Мертвое Сокровище

Этих кладовок было с десяток по всем углам дома. Они стояли открыто, никак не отгороженные от большой залы, которая, судя по всему, оставалась единственным жилым помещением.

Впрочем, нет — Конан заметил один угол, занавешенный бычьей шкурой.

— Там спят мои родители, — объяснила девушка. — Это спальня. Да? Они лежат там на постели. Отец и мать. Их укрыли покрывалом. Они не проснутся, если мы только не будем шуметь.

— Понятно, — проговорил Конан. — Как твое имя?

— Имя… — Девушка задумалась. — Оризия. Да? Меня зовут Оризия?

— Очень красивое имя, — согласился Конан. — Оризия.

— Оризия! — Она засмеялась, кивая.

— А где твоя спальня? — спросил Конан.

Девушка прикусила губу, задумавшись над этим простым вопросом.

— Я лежу на ложе, — сказала она наконец. — Оно стоит там, — девушка показала в противоположный угол залы. — Без занавески. На него я ложусь и лежу.

— Понятно. Скажи, Оризия, если ты будешь так добра и предоставишь мне ночлег, — то где лежать мне?

— Тебе?

— Ты хочешь, чтобы я лежал рядом с тобой? — продолжал Конан. — Или мне нужно лечь в каком-нибудь другом месте? Или мне вообще не следует ложиться? Скажи, как поступить правильно.

Он больше не сомневался в том, что девушка не в себе, и по обычаю своего народа отнесся к ней с добротой и терпением. Простаки и безумцы всегда могут оказаться избранниками и любимцами богов, которые нарочно приближают к себе таких людей, чтобы потом вещать их устами, открывая прочим свою волю. Разум простака всегда пуст и открыт любому голосу, в том числе и голосу божества, в то время как рассудок умника забит его собственными мыслями, которые представляются тому серьезными и важными, и потому умник слышит призывы судьбы куда реже.

— Ты Конан, — сказала девушка. — Ты хочешь здесь ночевать, да? Ведь там, за порогом, дождь и ночь?

— Да, — сказал Конан.

— О, ты должен ночевать на моем ложе, — обрадовано произнесла Оризия. — Да, конечно, на моем ложе. Там можно лежать вдвоем. Оно широкое. Ты теплый?

— Полагаю, да, — кивнул Конан.

— Ты можешь меня согреть. — С этими словами девушка слегка прикоснулась к руке Конана. Ее пальцы были холодны, как лед, и на мгновение Копана окатило запахом свежей крови. Это было тем более странно, что за мгновение до этого он не ощущал никаких запахов вообще. Даже протухший лук не источал характерного аромата, а уж этого Конан объяснить себе не мог. Впрочем, следует отдать ему должное: разговаривая с полубезумной красавицей, он не утруждал себя размышлениями о каком-то тухлом луке.

«Судя по состоянию здешних припасов, вряд ли у нее найдется хороший сытный ужин, — подумал Конан. — Однако спросить не помешает».

— Скажи, Оризия, — заговорил он мягко, — а не найдется у тебя похлебки?

Оризия чуть сдвинула брови, мучительно раздумывая над услышанным.

— Похлебка… — вымолвила она.

— Это такая еда. Ее варят. Кладут в котелок мясо, коренья, немного крупы… — вкрадчиво стал напоминать ей Конан.

Лицо девушки опять озарила улыбка узнавания.

— Еда! — воскликнула она. — Ее черпают ложкой, да? И едят?

Она задвигала руками, показывая, как куски отправляются в рот.

— Вот так? — допытывалась Оризия у Конана. Он кивнул несколько раз.

— Именно так, Оризия. У тебя горит огонь. Возможно, найдется и котелок. Мы повесим его над огнем в очаге… Здесь есть очаг, правда?

Улыбка пропала с губ девушки. Она склонила голову, волосы повисли вдоль ее лица, совершенно скрывая его.

— Я огорчил тебя? — забеспокоился Конан.

— Нет, — выговорила она тихо, не поднимая головы. — У меня… да, кажется, здесь нет очага.

— Ну, нет так нет, — ободряюще произнес Конан. — Можем обойтись сухим хлебом. Здесь есть сухой хлеб?

— Да! — Оризия обрадованно вскинула голову. — Сухой! Даже с плесенью! Очень черствый! Это вкусно?

— Чрезвычайно вкусно, — подтвердил Конан, скрывая уныние. «Бедняжка, — подумал он. — Хорошо бы найти того негодяя, который сделал с ней это… А может быть, она такая с рождения? Странно, что ее родители спят и ничего не слышат. За этой девушкой нужен хороший пригляд. Красивая и не в своем уме. Легкая добыча для любого мерзавца».

Оризия принялась растерянно оглядывать полки, которые тянулись вдоль стен по стенам жилой комнаты. Маленькая медная лампа, горевшая на окне, почти не освещала помещение, однако Конану это почти не мешало: он, как кошка, хорошо видел в темноте. От него не укрылось, как тревожится девушка. Она явно не понимала, как выглядит предмет, о котором ее спрашивают.

— Забудь, — сказал Конан. — Не нужно никакого хлеба.

Оризия с облегчением повернулась к нему.

— Знаешь что, — произнесла она, — я помню одну вещь…

— Какую?

— Ты должен умыться. Да. Это совершенно точно. Ты должен умыться.

— Хорошо, — согласился Конан, хотя сам он такой необходимости для себя не видел. Конечно, волосы и одежда у него пыльные, но не настолько, чтобы отталкивать от него людей. У горожан, конечно, могут быть свои взгляды на такие вещи. Некоторые дамы из «цивилизованных», которые не прочь были заполучить в свою постель варвара — просто для разнообразия — не только предварительно засовывали его в бочку с горячей водой и заставляли тереться жесткими мочалками, но и обмазывали разными благовонными маслами. Конан добродушно сносил и то, и другое. Он жалел женщин и признавал за ними право на небольшие капризы. И только иногда ворчал, что они играют с мужчинами так, словно не доиграли в детстве с куклами.

Однако Оризия, как ему показалось, не играла. Бедная сумасшедшая так искренне радовалась, когда ей удалось вспомнить о купании, что Конан также ощутил подобие ответной радости.

— Конечно, милая, — мягко проговорил он, — я сделаю, как ты хочешь.

Девушка убежала куда-то в глубь дома и скрылась в одной из кладовок. Недолгое время доносилось только приглушенное грохотание жести, а затем появилась Оризия с большим корытом и деревянным ведром.

— Иди туда, — она махнула в сторону кладовки, откуда только что вернулась сама. — Отнеси туда эти вещи. Там надо мыться.

— Зачем же ты забрала оттуда это корыто? — удивился Конан.

Оризия посмотрела на тяжелый предмет изумленно — так, словно сама увидела его впервые и теперь силится вспомнить, что же это такое.

— Я забрала это оттуда? — повторила она. — А что, этого не следовало делать?

— Ну, вероятно… раз ты так поступила, значит, в этом был смысл, — решил Конан, и девушка тотчас просветлела лицом. Она отвела с глаз длинную белокурую прядь и гордо сказала:

— Да, я знаю, как надо поступать. Ты возьмешь это и отнесешь туда, в кладбвку. Там надо мыться. Только…

Она вдруг помрачнела и закусила прядь.

— Что? — спросил Конан.

— А? Не помню… Да, надо быть осторожным. И еще надо набрать воды. Вот ведро — это для того, чтобы набрать воду. Да? Правильно?

— Правильно, — кивнул Конан. — А где у вас вода?

— Сейчас ведь дождь? Это вода? — произнесла Оризия. — Или неправильно?

— Дождевой воды может оказаться мало, — сказал Конан. — Может быть, у вас тут есть колодец?

— Колодец? — Оризия вдруг закрыла лицо руками и пронзительно закричала. Звук ее голоса пробирал, казалось, до самых костей, таким жалобным, пронзительным и в то же время зловещим он был. Как будто это кричала не безумная девушка, а неприкаянная душа, что бродит возле своей могилы, тщетно взывая к отмщению. — Разве в колодце может быть вода?

Конан вновь ощутил резкий запах только что пролитой крови.

— Не знаю, — пожал он плечами. — В засохшем колодце вообще ничего нет, кроме ломаных палок, листьев да песка… А в хорошем — да, там обязательно должна быть вода.

— Поищи, — предложила девушка неуверенно. Теперь ее голос звучал сипло — она сорвала его криком.

Конан взял ведро и выбрался наружу, под дождь. Прохлада ночи приятно студила лицо, ветер как будто окутывал плечи легким, влажным плащом. После тяжелого воздуха, застоявшегося в доме, так приятно было вдохнуть ароматы травы и мокрых листьев!