Белоснежка

Дзинь кисло наблюдал за происходящим. В том-то и беда с китайцами. Слишком много отстраненности. «Я не хочу этого вшивого красного полотенца. Я хочу прекрасную белоснежную задницу!»

Белоснежка созерцала свои волосы, свисавшие из окна. «Пол? Да есть ли он, Пол? Или я лишь спроецировала его образ на свои стремления, на свое томление, на свою скуку и муку? Неужели только для этого совершенствовалась я всю свою жизнь в утонченнейших приличиях и искусствах? Неужели мое роскошно оснащенное тело пойдет псу под хвост, в двадцать два года, в этой беспросветно тоскливой среде, чего не пожелал бы мне и самый заклятый мой ворог, знай она, как я живу? Ну конечно же, Пол есть! Пол, тот Пол, кто был другом семейства и кто не облачился еще на тот момент в сверкающую мантию принца. Где-то он есть, Пол, но не здесь. Не под моим окном. Пока». Белоснежка посмотрела в окно, вдоль своих волос, на две сотни своих сограждан, разинувших рты на земле. «Бр-р! Как желала бы я оказаться где-нибудь в другом месте! На пляже Сен-Тропеза, к примеру. В окружении дочерна загорелых парней без гроша за душой. Здесь-то у каждого за душой есть грош. Здесь все единодушно поклоняются всемогущему грошу. Ну что ж, с грошами по крайней мере не сомневаешься, во что они складываются по десятичной системе. Хотя бы тут нет никакой неясности. О Иерусалим, Иерусалим! Дщери твои пылают апатией и ощущением огромного попусту растраченного потенциала, подобно трубам, сжигающим попутный газ нефтяных месторождений, транспортировка которого нерентабельна».

«Неофициальные утверждения сложности обычаев и отношений собственности застает вас врасплох тем, что Любовные разговоры нарисуй чуткие дочерна загорелые парни без гроша я, помню бандитский головной убор Что касается вчерашнего ожидания члены липкое чистое молоко лихорадочного желания скрытое расплавились правоохранительные дополнительные подачи опасности шкуры под резюме ноги метод хромированной скрепки решение Священной Роты мускулистый нереальный бросок в корзину Поцелуйте им бумагу пучки интереснее детей болезненная материя оскорбительной прямолинейности интересных детей телесное повреждение висячее зеркало Им только нужно, чтобы ящики для растений двигались вместе с точными, осторожными кустами Способ, коим было совершено проникновение Страстные строки подавляемые под одеяла смяты Парламент недопривилегированных стеклянных дверей закрылся вдобавок»

Епископ в красной мантилье выступил вперед.

– Да, мы зациклились в жутком циклоне, – воздал он сокрушенным крикам уцелевших. – Если мы перестанем бестолково блудить в этом лесу, – (жест пальцами, взблеск епископальных перстней), – и обрящем там шлюху, – (широкий взмах руки в широкой кружевной альбе), – пардон, я имел в виду отыщем там шлях, то с Божьей помощью найдем укрытие от этой напасти, ниспосланной нам Богом, дабы сокрушить наши чресла за наши грехи.

«Паства» застонала. Восемь, уже восемь дней без… Внезапный покров на четвертый день был хуже всего. Пало молчание. Молчание. Всё молчало. Ни звука – и так шесть часов. Ничего. «Это хуже всего», – перешептывались они на языке жестов, страшась… нарушить… Несколько юношей из благородных семей ускользнули в ночь на поиски помощи (щекотка кистеня о кость). Маршиза де Г. вновь лишилась чувств. Верещали блок-флейты. «Так вот она, Испания! – сказал себе Пол. – Я и не надеялся увидеть ее при жизни. Весьма предусмотрительно с моей стороны укрыться от Ордена здесь, в свите епископа. Весьма предусмотрительно с моей стороны укрыться от Ордена здесь, в этом циклоне. О изобилие моей предусмотрительности! О скудость Божьей милости!»

Чувство собственного достоинства коренится в завтраке. Если вы позавтракали, обед следует легко и естественно, как если бы владели вы не токмо плодами, но и средствами производства в большой faux-naif[15] стране. В этом сомневаются лишь чудаки, а сейчас нам нет нужды учитывать их воззрения. Эта страна, где вас любят за то, что вы такой, какой есть, расширяется по мере дальнейшего развития книг – книг нового рода, способных удовлетворить тактильные потребности даже стариков. Наши инженеры – в растерянности, пытаясь понять, что же это такое сделали их инженеры. И все же, поскольку они пытаются прогнозировать будущие тенденции, даже самые закоснелые эмпирики среди них вынуждены составлять предварительные, а затем и детализированные планы. Вторжение технологии в структуру традиционных общественных институтов отправило в некоторых странах завтрак в почти полное небытие; вместо него пишут картины. Я прочел роман Дампфбута, хотя ему, по сути, нечего сказать. Эту книгу встретили на ура; к нашему сожалению. Читать ее было трудно – сухие, хлебовидные страницы переворачивались и отпадали, как машина, подожженная бунтарями, а затем возлегшая вверх тормашками где-то сбоку с дымящимися покрышками. В зал с экрана летели ошметки, ошметки дождя и этики. Хьюберт хотел вернуться на собачьи бега. Но мы принудили его прочесть его часть – наружную, где хвалят автора и указывают рекомендованную цену. Нам нравятся книги, где много дрека,[16] материала вроде бы не слишком относящегося к делу (а то и совсем не относящегося), который, однако, по внимательном рассмотрении может придать описываемым событиям некий «смысл». Упомянутый «смысл» получается не из чтения между строк (там, в этих белых пробелах, нет ровно ничего), но из чтения самих строк – глядя на них, вы постепенно проникаетесь чувством не то чтобы удовлетворения, на такое трудно надеяться, но того, что вы их прочли, вы их «восполнили».

– Не разговаривайте, пожалуйста, – сказала Белоснежка. – Ничего не говорите. Можем начинать. Снимите пижамы.

Белоснежка сняла пижаму. Генри снял пижаму. Кевин снял пижаму. Хьюберт снял пижаму. Клем снял пижаму. Дэн снял пижаму. Эдвард снял пижаму. Билл отказался снимать пижаму.

– Сними пижаму, Билл, – сказала Белоснежка. Все посмотрели на Биллову пижаму.

– Не буду, – сказал Билл. – Я не сниму пижаму.

– Сними пижаму, Билл, – сказали все.

– Нет, не хочу.

Все снова посмотрели на Биллову пижаму. Биллова пижама в некотором смысле заполнила всю комнату. Ох уж эти пижамы из желтой жатой бумаги.

– Что это за обезьянья рука тянется в мой почтовый ящик?

– Да ничего особенного. Не думай ничего об этом. Ничего и ничего. Просто один мой приятель, мама. Не думай об этом. Просто обезьяна, вот и все. Самая обыкновенная обезьяна. Так что не бери в голову. Все очень просто, ничего интересного.

– Я думаю, Джейн, ты слишком легко отмахиваешься от подобных вещей. Я уверена, что это значит больше, чем то тебе думается. Это необычно. Это что-то значит.

– Нет, мама, это не значит больше, чем то мне думается. Чем то, что я сказала, что оно значит.

– Я уверена, Джейн, что это значит значительно больше.

– Нет, мама, это не значит значительно больше. Не приписывай вещам того, чего в них нет, мама. Оставь вещи в покое. Это значит то, что это значит. Удовлетворись этим, мама.

– Я уверена, что это значит нечто большее.

– Нет, мама.

Белоснежка получила от Фреда следующую записку, переброшенную через стену:

Моя госпожа,

Мои люди покинули меня. Думаю, они пошли в профком, чтобы возбудить против меня дело. Ну и пусть. Быть в Вашей власти – вот все, что мне нужно от жизни. Сегодня утром, сидя в сквере на скамейке, думая о Вас и в который уже раз ощупывая железные скрепы, коими скреплена навечно моя душа с Вашей, я несколько раз лишался чувств. Удостоите ли Вы меня беседы? Я буду в сквере в четыре часа по часам дома терпимости. Смею ли надеяться, что Вы придете?

Фред

Хьюберт подобрал записку во дворе. «Интересно, что это делает здесь эта записка, навернутая на коробку шоколадных конфет «Уитмен»? Кому она предназначена? Прочитав ее, я все узнаю». Хьюберт молча раскрыл коробку с шоколадками. «Не взять ли одну из этих, в золотой фольге, неизменно самых вкусных? Или лучше удовлетвориться обычной американской?» Хьюберт присел прямо во дворе и заглянул в коробку, пытаясь принять решение.

15

Зд. – как бы наивной (фр.).

16

От нем. «дерьмо».