Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 43 из 47



Оттолкнуть и поймать, не дав налететь головой на бревенчатую стену.

— Дурочка…..

Тихий всхлип. Не от боли плачет, от обиды. Девочка! Какая же, в сущности, девочка! И ее — убить? Да за что? За то, что верна себе, и, не таясь, называет вещи своими именами? Не привыкла лицемерить. Не привыкла врать. Не умеет сдерживаться. Что ж все это — дело наживное.

Достав из кармана кабран, он сунул его Иванне под нос.

— Иванна, ты читать умеешь?

— Пошел… — но уже неуверенно и удивленно. И округлены от удивления большие, темно-карие влажные глаза.

— Тихо, детка, тихо…. Не надо ругаться. Не надо орать на меня…. - и прострелом памяти, всплывает такое сияющее, яркое, озорное, лишь одному Имри свойственное и с его легкой руки разбредшееся по Разведке, — Мы с тобой одной крови. Ты и я.

— Ты Стратег! И ты служишь….

— Кому служат Стратеги, я думал, ты знаешь, Иванна. И не думал, что дурочек отправляли учиться на Вэйян.

— Развяжи меня!

— Неа. Пообещай сначала не кусаться и не бить меня. Тогда… я подумаю!

— Развяжи! — уже не злобно, а просяще. Дрожат ресницы, отбрасывая тени на щеки.

Все верно. У своих можно просить, и искать сочувствия, и понимания. Это только врагам мы смеемся в лицо. Это только врагам можно бросать дерзости и гадости.

Освобождены руки от пут и снят железный ошейник. Смотрит прямо в лицо, изучая каждую черточку, словно пытаясь запомнить навек. Долгий взгляд, тихий всхлип.

— На твоем кабране чужое имя, Дагги Раттера. Но он горит в твоих руках. Имя, знакомое миллионом. Объяснишь?

— Ни за что. Старший перед младшим не обязан держать ответ, салага….

И вновь напряжение взгляда. Смотрит прямо в глаза, пытается верить. Только вот поверить тому, кто так близок к Хозяину Эрмэ не то, что трудно, невозможно.

— Какого черта Стратеги просто не взорвали тот корабль? Какого Дьявола притащили его на Вэйян?

— Я не знаю…

" И я не знаю, девочка. И слишком много этих «зачем». Хорошо, что ты не спрашиваешь, что я делал на Эрмэ. Сейчас это тебя не тревожит. Тревожит тебя другое. Смотришь во все глаза, пытаясь запомнить навсегда. Ну да, на документе Стратегической Разведки полыхает совсем иное имя. Арретар. И ведь не смолчишь, отпусти тебя — помчишься к шефу, ворвешься и сдашь. Сдашь с потрохами! Только вот у меня нет никакого желания стоять и смотреть в наглые глаза старого лиса! Объяснять и оправдываться. Слишком много хотелось бы спросить с него самого. И самое главное, как так получилось, что шеф Стратегов — Властитель? Тот, кто хоть раз побывал на Эрмэ, поймет это без труда. Не похож на Властителя. Добр. Великодушен. Честен. И все же — Властитель. Самых чистых эрмийских кровей."

— Идиоты. Ничему не учат вас чужие ошибки! Или не знали, что есть трофеи дарами данайцев обернувшиеся?

— Ты о чем?

— Да все о том же, милая. Все о том же…. Притащить на Базу эрмийский корабль! Ладно, Вэйян не самая крупная база и не единственная. Куда дальше — то хотели транспорт отправлять?

— Не знаю.

— И смотрит из глубины глаз неподдельное, чистое удивление.

"Да, девочка. Да! И я так же научен смотреть. Чистыми, ничего не таящими глазами. Преданно, верно, и молчать, о самом главном молчать! Разведка нас всех врать учила! Кто нас, Стратегов, тварей не знает — поверит ведь. Но только меня ты не обманешь этим чистым взглядом".

— Не веришь ты мне, Иванна. Зачем обмануть пытаешься?

— Я не пытаюсь, — но след легкой предательской улыбки на губах.

— Ну да, ну да…. Сам не вру. Никому не вру. Понимаешь, предельно честен передо всеми. И как на духу и с тобой и с Императором. Особенно с Императором!

— Откуда мне знать, кому ты служишь, Дагги Раттера? То, что я вообще с тобой говорю….



— Спасибо кабрану. Так, салага? Сам таким был. Укатали сивку крутые горки. Ладно, я не сержусь. Но, может хоть так, о чем-то отвлеченном поговорим.

— О погоде? Погода нынче чудесная. Только вот беда — не успела я ей насладиться, пока твой Иялла, словно куль меня по городу тащил.

— Скажи спасибо, что в ковер не закатал, дорогая. Он меня боится, подружка. Дрожит коленками. Я ведь сам, по его милости, перед Хозяином рабом предстал, а не гостем. Он все ладил посмеяться. Не вышло.

— И уже в фаворе!? Что там тебе Хозяин пожаловал? Кроме жизни?

— Да немного, хватит на скромненький флот. Вот куплю корабли, вооружу и буду Лигу щипать помаленьку. Там оттяпаю, тут откушу.

— Гад!

— Не говори, мерзавец! Самому тошно. А куда денешься?! Это не мы, это жизнь такая. Хочешь жить — умей вертеться. А хочешь жить хорошо…, тогда надо волчком вертеться, бешеной юлой! Ладно, Иванна, пошутили и будет….

— Что ж так? Я еще хотела твои шутки послушать…

— Что ж, слушай тогда. Внимательно слушай! И я не ждал, не ведал, не гадал, что Эрмэ к войне готовится. Сметут они Лигу. Если только не случится того, что принято именовать Чудом.

— И решил переметнуться? Пока не поздно….

— Глупости говоришь, девочка. На Эрмэ всяк, кто не Хозяин — раб. Это здесь можно жить, а там каждый день беспрестанное выживание. Ни самый приближенный сановник, ни последний раб, никто не знает, что там, в следующий миг. Даже предполагать не пытается. И сановника легко рабом сделать, памяти лишить…. Это ведь проще простого.

— Зачем же ты тогда….

— И сам не знаю.

"Не знаю". Что ж, вероятно и так. Но нельзя говорить о подобных вещах вслух, у камня, у земли, у дождя, у всего на Земле существует память. А как нашепчет в чужие уши дождь и ветер твои слова?

— Врешь, Дагги Раттера. Не доверяешь.

— Я почти никому не доверяю, Иванна. И зря я все это затеял. Зачем забрал тебя? Глупость это, баловство…. На что надеялся? На то, что найдется кто-то кому смогу доверять? Так ошибся. И открылся тебе зря…. Ты прости меня.

Догорела старая масляная лампа, тихо угасла и только тьма обнимает мир. И только светят далекие звезды. Их свет, как дождь — не избранным, а всем и всему…. Тихо дыханье Иванны, легко объятие точеных рук. Стоит рядом, не рвется прочь, приникла, голову уложив на грудь.

Своя и чужая! Есть жалось и тоска, а доверия нет. Разве высказать словами все так, что б и поняла ты и поверила и жила б чужими чувствами, чаяниями, надеждами? У нее своя правда, у него — своя. Не совместить две этих правды, не склеить.

— Ты отпустишь меня? — тихим вздохом, шелестом звездного света. А в голосе оборванной струной — тоска.

— Поклянись, что никто никогда от тебя не узнает обо мне. О том, что жив! Что никому, не своему ни чужому не скажешь ни слова.

— Тогда отпустишь?

— Отпущу.

Отойдя на шаг, приникла к окну. Короткие стриженные прядки, хрупкая нежность точеной шеи. И так хочется положить руки на плечи, утешить, губами собирая соль слез с покрытых пушком персика щек.

И знак отрицания, чуть едва заметный, движение головы из стороны в сторону. Замерзшее дыхание.

— Об этом не проси, Дагги Раттера. Не могу я смолчать о том, что видели мои глаза на Эрмэ. И о твоем участии в нападении на Вэйян. Я не знаю, чем обернется молчание об этом. Если хочешь — убей. Лучше б ты оставил меня на Эрмэ, чем вот так, клятвой запечатать слова.

И вновь перед глазами сухопарая, подвижная фигура. Темные волосы, обильно присоленные сединой, морщинки вокруг глаз, многодумные складки на лбу и сияющий взгляд. Элейдж. Сенатор! Алашавар….

Зачем отправлял на Раст-Танхам? Зачем так о многом умолчал? Ведь знал же, знал! Точно ведал, что таится чуть дальше. Знал об Эрмэ! И глубокий приятный голос, что цедил обманные слова — не забыть.

"Я подозреваю, что не только с контрабандистами мы имеем дело, Аретт. Потому и отправляю на Раст-Танхам тебя. Лишь тебе смогут контрабандисты поверить. Твой голос и твоя авола — оружие более сильное, чем три батальона Разведки. Ты один сумеешь дойти. Узнать и вернуться. Я верю в тебя"….

Тому, кто три года провел подле Черного трона уже ведомо искусство распознавать искренность и ложь, отличая их как день от ночи. Тому их уже не спутать.