Шадизарский дервиш

— Сюда. — Страж провел их по залу и водворил в большой комнате. — Здесь вы будете жить.

С этими словами он вышел и тщательно закрыл тяжелую дубовую дверь.

От удивления бритунец до сих пор не проронил ни слова. Он был потрясен тем, что ему открылось, и теперь наконец слова хлынули из его уст.

— Где мы, Конан? Вы что-нибудь понимаете во всем этом, друг мой?

— Не больше вашего, — буркнул киммериец. В отличие от своего приятеля он не был настроен на обильные беседы. Ему хотелось поразмыслить над случившимся и еще раз перебрать в уме все полученные впечатления.

— Этот дворец только кажется таким маленьким! — восхищенно вскрикивал Олдвин, бегая по комнате. — Вы оценили громаду его подземной части? Она простирается, думаю, на много полетов стрелы во все стороны!

— На тысячу бросков копья, — буркнул Конан. Он прикидывал, как бы заставить Олдвина замолчать.

Но это оказалось бесполезно.

— Боги! Да за удовольствие увидеть такую диковину я согласен даже заплатить этими некрасивыми рубцами на моей коже! Вы видели, как они меня связали? Никакого уважения к человеку! Они совершенно изуродовали мне запястья.

— В вашей Академии эти полосы послужат признаком подлинности ваших россказней обо всем увиденном, — сказал Конан рассеянно. Он продолжал думать о другом.

Бритунец восторженно глянул на него.

— О таком аспекте проблемы я даже не подумал. Благодарю вас! Я же говорил, что у вас чрезвычайно аналитический ум.

— Интересно, кто живет в этом дворце? — проговорил Конан. — Вероятно, правитель… Надо бы нам побольше о нем узнать. Кажется, его зовут Гуайрэ…

— Ее, — прозвучал чей-то голос.

Конан вскочил. Он не слышал, чтобы дверь отворялась, и все же в комнате внезапно появился Заграт.

— Шадизарский дервиш! — воскликнул Олдвин.

— Да, — преспокойно отозвался Заграт. — Это я. Кажется, вы позволили себе следить за мной? Возможно, это было вашей ошибкой. А возможно, и нет.

— Как ты вошел? — сквозь зубы спросил его Конан.

— Глупый варвар! — с презрением сказал Заграт. — Ты видел, как я забивал гвозди в свое тело, ты видел, как я ем стекло, — и все-таки ты недоумеваешь, когда видишь, как я прохожу сквозь стены?

— Магия, — произнес Конан, в отвращении качая головой. — Я должен был догадаться.

— Я же говорил, что ты глуп. — Заграт пожал плечами. — Как бы там ни было, а я весьма доволен, что вы оказались у меня в руках. Я найду вам применение. Найду, не сомневайтесь.

— Кто такой Гуайрэ? — повторил свой вопрос Конан.

— Я уже поправил тебя: Гуайрэ — не мужчина, а женщина. Это наша повелительница, королева. И скоро вы с нею увидитесь. Но прежде, чем это произойдет, я хочу, чтобы вы кое-что узнали…

Заграт преспокойно уселся на полу комнаты, хотя здесь имелись табуреты и два просторных мягких ложа.

Конан устроился на табурете, покрытом шелковой мягкой подушкой. Его лицо находилось выше уровня головы Заграта, однако дервиша это обстоятельство не смутило: он попросту взмыл в воздух и завис так, чтобы его глаза находились чуть выше уровня глаз киммерийца.

— Так удобно? — осведомился Заграт, наслаждаясь удивлением, которое появилось на лице Олдвина. Конан, однако, сохранял полную невозмутимость. — Отлично! Теперь я кое-что вам сообщу. Наша королева Гуайрэ выглядит как юная девушка, но вас не должна вводить в заблуждение ее прелестная внешность. Она — древнее существо. Ей больше тысячи зим. Она прожила на свете гораздо дольше, чем иные из нас, хотя наши воины в черных плащах все миновали столетний рубеж.

— А сколько зим тебе? — поинтересовался Конан.

— Триста сорок, — был ответ Заграта. — Впрочем, вы оба вправе мне не верить, сейчас это не имеет большого значения. Гуайрэ золотоволоса и голубоглаза. Ее наивное личико любого может сбить с толку. Так и хочется пасть к ее ногам и вымолить у нее дозволения защищать ее… Что ж, можете пойти на поводу у первого впечатления. Она любит благородство в мужчинах.

— К чему ты клонишь? — спросил Конан настороженно.

— Гуайрэ вполне довольна своим существованием, — прямо произнес шадизарский дервиш. — Она счастлива здесь, в сердце пустыни, в своем крохотном королевстве. Ей нравится повелевать сотней воинов, гулять по саду, купаться в роскоши, устраивать балы, на которых она не имеет ни одной соперницы…

— Что же в этом дурного? — вмешался Олдвин. — По-моему, вполне достойный образ жизни.

— Это длится тысячелетиями, — напомнил Заграт.

— Ну и что? — Олдвин нашел в себе силы иронически усмехнуться. — Я знаю многих людей, способных бездельничать тысячелетия. Они не делают этого лишь потому, что лишены возможности оставаться молодыми на протяжении тысячи зим.

— Стало быть, мы говорим о предположениях, — возразил Заграт. — А в случае королевы я говорю о том, что есть на самом деле. О свершившемся. Она обитает в сердце пустыни, куда нет входа никому чужому, и никогда не выходит во внешний мир. Она не спрашивает, откуда берутся сокровища, которыми мы осыпаем ее.

— Вы грабите караваны, — сказал Конан.

Заграт поднял бровь.

— Кажется, тебе известно больше, чем я предполагал!

— Я подслушал твой разговор с черными всадниками, — объяснил Конан. — Ничего особенного. Вы не были слишком осторожны.

— Да, это верно, — сквозь зубы признал Заграт. — Впрочем, я не видел особой нужды проявлять осторожность. И, как видишь, не ошибся. Ты у меня в плену, а караваны…

— Ограблены, — заключил Конан. — Но скоро вашему разбою придет конец.

Олдвин прижал руки к сердцу.

— Ты не представляешь себе, Конан, как бы мне хотелось, чтобы твои слова сбылись! Я не больше твоего люблю грабить караваны.

Последняя фраза прозвучала двусмысленно — если предположить, что Затрату кое-что было известно о карьере киммерийца в некоторых странах…

Но Олдвин не уловил иронии.

— Следовательно, тебя принуждают заниматься ненавистным ремеслом? — поинтересовался он.

Дервиш даже не повернул головы в его сторону.

— Меня трудно к чему-либо принудить… Я хочу, чтобы вы оба были на моей стороне, когда придет время. Гуайрэ хочет, чтобы все оставалось как есть. Но я и мои сторонники — их пока не слишком много — мечтают о большем. Мы хотим выйти за пределы нашего ограниченного мирка и показать всей Заморе, а может быть, и всей Хайбории нашу силу!

Дервиш засмеялся и вдруг начал таять. Спустя миг в воздухе не осталось и следа от фигуры, которая только что зависала перед пленниками. Лишь легкое золотое свечение напоминало о том, что видение все-таки было. А затем рассеялось и оно.

Конану не впервой было очутиться взаперти. Зато для Олдвина это оказался первый опыт подобного рода. Всегда деятельный и любопытный бритунец впал в уныние и некоторое время страдал молча. Его кислая физиономия выводила киммерийца из себя, поэтому Конан улегся на постель, заложил руки за голову и уставился в потолок.

Он не сомневался в том, что выберется отсюда. Следовало только еще раз перебрать в уме все обстоятельства и понять, какие шаги надлежит предпринять.

Олдвин наконец понял, что Конан не желает поддерживать беседу на тему «Все очень плохо, а будет еще хуже», и обидчиво произнес:

— Между прочим, в Академии со мной считались.

— Угу, — был невнятный ответ варвара.

— И если я развивал какую-нибудь идею, ее, во всяком случае, считали достойной обсуждения.

— Понятно, — пробубнил Конан.

— А вам, вероятно, совершенно неинтересны научные проблемы, которые…

— Послушайте, — перебил Конан, — ваши сетования на судьбу вряд ли могут считаться интересной научной проблемой, не так ли? Вы мешаете мне думать.

— В жизни не поверю, будто человек с подобной мускулатурой способен предаваться мыслительному процессу.

— Вера — дело сугубо личное и индивидуальное, — сказал Конан. — Вам угодно верить, что в Стигии каждая вторая женщина обладает змеиным хвостом, — я ведь не посягаю на это священное верование.