Страница 2 из 9
Абулетес пожал плечами, подмигнул Конану и ушел.
— Ты готов? — спросила старуха.
— Помогать тебе? — Конан усмехнулся. — По-моему, мы еще не все обсудили. Я не знаю ни работы, которую ты желаешь мне предложить, ни оплаты, которую я пожелаю за это взять.
— Меня зовут Эригона, — сказала старуха. — Для начала я должна показать тебе мое лицо. Я понимаю, что ты не можешь иметь дело с человеком, чьего лица никогда не видел. Ты готов?
— Прекрати спрашивать об этом! — зарычал Конан. Старуха вдруг начала выводить его из себя. Если бы на ее месте была юная красавица, Конан не испытывал бы такой жгучей скуки, но старуха с ее непонятным кокетством!..
— Я пытаюсь быть вежливой. Прости.
Конан метнул в нее испепеляющий взгляд, и она осеклась.
Ее руки шевельнулись, покрывало приоткрылось — так распахивается на миг дверь в опочивальню какой-нибудь распутной графини, чтобы явить поклоннику прелестное обнаженное тело и тотчас спрятать его опять за тяжелыми створками.
Увиденное поразило Конана настолько, что он поперхнулся и отчаянно кашлял несколько минут. Старуха с сочувствием смотрела на него, но не предпринимала никаких попыток постучать его по спине или сказать пару слов в утешение.
— Не может быть! — отрывисто бросил Конан в промежутках между кашлем и вздохом. — Такого просто не может быть!
Старуха покачала головой и снова тщательно задрапировалась в синее покрывало.
— Ты ведь видишь, что это возможно. Я — есть.
— Покажи еще раз.
— Хватит с тебя и одного раза. У тебя слишком нежные нервы. Я надеялась, что варвар окажется более закаленным.
— Что ты знаешь о варварах, несчастная! — огрызнулся Конан. — Мы бываем куда более чувствительными, нежели так называемые «цивилизованные» люди. Разве не цивилизованные владыки четвертуют преступников, сажают их в железные клетки так, чтобы птицы падальщики склевывали их еще живую плоть? Никогда такого не видала? У варваров разговор короткий: если враг — голову с плеч и дело покончено… Покажи мне свое лицо. Я должен к нему привыкнуть.
Старуха опять развела в стороны края покрывала. Конан воззрился на нее с неподдельным ужасом.
— Впервые вижу такую уродину.
Старуха была не просто стара и дряхла, она была безобразна. Это было само уродство во плоти. Ее нос, мясистый и жеваный, в сизых бородавках, нависал над верхней губой. Такие же бородавки украшали и губы — не красного, а какого-то трупного лилового цвета. Кожа ее лица имела землистый оттенок и была покрыта мириадами морщин. Бровей у нее не было вовсе, равно как и ресниц, и Конану не хотелось даже представлять себе, как выглядят ее волосы на голове. Только глаза, темные и внимательные, сохраняли живой блеск.
— Налюбовался? — спросила Эригона. — Надеюсь, ты получил удовольствие.
— Я получил сильное ощущение, — ответил Конан, — которое вряд ли можно назвать удовольствием. Как будто мне в задницу воткнули пучок стрел.
— У тебя богатый опыт, несмотря на молодость, — отметила старуха.
Конан понял, что она смеется! Неужели можно сохранить способность смеяться, будучи такой дряхлой… и такой отвратительной на вид? В это верилось с трудом.
— С меня довольно, — проворчал он. — Спрячь… это. Я недостаточно цивилизован для созерцания подобных… э… вещей. Мне жаль, что ты так выглядишь, — прибавил он, не желая показаться совсем уж бессердечным. — Наверняка у тебя добрая душа и все такое. И ты пользуешься любовью своих близких. Ну, я надеюсь на это.
— У меня нет близких, — сказала Эригона. — И я не пользуюсь ничьей любовью.
— Где же ты живешь?
Этот вопрос, казалось, поставил старуху в тупик. Она молча уставилась на Конана и ничего не ответила.
— Я просто пытаюсь прояснить для себя все обстоятельства, — пояснил Конан. — Если ты хочешь, чтобы я работал на тебя, ты должна дать мне как можно больше сведений. И мне хотелось бы получше представлять себе моего нанимателя, понимаешь?
Она кивнула, но очень растерянно.
— Попробуем еще раз, — сказал киммериец. — Где ты живешь? Учти, мне безразлично, обитаешь ли ты во дворце или под забором в канаве. Я лишь хочу знать…
— Не знаю, — перебила старуха. — Я еще не задумывалась над этим.
— Хочешь сказать, что до сих пор ты не жила нигде? — Конан прищурился. — Судя по твоему виду, ты прожила уже лет девяносто. И все эти девяносто лет ты существовала в «нигде»? Так не бывает. Хоть я и варвар, как ты утверждаешь, но даже меня, даже пьяного, невозможно убедить в том, что…
Он запутался в словах и просто махнул рукой.
Старуха накрыла его руку своей. Киммериец вздрогнул от ее прикосновения. Было такое ощущение, словно древняя мумия дотронулась до него иссушенной конечностью.
— У меня еще не было времени подыскать себе жилье в Шадизаре, — пояснила старуха. — Так понятнее?
Конан кивнул и выпил еще вина.
— Ты пытаешься сейчас убедить меня в том, что прежде ты жила где-то в другом городе, а в Шадизар пришла одна-одинешенька, пешком, и при том не имея здесь ни одного знакомого?
— Приблизительно так… — Она вздохнула. — А что, не похоже на правду?
— Дьявольски не похоже, дорогая. Просто адски не похоже! Клянусь преисподней и всеми ее демонами, ты что-то от меня скрываешь. Осталось понять, что. Будь ты помоложе, я тряс бы тебя до тех пор, пока правда не посыпалась бы из твоих губок, как спелые плоды с дерева. Но, боюсь, если я хоть разок тряхну тебя как следует, ты развалишься — и тогда плакали мои денежки… Кстати, какую сумму ты мне обещаешь?
— Если мы с тобой добьемся успеха, ты получишь двести золотых полновесной монетой, — ответила старуха.
— Боги! — Конан сжал кулаки. — Кого же я должен убить для тебя, чтобы заработать все это?
— Не убить. — Она опять уставила на него свой загадочный взгляд и моргнула, как птица, не меняя выражения глаз. — Убить я могла бы и сама.
— Не сомневаюсь, — пробурчал Конан.
— Давай вернемся к твоему вопросу о том, где я живу, — предложила старуха.
Конан насторожился.
— Мне показалось, ты не хочешь это обсуждать.
— Я не хочу обсуждать способ, которым я добралась до Шадизара. Что касается жилья, то у меня нет ни крыши над головой, ни денег, чтобы эту крышу заполучить.
— Только не говори, что мечтаешь поселиться в этой дыре и что платить за тебя должен я, — простонал Конан.
— Ты угадал совершенно верно. Сними для меня комнату. Мне необходимо находиться поблизости от тебя. Это облегчит нам задачу.
— Тебе не приходило в голову, что такой постоялец, как ты, вызовет ненужные вопросы? — сказал Конан, целяясь за последнюю надежду (в глубине души он понимал, что старуха права). — Люди захотят знать, почему я поселил рядом с собой не молодую, полную сил красотку, а…
— Безобразную старуху, — заключила она спокойно. — Конечно, поначалу многих это удивит, но скоро все привыкнут.
— Может быть, ты целительница? — с надеждой спросил Конан. — Это бы объяснило многое… Говорят, иногда кошмарные с виду старушенции умеют хорошо залечивать раны.
— Нет, — она покачала головой. — Никакая я не целительница. В травах я тоже не разбираюсь, если не считать двух-трех травок, которые кладут в соус. А от вида крови меня тошнит, и я падаю в обморок.
— В обморок? — Конан не верил своим ушам. — Эригона, в своем ли ты уме? Падать в обморок — привилегия молодых, богатых девиц! У всех остальных на это просто нет времени.
Эригона пожала плечами.
— Уж такая я есть. Итак, я вижу, что мы договорились. Ты снимаешь для меня комнату в кабаке Абулетеса и делаешь работу.
— Теперь, надеюсь, мы можем поговорить о работе?
— Нужно найти человека.
— Кром! Неужели я дожил до такого позора?
— Позора? — Эригона удивилась. — Я не посмела бы предложить воину ничего, что могло бы навлечь на него позор. Я хоть и женщина, но разбираюсь в вопросах чести!
— А как насчет моей воровской чести? Украсть, утащить, слямзить, выхватить из-под носа, отковырять да смыться — вот это служит к моей воровской чести. Убить какого-нибудь негодяя — еще одно достойное задание. Но найти!.. А кого я должен найти — за двести полновесных золотых?