Пленники бездны

Ее бормотание постепенно начало повторяться и перешло в обычные причитания. Киммериец послушал этот бред, пытался еще расспросить ее о душе города, но понял, что внятного ответа не добьется, и шагнул в дверь «храма любви».

Высокая стройная заморийка с кожей оливкового цвета обвила руками шею киммерийца и откровенно прижалась к нему.

— Ты останешься сегодня на ночь? — прошептала она ему на ухо голосом, способным разбудить страсть в евнухе.

— Я вернусь позже, — ухмыльнулся варвар, — подожди меня, Камела. А сейчас мне хотелось бы перекинуться парой слов с хозяйкой.

Он исчез за расшитой занавесью, ведущей в комнату, где его встретила старая женщина в одеждах жрицы Деркэто. Спустя короткое время Конан вышел оттуда и остановился в углу зала, рассматривая разношерстную публику. Несколько стражников развлекались с коринфийскими невольницами; рядом с ними известный грабитель из Лабиринта прижимал к себе красивую стигийку, что-то нашептывающую ему на ухо; светловолосая бритунка прилагала все усилия, чтобы привлечь кавалера, манеры которого выдавали выходца из высших слоев общества. Все выглядело так же, как и в любой другой день. Еще раз окинув взглядом это сборище и кивнув на прощание Кареле, Конан выскользнул из дома.

Глава пятая

Ночью, в бледном мертвенном свете, это место выглядело еще более страшным. Бледная круглая луна лила на землю призрачный свет. Словно неземное лицо безумного бога, смотрела она на изрытую отверстиями шахт пустошь, и в мутном, бледном свете плыли и колебались тени сухих, искривленных, словно души чернокнижников, деревьев. Из черных провалов — дыр в земле поднимался пар, медленно плывший вслед за ветром, и струилось зловоние.

Говорили, что этот холм когда-то, в незапамятные времена, облюбовали изгнанные из древней Валузии люди-змеи, которые забыли уже к тому времени тайны своей, некогда могучей, культуры и вернулись к тому способу существования, который был присущ их природе.

Они превратили холм в одну огромную змеиную нору, изрыли подземелья лабиринтом переходов и отравили землю своей магией. С тех пор никто из людей не селился на этом месте, а все, что росло здесь, было отравлено испарениями мертвых змей, которые до сих пор лежали, полумертвые, полуживые, в этой гробнице, которую создали сами для себя. Но если мертвые нелюди и тлели где-то в глубине холма, они давно уже были завалены другими трупами.

Поговаривали также, что по ночам здесь часто бродят ларвы — души убитых, жаждущих отомстить любому живому человеку, затаскивающие людей вглубь холма и насылающие на них пелену смертельного безумия, заставляя самих людей разрывать свое тело на части и пожирать их до тех пор, пока человек сам не вырывал у себя сердце.

Гандер Бенито, у которого как-то раз вышла стычка с капитаном дворцовой стражи, после чего он не нашел лучшего места, чтобы спрятать труп, говорил, что из шахт доносятся сводящие с ума всхлипы и бормотание, которые может издавать только один вид живых существ — непогребенные мертвецы, восставшие из серого сумрака иного мира.

«Было тогда полнолуние, и словно желтый лик Нергала сиял в небесах, а я как услышал этот шепот и бормотание, меня по спине аж мороз продрал,— рассказывал Бенито Конану во время очередной попойки.— Я, Митра свидетель, никакого противника не боюсь. Ты и сам знаешь, что я никогда от схватки не бегал. Но оттуда бежал так, словно за мной сам Нергат вместе с Эрликом гонятся и раскаленным железным прутом задницу подпаливают. И, клянусь Митрой, без нужды я туда не отправлюсь, пока остатки ума бултыхаются у меня в голове. А идти туда в полнолуние — это вообще самоубийство, все равно что с голыми руками стать на пути у разъяренного вендийского слона. А спуститься вниз, под землю,— это еще хуже. Тогда потеряешь не только жизнь, но ларвы похитят твою душу, и ее будут терзать демоны до конца времен. Воистину только какой-нибудь маг мог бы остаться невредимым, попади он в эти проклятые богами ямы».

Многочисленные грифы, спавшие, расположившись на корявых, лишенных листьев деревьях, казалось, ждут очередного подношения. Черные провалы шахт казались воротами в загробный мир. Впрочем, в некотором смысле так это и было — за многие годы подземелья были завалены трупами бедняков.

Даже сейчас Конан заметил краем глаза беднягу, пробиравшегося среди гор зловонных нечистот, держа на плечах тело своего товарища. Видно было, что покойник одет в свои лучшие одежды — подаренные хозяином обноски, когда-то роскошные, шитые давно уже потускневшим золотом и превратившиеся теперь в грязные лохмотья, едва прикрывавшие наготу изможденного тела. Неподалеку копошилось жуткое подобие человека — страшная, сгорбленная ведьма — старуха-колдунья, рывшаяся в выбеленных временем человеческих костях, пытаясь отыскать косточки, пригодные для ворожбы. Конан огляделся вокруг и содрогнулся от омерзения. На мгновение ему представилось, как безжизненные губы высасывают мозг из человеческих костей.

С момента начала спуска киммерийца не оставляло смутное предчувствие опасности. Он почти физически ощущал, как в него впиваются невидимые взгляды, кто-то постоянно за ним наблюдает. Поэтому, когда он коснулся дна, в руке его был длинный обоюдоострый кинжал, и он был готов отразить любое нападение. В шахте царила кромешная тьма. Даже Конан, видевший ночью не хуже, чем днем, не мог ничего разобрать в окружающем мраке.

В этой темноте было что-то неестественное, словно она была живой и всеми силами пыталась преградить путь безумцу, вторгшемуся в какие-то запретные пределы. К удивлению Конана, внизу не чувствовалась вонь, столь явно ощутимая наверху. А может быть, это начала действовать полученная от Ченгар Бхутта мазь, которой киммериец натер ноздри, прежде чем спуститься вниз. Конан зажег светильник. Неверный свет выхватывал земляные стены, крошащиеся под ногами кости. Временами в пятно света попадал чей-то выбеленный временем череп, пустые глазницы которого таращились в никуда. Поглядев вверх, Конан увидел несколько бледных звезд, словно окружающая темнота гасила их свет.

На него никто не нападал. Тем не менее чувство опасности не оставляло Конана и еще более усилилось, когда он перевел взгляд на штольню, в которую ему нужно было идти. Нужная ему штольня виднелась как темное пятно.

Под легким наклоном она уходила в глубину холма. Свет не проникал в черный провал. Конан, не выпуская из рук кинжал, углубился в штольню. Огонь светильника временами выхватывал из темноты разбросанные кости, растрескавшиеся своды.

Отсчитав четвертый тоннель справа, Конан покинул основную штольню. Через несколько шагов он уперся в тупик. Поставив фонарь, он тщательно осмотрел стены. Нигде не было видно следов тайника Тауруса, но он, следуя указаниям Ченгар Бхутта, начал тщательно ощупывать правую стену. Через мгновение его пальцы почувствовали в казавшейся монолитной каменной стене несколько трещин. Было ясно, что отверстие в стене закрыто идеально пригнанным камнем. Конан пытался расшатать его руками, затем вогнал лезвие кинжала в трещину и, используя его как рычаг, начал выламывать камень из стены.

Через несколько мгновений ему удалось открыть тайник. Осторожно осветив его, он не заметил ничего, кроме небольшого мешочка. Конан вытряхнул его содержимое себе на ладонь и замер, пораженный неземным сверканием камней. Даже здесь, глубоко под землей, в кромешной тьме, можно было оценить их завораживающую сияющую красоту.

Но Конан не был расположен предаваться долгому созерцанию. На мгновение блеск камней притупил зудящее чувство опасности, однако оно не исчезло. Киммериец всем телом ощущал витавшее вокруг зло. Он ссыпал сапфиры обратно в мешочек, спрятал его в складках одежды и наклонился за светильником, собираясь как можно быстрее отправиться назад. По спертому неподвижному воздуху подземелья пронеслось бесшумное дуновение ветра, словно выдохнул неведомый гигант, замурованный в одной из стен. Огонь в светильнике съежился, замигал и погас.