Обсидиановый нож

Оглянувшись, Конан увидел, что в точно таком же блестящем кольце солдат растерянно озирается Елгу, даже не попытавшийся вытащить из-за пояса свой жалкий нож.

— Ты говоришь: выбери, но разве может быть какой-нибудь выбор между этими двумя? — величественно и неторопливо заговорил Жрец, обращаясь к Чеймо. — Неужели ты сам не видишь разницы? Ты не можешь определить разницу между львом и шакалом? Между орлом и перепелкой?.. Зачем ты привез двух мужчин, если нужен всего один? Не нарушил ли ты свою клятву, чужеземец?

— Нет-нет! — испуганно замотал головой хауранец. — Я не нарушал клятвы! Я никому ничего не рассказывал об острове Заремоо! Я привез тебе двух, потому что… потому что тот, второй, он тоже неплохой воин, совсем неплохой! И он очень хорош собой, если его отмыть хорошенько!.. Он растерялся, увидев твое войско, но прежде он не был таким трусливым. Он не был шакалом и не был перепелкой, таким он стал от грозного вида твоих воинов. Клянусь Митрой, я хотел как лучше, хотел, чтобы был выбор!..

— Как ты смеешь клясться Митрой? — спокойно, но грозно спросил Жрец. — Как ты смеешь здесь, в этом священном месте, где нисходит на землю Бог единственный, Бог истинный, — называть имя другого, самозваного божества?!

Чеймо затрясся и уменьшился ростом в полтора раза.

— О, прости меня, Великий Жрец! Не знаю, как у меня вырвалось… По привычке… Я хотел поклясться матерью…

Жрец коротко кивнул и отвернулся, словно потеряв к нему интерес. Он приблизился к солдатам, окружавшим Конана. Повинуясь его жесту, один из них, стоящий за спиной киммерийца, тремя точными и резкими взмахами меча разрезал одежду пленника. Остальные солдаты отступили на два шага, расширив свой круг и пропустив в него величественного Архидалла. Жрец медленно обошел кругом совершенно обнаженного, закусившего от унижения губу варвара. Взгляд его был цепок и внимателен.

— У меня не хватает одного зуба! — дерзко бросил ему киммериец, стараясь не выдать, как мучительно для его гордости подобное разглядывание. — Могу показать!

— В этом нет нужды, — бесстрастно ответил Жрец. — Мы вставим тебе зуб из золота.

— А еще у меня крупная шишка на голове! А в пятке правой ноги — заноза!..

Этот выпад Архидалл проигнорировал. По-видимому, оставшись довольным результатом осмотра, Жрец вышел из круга, и солдаты снова сдвинулись.

— Мы принимаем Юного и Вечного Бога, которого ты привез нам, — сказал он, обращаясь к Чеймо, сгоравшему от нетерпения во все продолжение осмотра. — Сейчас ты получишь обещанную за него награду.

Архидалл прошел несколько шагов к левому краю площади, где находилось сооружение из двух крупных чугунных дисков, соединенных между собой металлическими сочленениями. Когда под нажимом солдат Конан встал на один из дисков (другой тут же поднялся вверх, на высоту двух локтей от земли), он сообразил, что это всего-навсего большие весы, подобные тем, что стоят на рынках, где продают зерно, соль и сахар.

Жрец отдал негромкое повеление, но уже не солдатам, а благоговейно тихой толпе. Одна за другой из нее стали выходить женщины. Они снимали с рук и лодыжек золотые браслеты, стягивали через голову ожерелья из блестящих монет, освобождали от колец пальцы — и все это опускалось на верхнюю чашу весов. Несколько стариков и старух, покопавшись во рту, бросали в общую кучу кто один, кто два зуба… Совсем маленькие девочки вынимали сережки из ушей. Наконец, из шеренги солдат по одному стали выходить мужчины в кожаных доспехах. Одни бросали кольцо, другие — серьгу, третьи — отцепляли пряжку, скреплявшую плащ под подбородком…

Киммериец стоял совершенно спокойно, расставив ноги и скрестив руки на могучей груди. Лишь судорога, то и дело пробегавшая по коже спины, могла показать, насколько унизительно для него стоять обнаженным на виду чужеземной равнодушной толпы и чувствовать себя жеребцом, выставленным на торги. И то, что цена этого жеребца была фантастической, нисколько не уменьшало его горечи и его ярости…

Пустой чугунный диск дрогнул и пошел вниз, когда один из воинов бросил массивный перстень, с усилием содрав его со своего мизинца. Радостный вздох прошелестел по толпе.

— Забирай все это золото, чужеземец, и возвращайся назад, — произнес Великий Жрец, указывая дрожащему от радостного возбуждения Чеймо на сверкающую груду. — Только перед этим повтори ту клятву, которую ты давал в прошлый раз. Поклянись жизнью тела твоего и спокойствием души твоей, что никому не расскажешь о том, что был здесь. Поклянись, что никому не укажешь ты пути к нашему острову.

— Клянусь! — пылко воскликнул хауранец. — Клянусь жизнью своей души и спокойствием своего тела… то есть наоборот! Клянусь всем, чем хочешь, Великий Жрец! Ни одна душа не узнает! Будь я проклят!

Чеймо бросился к баркасу и тут же вернулся, прихватив два прочных мешка, куда стал торопливо складывать свои сокровища.

— Чтоб оно прожгло тебе руки, это золото! — громко пожелал ему Конан. — Чтоб ты подавился им! Чтоб твой трюм провалился под его тяжестью!

Хауранец даже не обернулся. Все помыслы его были устремлены на то, чтобы как можно скорее загрузить золотом баркас и покинуть остров. Один мешок он уже наполнил и принялся за второй.

От мысли, что враг его вот-вот окажется в открытом море, верхом на немыслимом богатстве, злорадно смеясь над преданными им двумя простаками, у Конана вырвался непроизвольный горестно-яростный рев. Эти звуки заставили Чеймо на миг отвлечься от золота.

— Не стоит так убиваться! — крикнул он, усмехнувшись. — Ведь ты теперь божество! Вечный и Юный Бог! Тебя осыплют и не такими дарами…

Конан чуть было не вцепился подлецу в глотку, но перед ним опять вовремя вырос блестящий живой заслон из солдат. Киммериец перевел дыхание и приказал себе успокоиться. Внезапная мысль осенила его.

— Великий Жрец! — обратился он, повернувшись к величественному старику. — Ты сказал, что в прошлый приезд сюда этот червь в обличье человека в чем-то клялся тебе?..

Архидалл молча кивнул головой.

— Кажется, он клялся, что не расскажет ни одной живой душе о вашем острове?.. — продолжал киммериец с затрепетавшим от надежды на сладостную месть сердцем.

Великий Жрец кивнул, не снисходя до слов.

— Так вот, он нарушил свою клятву! — Конан почувствовал внутреннее сопротивление, выкрикивая эти слова: он не привык расправляться с врагами таким образом, но что делать, если иной возможности у него не было. — Он рассказал о вашем острове и ваших обычаях своему напарнику. Вон ему! — Он кивнул в сторону Елгу, замершему в кольце солдат с самым растерянным и глупейшим выражением лица.

— Это правда? — повернулся Великий Жрец к хауранцу, чьи руки продолжали суетливо укладывать в мешок золотые безделушки, в то время как щеки приобрели сероватый оттенок, а на лбу выступила испарина.

— О, нет! Не верь ему, Великий Жрец! — не прекращая своего занятия, залепетал Чеймо. — Он готов соврать что угодно, лишь бы отомстить мне! Ведь он не знает, что вы оказываете ему величайшую честь и он должен был бы благодарить меня и возносить молитвы за мое здоровье!.. Я никому ничего не рассказывал. Мне пришлось немного схитрить, не спорю, но разве мог бы я без хитрости справиться с ними двумя?..

— Не верь ему, Великий Жрец! — снова подал голос Конан. — Он не собирался везти тебе двух пленников на выбор. Он уготовил эту роль одному мне. А этого придурковатого молодчика он взял себе в помощники, обещав поделить награду поровну. Именно он огрел меня по голове, когда мы возвращались ночью из кабака в Султанапуре! Я был изрядно пьян, иначе ему бы не поздоровилось!

— Он врет, врет, врет! — Чеймо оторвался, наконец, от золота и выпрямился во весь рост.

— А потом он, видно, решил, что лучше ничего не делить, а все золото взять одному себе! — продолжал Конан, усмехаясь и сверкая жесткими синими глазами. — Как можешь ты, Великий Жрец, верить его клятве? Да он предаст родную мать и родного отца, он наплюет на всех богов в мире, вместе взятых, если ему почудится хотя бы слабый звон золота!..