Отступник

— Мне бы уже донесли, но я пошлю справиться, — милостиво обронил маг, показывая всем видом, что прощает оплошность гостя. — Впрочем, остров велик. Западный берег очень крут, сплошные скалы. Восточный заболочен. Туда редко кто заглядывает.

Конан подумал, что надо побыстрее уносить ноги, пока источник красноречия не забил с новой силой.

— Я бы хотел отправиться на поиски прямо сейчас. Нет ли у тебя лодки, чтобы осмотреть побережье?

— Разумеется, я дам лодку, но только завтра. Сегодня ты уже не успеешь обогнуть остров, — ответил Симплициус, но увидев, как разочарованно вытянулось лицо гостя, сжалился: — Если тревога мучит тебя, попробуй подняться в горы. Сверху видно многое.

Конан вскочил.

— Я, пожалуй, последую твоему совету, и немедленно. Только в этом одеянии, — он похлопал себя по бедрам, — будет не слишком удобно лазить по скалам.

— Принеси гостю одежду и кликни Мэн Чана, — приказал Симплициус слуге.

Довольно скоро киммериец, успевший сменить необъятное белое одеяние на короткие кожаные штаны и холщовую рубаху без рукавов, покинул дом гандера в сопровождении молчаливого кхитайца, который первым встретился ему на острове.

«Топор и веревка, огонь и вода

Не смогут мой век оборвать никогда.

И попусту тщился упрямый палач

Совлечь с меня вечности призрачный плащ» —

Так молвил кудесник и вперил свой взор

В сплетаемый роком незримый узор.

Сказание о мытарствах

одинокой души

Роща и виноградники остались позади. Их сменил луг с пожухлой от зноя травой и редкими пятнами колючего кустарника. То и дело встречались озерца дымящейся воды. От одних тянуло смрадом тухлых яиц, дно других покрывал цветной налет, буро-красный, как ржавчина, или изумрудный.

На глаза Конану попался высокий холм, рыхлый, как копна перепревших листьев или куча сора. Вспомнив рассказ о гигантских птицах, варвар захотел поглядеть на гнездо поближе и направился к кургану.

Желтолицый молчальник пришел в ужасное волнение.

— Нельзя ходить! — закричал он и схватил киммерийца за руку. — Нельзя ходить! Кварр! Кварр сердиться!

Но Конан только отмахнулся: нашел чем испугать, всего-навсего какая-то птица. Он подошел к холму и принялся с ребячьим азартом разгребать пушистую теплую массу. Вскоре пальцы коснулись шероховатой твердой поверхности и начали расчищать ее. Варвар увлекся этим занятием, как мальчишка, и не обращал внимания на предостерегающие вопли кхитайца. Киммериец даже позлорадствовал в душе. Ишь, как надрывается! То из него слова не вытянешь, то вопит как резаный. Конан повернул голову, чтобы послать Мэн Чану ехидную реплику, да так и застыл с разинутым ртом.

Прямо на разорителя гнезда неслась разъяренная птица. Она вытягивала красную голую шею и угрожающе клекотала. Сильные голенастые ноги так и мелькали. Киммериец расхохотался. Ну и уродина! Шар из бурых перьев на ходулях. А шея-то… Вот мерзость! Смахивает на разъевшегося земляного червя. Шипи, шипи! Варвар подобрал осколок камня и запустил им в птицу, та ловко увернулась и подскочила к обидчику. Стальной крючковатый клюв вонзился в голую икру человека и выдрал из нее кусок мяса. Конан взвыл от боли и схватил пернатую фурию за шею, однако шея оказалась жирной и скользкой, и киммерийцу не удалось удержать ее. Новый удар пришелся на бедро. Теперь варвар действовал предусмотрительней: она привалился спиной к рыхлой куче, набрал по пригоршне сора и только тогда схватил уродливую шею. Острый клюв уже не мог клевать тело врага, но Конану порядком досталось от мощных когтистых лап, пока он не свернул наконец голову птице.

— Ты храбро сражался, приятель, — признал киммериец, — Жаль, что пришлось придушить тебя. Ты защищал свое потомство. Но где же этот идол? Эй, ты, тварь бессловесная!

Из-за черного валуна неподалеку выглянула испуганная физиономия.

— Мог бы помочь, между прочим.

— Моя говорить. Ты не слушать. Кварр сердитый.

— «Моя говорить!» — передразнил Конан. — Ублюдок трусливый. А ну, помоги! У меня тут кровь хлещет. Шевелись, пока не выгрыз тебе печень!

Кхитаец сложил ладони у груди и мелко закивал.

— Моя ходить. Звать хозяин.

— Не надо хозяина. Солнце уже низко. Сам что-нибудь придумай!

Слуга снова закивал. Он робко приблизился к сердитому великану, которому едва доходил до середины груди, и закинул себе на плечо тяжелую руку.

— Ходить туда, — пролопотал Мэн Чан и указал на лужицу поблизости. — Я помогать.

Конан навалился на кхитайца и заковылял к озерцу, в ноздри ударила невыносимая вонь.

— Там что, падаль утопили? — скривился киммериец.

— Живая вода, — донесся до него полупридушенный голос.

— А ты ничего не перепутал? Может, это моча Нергала? — язвил варвар, но уже без особой злости — просто, чтобы не застонать.

Он рухнул на землю около вонючей лужи и стал наблюдать за желтолицым. Тот проворно подбежал к озерцу, набрал зловонную жидкость в ладони, сложенные ковшиком, и, подскочив к Конану, выплеснул воду на раненую икру. Варвар заскрежетал зубами. Кровоточащее мясо словно прижгли раскаленным железом.

— Ты что, скотина?! — взревел киммериец. — Шею сверну!

Мэн Чан испуганно отскочил, но потом снова припустил к озерцу и проделал то же самое с другой раной. Конан ревел, как медведь, которого пырнули рогатиной, и мотал головой. В нескольких коротких, но выразительных фразах он сообщил кхитайцу, что думает о нем самом, его родственниках до седьмого колена, и красочно описал пытки, которым подвергнет мучителя, как только встанет на ноги. А тот, не обращая внимания на хриплые проклятья, отодрал от своей набедренной повязки две полосы и ловко перебинтовал раны, которые успели затянуться корочкой. Потом кхитаец встал и понесся вниз по склону.

— Куда ты, дерьмо верблюжье? — прохрипел Конан без особой надежды, что его услышат.

Обезьяна облезлая… Побежал-таки звать хозяина. Зачем, спрашивается… Боль уже отпустила. Вот только слабость осталась.

Через несколько мгновений киммериец вынужден был признать, что напрасно поносил провожатого. Мэн Чан вернулся с веткой кустарника. Это было какое-то незнакомое киммерийцу растение с мелкими глянцевитыми листьями и красными ягодами. Слуга сорвал пару ягод и протянул Конану. Тот повертел красные шарики между пальцев и с недовольной миной положил в рот. Под тонкой оболочкой скрывались два крупных ядра. У ягод был резкий, но приятный запах.

— Не глотать, — проговорил кхитаец. — Жевать! Долго!

Конан подчинился, хотя его так и подмывало выплюнуть зерна. Неожиданно голова стала ясной как никогда. Варвар почувствовал такой приток сил, что сердце бешено заколотилось.

— Вот так снадобье! — изумился он и протянул руку к ветке.

— Нельзя, — помотал головой желтолицый. — Много нельзя. Сердце лопнуть.

— Нельзя так нельзя, — согласился Конан и вскочил на ноги.

Остаток пути до одной из вершин хребта одолели без приключений, хотя путникам пришлось карабкаться через камнепад, пересечь вброд стремительную ледяную речушку, к счастью неглубокую, а потом перебираться на другой край ущелья в сплетенной из лиан корзине, скользящей вдоль каната, прочность которого внушала киммерийцу большие сомнения.

С высоты можно было охватить взглядом весь остров. Как и говорил Симплициус, все западное побережье представляло собой хаотическое пересечение горных гребней, царство заснеженных пиков, мертвых черных скал и ущелий, которые отсюда казались просто змеистыми трещинами. Скалы вырастали из воды отвесной стеной, и вряд ли кто-то мог найти спасение у их подножия. Во всяком случае, зоркие глаза киммерийца не смогли различить ничего похожего на галеру или ее обломки.

Конан развернулся и стал изучать панораму восточного берега. Его глаза отыскали белое пятнышко среди зелени — жилище гандера, переместились на желтые и коричневые заплаты полей, нащупали голубую ниточку реки и, следуя вдоль нее, наткнулись на синюю кляксу — озеро.