Страница 4 из 41
— От солнца три пары «мессеров», Сашка, возьми на себя...
— Штилле-штилле, кнабен, аллес форвертс...
Упруго качнулись стрелки приборов — щёлк, полный, ноль... Я пулей вылетел из кабины и скатился по крылу на бетон. Сидя на корточках, задрал голову.
Было тихо. Неподвижно и разлаписто высились самолёты.
— Жара... — выдохнул я. И увидел у самого края полосы торчащий из земли кран — труба, изогнутый носик, ржавый вентиль.
Вообще-то в этом не было ничего удивительного, такие штуки на аэродроме — дело привычное. Куда удивительней было, что, когда я качнул вентиль, он хоть со скрипом, но повернулся — и мне под ноги ударила тугая струя веющей холодом воды, прозрачной и чистой. Я наклонился к ней...
— Женька! Погоди, не пей!
Как бы я не хотел пить, но такой крик после шести часов одиноких блужданий... Я выпрямился и увидел катящую по полосе ту девчонку. Она была одна и явно очень спешила. Лицо девчонки было встревоженным и серьёзным, она подлетела ко мне, проскочив между двух «мессеров», и остановилась, как вкопанная.
— Погоди, не пей, — повторила она, хотя я и не собирался пить. — Я так и знала, что ты где-то тут... Заблудился?
— Ну, — кивнул я. Притворяться не имело смысла — не для своего же удовольствия я тут хожу... — Не туда свернул.
— На, попей, — она, изогнувшись, достала из багажной корзинки бутылку из-под пепси. В бутылке оказалась вода, уже согревшаяся, и я не без удивления спросил, напившись:
— А отсюда почему нельзя?
— Нельзя, — коротко ответила она. — Ничего, что тут растёт, есть нельзя... и пить ниоткуда нельзя. Ты из пруда не пил? — она встревожилась.
— Не, — я покачал головой. — А что, яд какой-нибудь?
— Садись на раму, поехали, — вместо ответа сказала она. — Стемнеет ещё не скоро, но всё равно поехали... Сумку на багажник пристегни...
— Давай я тебя повезу, — предложил я. Не хватало ещё, чтобы девчонки меня катали на раме...
— Ты не знаешь, куда, — отрезала она. — Я и то еле тебя нашла, хотела за мальчишками возвращаться... Поставил? Садись.
Мы покатили по бетону. Рядом с тем местом, где я вышел на полосу, оказалась ещё одна тропка, она вела под откос, потом — через решётчатый мостик, перекинутый над тихим ручьём, а там мы вдруг оказались в аллее из старых лип, в конце которой видны были ржавые ворота из металлических трубок.
— Ну и ну, — вырвалось у меня, — да тут же ходьбы минут десять... Я почти дошёл, выходит?
— Почти дошёл, — согласилась она, — ещё немного, и точно дошёл бы... — в голосе послышалась ирония.
— И что у вас за аэродром такой, — пожаловался я.
— Он не у нас, он сам по себе, — отрезала девчонка и после короткого молчания вдруг сказала: — Меня Лидкой зовут, Лидией... Жень, ты вот, что... Тут рядом речка хорошая, леса, и в городе и кафе есть, и дискотека... Ты на этот аэродром не ходи. Туда никто не ходит. Почти никто.
— Вы ведь ходите, — возразил я. Теперь, когда блуждания остались позади, у меня появился жгучий интерес к покинутому месту.
— Мы не в счёт, — серьёзно сказала она. — Ты ведь даже не представляешь себе, как тебе повезло, что ты на нас наткнулся...
Мы объехали металлические воротца, Лидка остановилась, и я спрыгнул на землю, подхватил свою сумку. По этой стороне улицы, на которую мы выехали, тянулась лесополоса — наверное, вдоль всё того же аэродрома — и ряд колючей проволоки перед ней.
А на той стороне начинались заборы — я так понял, задняя сторона участков, где стояли дома. Эти заборы словно отгораживали всё остальное от аэродрома.
— Вот, — сказала Лидка. — Вон там, — она махнула рукой, — переулок, по нему выйдешь на Знаменскую дорогу...
— О, мне как раз туда! — обрадовался я и положил руку на руль её велосипеда. — А ты где живёшь? Давай я тебя провожу...
— Я не домой, мне ещё с ребятами встретиться, — быстро сказала она и улыбнулась странной короткой улыбкой. — Счастливо.
— Счастливо, — немного разочарованно ответил я и удивлёно увидел, как Лидка вновь сворачивает в аллею. — Лид! — окликнул я её. — А как нам встретиться?!
— Встретимся! — отозвалась она, налегая на педали.
5.
Адрес «Знаменская дорога 22» оказался большим домом на высоком фундаменте, спрятавшимся в глубине заросшего сада за давно некрашеной металлической оградой из каких-то декоративных дуг. Я неожиданно оробел и топтался у калитки. Какая-то бабулька, шкандыбавшая мимо, ободрила меня:
— Заходи, внучок, заходи, дома Толич, уж часов пять как вернулся.
Гостя встречал... — и улыбнувшись поощрительно, двинулась дальше. Вообще улица была совершенно не городской и довольно оживлённой, мои манипуляции около двери выглядели подозрительно, и я, нажав щеколду, шагнул во двор, раздумывая несколько запоздало, есть ли у деда собака.
Собаки, кажется, не было. Не успел я пройти и половины пути до высоченного крыльца (сбоку виднелась дверь — в подвал, что ли?), как на него вышел высоченный старик, в облике которого была какая-то величественность.
Он был одет в свободную рубашку, старые брюки и сандалии, но на носки, а не просто так. И на меня смотрел, сведя густые белые брови... но не успел я открыть рта, как он сказал, взявшись рукой за перила:
— Женя?
— Да... я... — промямлил я и добавил: — Здравствуйте, дедушка Анатолий...
— Женя, да ты же только завтра должен был... — он осекся и заспешил ко мне (кстати, легко спустившись с крыльца). Я и опомниться не успел, а он обнял меня, прижал к себе, отстранил и сказал ласково: — Женя, здравствуй, внук... — от него пахло каким-то одеколоном и немного водкой. — Что же ты так — не предупредил, ничего не сообщил, я-то завтра собираюсь встречать... Ну, пойдём, скорей пойдём домой, устал, наверное...
А меня вдруг как будто стукнуло — да ведь это деда я видел на станции!!! Вот чёрт, прошёл от него в пяти шагах... Сказать? Расстроится, наверное... Да и неудобно, что не узнал — хотя, что неудобно, я же его не видел сколько...
— А у меня гость, — слегка извиняющимся тоном сказал дед, пропуская меня вперёд с прохладной веранды с почти сплошным остеклением в первую комнату.
Если честно, я не очень обратил внимание на человека, предупредительно поднявшегося мне навстречу из-за стола, потому что моё внимание привлекли предметы, развешанные по стенам. Первое, что я подумал, было ошарашенное: «А мне никто и не говорил!»
Я действительно не знал, что мой дед был лётчиком. Но густо усеивавшие стены фотографии и предметы вроде пары высоченных краг на меху сомнений не оставляли.
Я мысленно горько усмехнулся: ну как после этого говорить, что нет судьбы?! Она с самого утра меня доставала — сперва брошенный аэродром, а теперь ещё и это...
Но тут я наконец-то вспомнил о правилах хорошего тона и, поставив у ноги свою сумку, вежливо сказал стоящему возле стола подтянутому худому старику в лёгком костюме:
— Добрый вечер... Евгений.
— Мартин Киршхоф, — с гортанным акцентом, но без запинки сказал он, протягивая мне руку. — Сожалею, что моё прибытие совпало с вашим, молодой человек. Анатолий говорил мне о внуке, и я даже обсуждал с ним возможность моего отъезда, но он настоял...
— Это мой друг с войны, — дед Толя положил мне руку на плечо. — И он, конечно, никуда не поедет.
— Мне не хотелось бы стеснять... — начал немец, но я преодолел обалдение и вклинился:
— Конечно, нет. Я вряд ли часто стану бывать дома и не буду вам мешать. И вообще, я сам виноват, что приехал раньше и не дал подготовиться.
— Голодный, наверное? — спросил меня дед, и я увидел на столе изобильный разор и на три четверти пустую бутылку водки. — Ты как добирался-то вообще?.. Садись, садись, а сумку я в твою комнату отнесу...
— С поездом, — сказал я. — Да не надо... я потом сам сумку... А где руки помыть? Я на вашем старом аэродроме заблудился по настоящему...
Старики смотрели на меня — оба. Внимательно и встревожено...