Алена и Аспирин

— Нормально, — соврал Аспирин. — Девочку вот… встретил…

Девочка смотрела на консьержа с приветливым интересом.

— Ночью? — удивился Вася. — Одна?

— С Мишуткой, — уточнила девочка.

Подошел лифт. К счастью, сквозь проем в сдвигающихся дверях Аспирин успел заметить Васино лицо: шагнул обратно и помешал дверным створкам сойтись.

— Ребенок потерялся, — сказал он Васе. — Завтра с утра буду звонить в милицию… искать родителей… не бросать же на улице, да?

Взгляд консьержа потеплел:

— Да… Это… Оставляют детей, где ни попадя… Расстреливать бы таких родителей на площадях…

Аспирин перевел дух и снова нажал на кнопку с цифрой «пять». Девочка молчала, поглядывала снизу вверх, гладила мишку по голове.

Лифт скрежетнул, останавливаясь на пятом. Аспирину пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем руки хоть немного успокоились и прыгающий ключ нашел замочную скважину.

— Заходи…

Зажегся свет. Девочка стояла посреди большой прихожей и щурилась — совсем как тогда в подворотне. Аспирина передернуло.

Не разуваясь, он прошел на кухню. Открыл навесной шкаф, отыскал початую бутылку коньяка. Плеснул в чайную чашку. Выпил. Если и отпустило, то совсем чуть-чуть.

Девочка по-прежнему стояла посреди прихожей — уже без туфель. Аспирин поразился, какие у нее чистенькие носки. Новые, в мелкую красную полоску.

— Как тебя зовут? — спросил он, прерывая паузу.

Она посмотрела на него укоризненно:

— А тебя как зовут?

— Ас… — он вовремя прикусил язык, потому что «Аспирин» — это непедагогично. — Алексей. Вот, надень тапки.

Она сунула ноги в «гостевые» женские шлепанцы, которые были на пять размеров больше ее ступни.

— Ты голодная? — спросил он равнодушно и чуть не взвыл от неестественности, фальши во всех этих бытовых манипуляциях. Тапки-кухня-пельмени-чай…

— Я не голодная, Мишутка голодный, — сказала девочка серьезно. — У тебя есть мед?

— Есть…

В кухне она уселась на табуретку, усадила мишку на край стола и сложила руки на коленях. Мишка сидел, скособочившись, глядя перед собой пуговичными глазами, свесив ватные лапы.

На одной был осколок стекла.

Аспирин, внутренне передернувшись, снял осколок при помощи салфетки. Выбросил в мусорное ведро.

— Так что насчет меда? — спросила девочка.

— Сейчас… Ему в блюдце положить или он может из банки?

— Все равно, — покладисто решила девочка.

— Ему гречневый, липовый или цветочный? — осведомился Аспирин.

Девочка мельком глянула на игрушку.

— Цветочный лучше. Но это не принципиально.

Аспирин чуть не выронил чашку, которую только что снял с полки.

— А ложку ему надо? — поинтересовался хрипло.

Девочка усмехнулась:

— Где ты видел, чтобы медведи ели ложками? Только в мультиках!

— А-а, — неопределенно сказал Аспирин. Поставил на стол перед мишкой стограммовую баночку цветочного меда. С усилием отвернул крышку. Отошел к мойке, встал, скрестив руки на груди, уставился, будто ожидая, что пуговичные глаза мигнут, игрушка потянется ватной лапой к баночке, зачерпнет мед и понесет, роняя капли, к вышитому на плюше рту…

Игрушка не шевельнулась. Девочка взяла медвежонка за лапу, засопела за него, наморщила нос:

— Мишутке нравится. Спасибо.

— Пожалуйста, — вздохнул Аспирин. — Ну а теперь, когда он поел…

— Где же он поел? Он только начал!

Аспирин посмотрел на часы. Половина третьего ночи. Пока удирали с места проишествия, пока плутали переулками, пока Аспирин решал, что делать дальше…

— У тебя есть домашний телефон? — спросил он безнадежно.

— Нет, — отозвалась девочка, «зачерпывая» медвежьей лапой мед и чавкая от воображаемого удовольствия.

— Ты вообще думаешь возвращаться домой?

Девочка взяла со стола салфетку и начисто вытерла мишкину морду. У нее были коротко остриженные розовые ногти. Чистые незагорелые руки. На свежей футболке — два летящих дракона, большой и маленький, и надпись: «Krakow. Learning to fly».

— Ты бывала в Кракове?

Девочка не ответила.

Аспирин плеснул себе еще коньяка. Руки почти перестали трястись.

— Что там было? — спросил он, глядя на полосатые гостьины носки.

— Где?

— Там.

Девочка вздохнула.

— Он за мной пришел… А я не хочу идти с ним.

— Отец?

— Нет. Он мне не отец.

— Отчим?

— Он.

— Кто?

Девочка вздохнула снова. Аспирин нервно потер ладони:

— Кто убил собаку?

Девочка кивнула на игрушечного медведя. Аспирин вспомнил полуразорванного бледного бультерьера.

— Вообще-то, — сказала девочка раздумчиво, — это они ее убили. Давно. Когда она гналась за тобой, она была уже мертвая.

— Взрыва вроде не было, — сам себе сказал Аспирин. — Может… у них оказалось с собой что-то вроде… ну… упало собаке под ноги и взорвалось.

— Мышка бежала, хвостиком махнула, — сказала девочка без улыбки, — яичко упало и взорвалось… Ты хочешь спать?

— Я шесть часов травил в эфире байки, — признался Аспирин. — Разговаривал с какими-то идиотами по телефону. Ставил на заказ идиотские песенки. Потом малолетние кретины подстерегли меня в подворотне и натравили бультерьера. А он возьми да и сдохни на бегу. Да не просто сдохни — разорвись…

— Ничего, — сказала девочка примирительно. — Ты выпьешь еще и заснешь.

— И когда проснусь, тебя уже здесь не будет, — мечтательно предположил Аспирин.

— Это вряд ли, — сказала девочка и обняла медвежонка.

Чудес не бывает, и потому в девять утра, когда Аспирин вышел, прихрамывая, на кухню, девочка сидела, скрестив ноги, на стуле перед идеально вымытым столом, смотрела в окно и еле слышно напевала сквозь зубы. Перед ней на металлическом подносе лежал обложкой вверх раскрытый паспорт Аспирина.

— Ты что?! — от возмущения Аспирин выругался, как не принято ругаться при детях, устыдился своей несдержанности и потому разозлился еще больше.

Девочка обернулась. На коленях у нее — вернее, на скрещенных пятках — сидел светло-коричневый медвежонок, смотрел на Аспирина пластмассовыми зенками. На полу у ножки стула стояла пустая баночка из-под меда.

— Значит, ты Гримальский Алексей Игоревич, тебе тридцать четыре года, — прокурорским тоном сообщила девочка.

— Слушай, ты, — выдавил Аспирин сквозь зубы. — Забирай… своего медведя и уходи. Чтобы духу твоего здесь не было. Считаю до десяти.

— Иначе что? — уточнила девочка.

— Проявил, блин, милосердие, — горько пробормотал Аспирин. — Приютил на ночь потерявшегося ребенка…

После вчерашнего ночного забега болели ноги и спина. Во рту было сухо и противно. В правом виске медленно и торжественно бухал миниатюрный кузнечный молот.

— Иначе, — он обогнул сидящую гостью, взял свой паспорт с подноса и почувствовал себя увереннее, — я вызову милицию.

— И что, ты скажешь, я делала у тебя в квартире ночью?

Аспирин позволил, наконец, ватным коленям подогнуться и тяжело опустился на табуретку. Девочка смотрела на него с интересом.

— Слушай, — глухо сказал Аспирин. — Я не знаю, кто и зачем научил тебя таким гадостям, но… есть же экспертиза, понимаешь? Мне не хочется этой грязи, но… Всем же будет ясно, что ты просто маленькая дряная испорченная вымогательница… понимаешь?

Девочка пересадила медведя на стол рядом с собой. Поудобнее сложила ему ватные лапы.

— Значит, это правда, — сказала отстраненно.

— Что? — почти выкрикнул Аспирин.

— Он говорил… он всегда говорит правду, — девочка задумалась, ее светлые брови стали похожи на два недорисованных значка «бесконечность».

— Детка, — сказал он с отвращением. — Убирайся. Иначе я никогда в жизни не совершу больше ни одного доброго дела. Даже котенку сосиску не дам.

— Напугал ежа голой задницей, — она ухмыльнулась. — Можно подумать, ты прямо мастер добрых дел! Прямо дедушка-Мороз!

Аспирин встал. Ему захотелось схватить маленькую дрянь за «хвостик» на затылке и, волоча за собой, доставить к входной двери и дальше; вместо этого он, выждав секунду, расхохотался.