, в иные и более светлые, чем наш, миры. Мужчина и женщина необходимы друг другу, как вода и ветер — чтобы плыть по морю под парусом, как дерево и воздух — чтобы поддержать огонь. Но если человек и без того живет по спирали, ему не нужно уже ни с кем соединяться. Ты понял меня?
— Я понял тебя, — сказал Конан.
Он не стремился вникнуть в ее туманные объяснения с прямыми и кривыми линиями, но он понял главное: Алмена отказала ему. Окончательно. Глухая тоска и столь же глухой звериный гнев теснились в его грудной клетке. Чтобы не сделать что-нибудь ужасное, не начать крушить все вокруг, он быстро встал и, не прощаясь, зашагал в глубину леса.
Село солнце, спустились серо-голубые сумерки, перешедшие в фиолетовую ночь, Конан все лежал ничком там, Где он узнал, споткнувшись о корягу, подбородком в мох, ладонями во влажный песок вдоль русла крохотного ручья.
Второй раз в жизни захотелось ему взмолиться о смерти. Совсем недавно, меньше луны назад, он лежал в туземной хижине, душной от запаха сушеных трав и мазей, и умолял сурового Крома забрать его в страну мертвых. Но тогда он был недвижен, как подбитая на охоте туша буйвола. Он имел право на мечты о смерти. А сейчас? Сейчас он здоров и силен. Женщина — подумать только, женщина! — сбила его с ног, сломала позвоночник — не тот, что из кости и нервов, но другой, невидимый… Конан заскрипел зубами, Нет, этому не бывать! Нужно немедленно уходить отсюда, из этого расчудесного леса, который оказался ловушкой для его сердца. Такой же паутиной, что плетут пауки туземцев для ловли неосторожных путников. Нужно вернуть свой меч и лук и немедленно уходить.
Мягкие, еле слышные шаги заставили его приподняться и настороженно повернуть голову. Чья-то невысокая фигура вынырнула из-за темных ночных деревьев, приблизилась к нему, и он узнал Шумри. У Конана не было никакого желания разговаривать с немедийцем, он ждал, пока тот заговорит первым, чтобы грубо отослать его назад. Но Шумри молчал. Он присел на землю шагах в пяти от киммерийца и коснулся своей драгоценной цитры. Алмена помогла ему заменить струны: теперь они были не из жил антилопы, а из каких-то неведомых ему, очень тонких и прочных водорослей. Сразу изменился звук — он больше не был скулящим и плачущим, но походил то на игру лунного луча в черном полуночном зеркале озера, то на пляску солнечных пятен в листве.