Страница 26 из 47
Закрыть глаза, прикоснуться ладонью к старому камню, услышать…
Тихий нежный голос, низковатый, чувственный, волнующий. Обволакивающий.
Ее голос не спутать не с одним другим. Ее голос не забыть. И не забыть прикосновение теплой мягкой ладони к щеке. И тайком, украдкой, подаренного когда-то «люблю».
— А я говорю «нет»!
— Ты сошла с ума, раз говоришь это. Твоему братцу весьма нелюбо это слово. К тому ж, прости, моя дорогая, но не мытьем, так катаньем он добивается своего. Хочешь ссоры?
— А с каких пор ты, Таганага стал потакать ему?
— Я беспокоюсь за тебя, моя госпожа. Отдай мальчишку и делу конец. Он ведь может убить тебя в припадке ярости. И мы оба это знаем….
— Нет. Так и передай…. Пусть балует с тэнокки. Им это любо. Но своего слугу я не отдам.
— А если отберет силой? Кому будет лучше? И мальчишке объясни, пусть смирится.
— Я только и слышу о смирении, — произнес мягкий голос потерянно. — И чаще, чем от брата — от тебя.
— Я беспокоюсь за тебя, госпожа. Наш Хозяин и десять лет назад был не сахар. Но он не был таким, как сейчас. Узы крови ничего не значат для него. Иноземец убил сегодня Амари и Айдара. А твой брат лишь пожал плечами и принимает убийцу в своем дворце. Приставил к нему охрану…. Каково?
— Айдар мертв? Амари….?
— Да, девочка… Лучшие воины клана Ордо.
Повисла тишина. Густая, осязаемая, подобная душному покрывалу и выступили капли холодного пота на лбу.
Не узнать этот голос было нельзя. И застыть, устояв там, где стоял — тоже. Шеби! Так хотел увидеть ее. Напоить образом прекрасного облика глаза. Успокоить душу.
Он ступал бесшумно, словно тень и подхваченный легким ветерком, развевался белый шелк, подобный утреннему туману.
Она.
Там же, где и всегда. У плакучих ив, на мраморе скамьи…. Любовь привычек не меняет.
Прекрасная, ох какая прекрасная! Невозможная! Нереальная! Любимая!
Такая маленькая, что едва сравняется макушкой его плеча; нежная, подобная бутону в росе. Единственная и неповторимая. Одна на весь мир! И слезы катились по его щекам. Соленые, редкие брызги благодати, снизошедшей на сердце.
Дрожали губы, и он едва сдерживал рыдания, утаив их в горле.
Он смотрел, невидимый сам, укрытый тишиной и благостными сумерками. И все, что поразило когда-то — и эта трепетная нежность и отточено — совершенные жесты и водопад черных, блестящих волос будило воспоминания. И воскресало чувство.
И так невозможно было смолчать, уйти не ответив. А по пятам следовал воин. Смуглый, грозный страж, приставленный Императором.
— Прошу прощения, — проговорил Да-Деган мягко, выходя из своего убежища. — Я слышал, тут обсуждают подвиги, которые я не собирался совершать.
— Феерическое зрелище, — удивленно молвил Таганага. — Вы осмелились! Вы, собственной персоной!
— Мне нужно было позволить убить себя? Или, в лучшем случае, унизиться, — проговорил рэанин спокойно. — Отрадная перспектива. Думаю, так я б доставил неземное удовольствие Катаки. И весьма посредственное Хозяину Эрмэ.
Он скользнул взглядом по поджарой фигуре воина и посмотрел на девушку. Улыбнувшись ей, сорвал цветок и, вдохнув аромат, положил его подлее нее.
— Какого Дьявола?! — проговорил Таганага.
Да-Деган легко пожал плечами. Не хотелось ни объясняться, ни говорить. Хотелось просто присесть около ее ног. Сидеть. Молчать. Думать о чем-то, ощущая, как сыплется с ладоней судьбы песок вечности. Не быть банальным. Но быть любимым….
И плескался в холодных, ледяных глазах океан восхищенной нежности.
— Позвольте заметить, что более прекрасной, чем вы, женщины я не видел, — проговорил Да-Деган, лаская взглядом милое лицо.
И легкое пожатие плеч — ему ответом.
— А вы стараетесь быть учтивым.
И в голосе этом для него нет и капли тепла. Только тщательно укрываемая ненависть, холодок презрения, отстранение. И нет у нее никакого желания даже взглянуть на того, кто ведет беседу.
И взять бы ее за плечи, заставить заглянуть в свое лицо, да нельзя…. Нельзя. На Эрмэ и у кустов есть глаза и уши.
— А вы старательно лелеете предубеждение против меня, — отозвался Да-Деган. тихо.
— Вы сами дали повод, — ответила Шеби, поднявшись со скамьи.
Он легонько пожал плечами. Невысокая, милая, хрупкая, она на миг оказалась в двух шагах от него. И встретились взгляды. Миг, краткий, как вспышка молнии в темноте.
Она отвела взгляд, обошла его стороной, лишь остался в воздухе след — аромат то ли тела ее, то ли духов. Запах меда, смешанный с нотами полынной горечи. Аромат, сводящий с ума.
И хотелось идти за ней вслед, как пажу, сопровождающему королеву. Да только не было сил. Опустившись на скамью, он смотрел ей вослед. Смотрел как на последний луч солнца, что падает на землю перед тем, как спускается мрак.
И если б не дрожь, предательская дрожь, обуявшая тело, он бы бросился вслед. Просить, молить принять слова прощения…. Ну кто виноват, что без нее и жизнь не в жизнь, и соль не солона….
Улыбка чуть тронула губы — горькая и злая, нежная и восторженная.
"Ну и что ты скажешь ей, если догонишь? — спросил он себя. — Скажешь, что воскрес? Но разве ты — это ты? И нет ли большего наказания, чем выдать себя. Неосторожным жестом. Неосторожным словом?" — он вздохнул и случайно встретился взглядом с воином, что не спешил за своей госпожой, разглядывая нежданного визитера.
— Что, никогда людей не видел? — спросил то ль равнодушно, то ли зло.
— Таких, как ты — никогда, — ответил Таганага, пожав плечами.
Миг — и воин растворился в саду. Словно б его и не было.
15
Огненным колесом вращалась Галактика. Пылал мир. И только камень, и только металл могли в этом, буйном пламене уцелеть, но не тонкий лепесток, подобный шелку….
Он посмотрел на воина, сопровождавшего его подобно тени, усмехнулся, встав, отряхнул белоснежный наряд. Сверкнули в полумраке холодные глаза охотящегося хищника. Пожав плечами, неспешно пошел по золотой, вьющейся дорожке туда, где слышался смех и звучали горестные стоны.
И все не впервой. Но почему ж тогда так отчаянно бьется сердце? Почему в глазах — сострадание, отчего горечь на губах? И жаль сломанного веера. Не оружия, но ширмы, что помогала прятать чувства.
И в который раз ударило шквальным порывом, полным огня: — "Ну, какого Дьявола ты ринулся сюда?!!!! Ни один человек, будь он в разуме, в Империю не стремится, он отсюда бежит…. Сумасшедший….."
Закрыть глаза, остановиться. Но… поздно…. Слишком поздно бежать. От себя не убежишь, как бы ни старался.
Только и осталось — вновь предложить Судьбе игру. И вновь все поставить на кон. И заковать сердце в панцирь изо льда. Что б невольно не дрогнуло, не оттаяло не ко времени.
— Эй, рэанин, куда прешь? — голос мягкий, бархатный. Вкрадчивые нотки, противоречащие грубости слов.
Он обернулся к невысокому человеку, окликнувшему его. Бледная кожа, черные волосы, черные тонкие брови…. Незнакомец выглядел мальчиком. Но внешность бывает обманчивой. В темных, непроницаемых глазах было не разглядеть угрозы, но и дружелюбию мягкого голоса он не верил.
— Что, нельзя? — так же мягко спросил он.
— Почему ж….. Только вот что лигиец, в обморок не упади.
Насмешка. В этот раз насмешка явная. Да-Деган пожал плечами, кутаясь в легкий летящий шелк, и не снизошел до ответа. Бесшумно ступая по золотому песку дорожки, шел, усмиряя биение сердца.
Равнодушие… еще одна маска. Пой шут, смейся шут. Хохочи, кривя рот, когда тебе совсем не до смеха. Пей, наполненный по края кубок страстей, ненависти и боли, смакуй каждую каплю. И бойся — быть собой и потерять себя.
А в саду бесновалась толпа и горели костры. Текло рекою алое вино, смешавшись с кровью. И было огромное желание повернуть назад, уйти прочь. Не видеть и не знать. Забыть. Избавиться от боли, злою осою жалящей правый висок.
И возникал вопрос — жег сердце, несмотря на броню изо льда, заставляя идти по песку как по хрупкому стеклу да босыми ступнями. Отчего не обрушится небо, отчего не взорвется солнце, отчего не сойдет с орбиты сумасшедшая планета. Отчего, словно издеваясь над законами бытия, Судьба хранила Черную планету?