Земля Горящих Трав

Вскоре он отыскал еще одну фреску. На ней из моря вышел огромный краб, а перед ним стоял старый человек с обручем в волосах и с курчавой бородой. В одной клешне краба был стилос, в другой — дощечка, а у человека — свиток.

Аттаре волновался. Он понимал, что рисунки в храме содержат какое-то важное послание. Что они означают? Краб учит человека грамоте? Но, похоже, тогда стилос и дощечку положено держать человеку. Краб принес их ему? Человек — уже старик, и он сам читает свиток…

А танцовщики, развлекающие рогатого великана? Он какой-то стихийный, дикий и голый, а они тонкие и изящные, и одеты. Может, они не просто развлекают его, а показывают искусство танца?

Местами подземный коридор был сильно поврежден и засыпан. Крепежные работы требовали серьезного подхода. Каждый расчищенный участок приносил что-нибудь новое. Аттаре вызывал художника и мастера светописи Хородара из Звониграда, чем-то похожего на великана с первой фрески, такого же мощного бородатого человека с добродушным лицом. Хородар делал зарисовки и светописные снимки фресок, восхищался знанием анатомии и точностью рисунка местных художников. Фресок было более десятка, все на один сюжет: люди и существа. Женщина давала хлеб человеку с головой вепря, стоящему перед ней, как каменная глыба. Музыкант играл на каком-то струнном инструменте с деревянным корпусом, а над ним вилась птица, похожая на шестикрылую сову, о которой пела Ярвенна.

Аттаре пока не мог определить значение рисунков, хотя в них явно прослеживалась общая мысль. Копии изображений были переданы в ученый совет при Всемирном Комитете народов. Совершенно опьяненный находками, Аттаре почти перестал спать ночами. На творческом подъеме он или перечитывал отчеты, просматривал материалы, недавно присланные в лагерь, или изобретал свой крыломах.

Оргонто — приморский город. Аттаре помнил, как часто, стоя на берегу, всматривался в даль, где небо смыкалось с морем. Ему казалось, что он видит там крупную точку, которая все приближается, приближается и превращается в машущую крыльями лодку. Он знал, что крыломах существует только в его воображении. Аттаре уже сделал несколько неудачных попыток построить и поднять в небеса эту штуку.

Конструкция аппарата была несложной. Рулём высоты служил широкая хвостовая плоскость. Два крыла приводились в движение механизмом, работающим от мускульного усилия человека-летателя. Взмахи крыльев позволяли бы крыломаху нащупывать нисходящие и восходящие потоки воздуха. Как только он их уловит, начинает парить. Если понадобится, летатель опять машет крыльями и переходит на другой поток. Это было похоже на парусную лодку — на маневр, когда она пересекает линию ветра, иными словами — меняет галс.

Приморский житель, Аттаре с детства имел представление о том, как управляются с парусами.

Его крыломах был бесполезной задумкой. Аттаре знал, что воздухоплавание развивается в другом направлении, путем строительства машин с неподвижными крыльями. Крыломах Аттаре разве что сгодился бы для потехи: устраивать праздничные гонки над морем. Но не эта затея была целью Аттаре. Он хотел изобрести, вернее, вымечтать свой крыломах только для того, чтобы однажды на горизонте кто-то увидел крупную точку, которая с приближением вдруг превратилась бы в лодку с крыльями.

Дом Аттаре в "Северной Оливе" всю ночь освещал мраморный шарик, закрепленный на небольшом треножнике. Шарик выточил на станке и облек сиянием Сеславин. Это было уже его изобретение, как использовать свой редкий дар — умение наделять свечением предметы. Светильники Сеславина не обжигали ночных бабочек, поэтому Аттаре и предпочитал их обычной лампе. У светильника был один недостаток: его нельзя было погасить, он продолжал сиять около суток. Но днем его свет был бледен и никому не мешал.

Мраморный шар выхватывал из темноты образцово красивое лицо Аттаре: в меру высокий лоб, выразительный подбородок, тонко очерченные губы. Крупные бабочки вились в пристройке.

— Что, слетелись на свет? — обратился к ним Аттаре. — Ничего, летите. У вас есть прекрасная возможность рассмотреть свет поближе. Можете без опаски подлететь и изучить то, к чему тянет весь ваш род: на сей раз это не будет стоить вам жизни.

Подземный храм располагался довольно глубоко. Аттаре ожидал, что там окажется усыпальница или сокровищница. Они с Сеславином спустились на самый нижний ярус. В глубине покоя высилась на постаменте фигура, умело высеченная из камня. Она изображала некое существо: стоящую на хвосте змею, у которой были крылья и передние лапы, подобные лапам кошки.

— Здесь очень странные твари, — в очередной раз повторил Аттаре, обходя змею кругом. — Мир-загадка. Взгляни-ка, — он присел перед подножием змея, показывая Сеславину барельефы на цоколе. — Люди проходят весь круг жизни. Женщина рожает ребенка, играют дети. А вот подросток, видишь, он учится писать, сидя у ног учителя. Юноша метает копье. А теперь он занимается ремеслом. Кстати, твой коллега: каменщик. А вот он женится и зачинает ребенка. Взгляни, Сеславин: они не стесняются своего тела. Красиво, правда? А сейчас эта парочка общается с нашими старыми знакомыми: с огромным крабом, с рогатым силачом, с многокрылой птицей… Никак не могу уловить, — Аттаре с досадой щелкнул пальцами. — Муж строит лодку, и краб подает ему инструменты. Жена стоит возле голого рогатого чудища и, похоже, собирается дать ему это белое одеяние, которое держит в руках. Предположим, она хочет, чтобы он оделся…

Сеславин, присев рядом, молча рассматривал изображения. Тем временем Аттаре встал и отошел на пару шагов, чтобы окинуть взглядом скульптуру в целом.

— Мне кажется, — продолжал Аттаре, протянув в сторону змея руку, — что люди — не ученики этих существ, а их учителя. По крайней мере, в некоторых случаях. Помнишь, краба со стилосом и старика со свитком? Я убежден, что старик преподает крабу азбуку. У меня есть гипотеза…

Сеславин тоже встал на ноги. Он не понял, что произошло. В какой-то миг Сеславину показалось, будто земля качается и дрожит: точно храм едет куда-то, и его трясет на ухабах. Раздался глухой страшный раскат, потом еще и еще. И тотчас рухнул потолок. Сеславин хотел закрыть голову руками, но не донес их, уронил, зашатался — его оглушил камень, потом второй — и он упал ничком с мыслью, что все кончено.

Сеславин успел увидеть короткий сон. Наверное, он был связан с последними словами Аттаре. Сеславину показалось, что к нему пришел учиться краб, и Сеславин сказал ему:

— Вечным холодом глубины

Сжато сердце — и стук в висках.

Мне во тьме приходили сны

О сияющих небесах.

Это был обрывок какой-то песни Ярвенны. Он, должно быть, пришел в голову потому, что со стуком в висках и ощущением холода Сеславин медленно приходил в себя. Но не сияние небес, а слепой мрак стоял перед глазами.

— Аттаре!.. — тихо позвал Сеславин и сжал зубы от внезапного приступа тошноты.

В ответ раздался едва слышный стон, невнятное:

— Ааа… свет…

Сеславин через силу стал подниматься, повел плечами, освобождаясь из-под кучи обломков. Он наконец сообразил, о чем просил Аттаре… Сеславин облекся сиянием. Стало видно.

Подземный храм был засыпан. Аттаре и Сеславин оказались точно в норе. Аттаре лежал навзничь под завалом земли и камней, запрокинув голову, и его лицо при свете казалось совсем белым. Сеславин наклонился над ним, чувствуя, что душа проваливается куда-то в безнадежность.

— Аттаре, ты жив?.. Слышишь?…

Сеславин стал откапывать его, надеясь, что, если ему станет легче дышать, он придет в себя. У самого Сеславина дыхание по-прежнему вырывалось из груди с хрипом. Может статься, оттого что в этой подземной норе не хватало воздуха. Он старался не позволить себе ясно осознать мысль, что они погребены заживо. Сверху все время с шорохом сыпалась щебенка.