Нель

Баранова Наталья Валерьевна

Нель

За окном бродил ветер, шелестел, играя листвой. Но сначала ей показалось, будто в стекло стучится не он, а дождь. Или то было ощущение из сна? Девушка села на кровати, подтянула ноги к груди. Сон был тягостным, и если б могла, она проснулась бы раньше, не досматривая его до конца. Мотнув головой, она встала и налила себе в стакан воды, отпила короткий глоток. Подойдя к окну, отдёрнула тонкую ткань занавеси.

Ночью и в самом деле шёл дождь. В зеркалах луж отражались дрожащие огни, с неба смотрели звёзды. Остатки облаков стремительно удалялись, только на грани неба и земли, у самого горизонта, ещё просматривалось остатки небесного стада туч. Прислонившись спиной к стене, девушка отчего-то испуганно вздохнула. Впрочем, не почему-то. Под окнами пронёсся чёрной стрелой автомобиль, поднял кучу брызг из лужи. Странно, но она успела рассмотреть лицо человека за рулём, жёсткое, умное, властное, кому-то могущее показаться привлекательным. Но не ей. Это лицо было знакомо по сну, затяжному ночному кошмару. Она помнила холодный и уверенный взгляд, издевательскую насмешку на губах, его слова: "Вот и всё. Ты больше никому ничего не докажешь. Всё, Нель".

Нель? Её звали не так. Но отчего-то пересохли губы, когда она вспомнила об этом, и холод змеёй скользнул по позвоночнику. Как-то неожиданно кольнуло под лопатку. Она допила остаток воды из стакана, машинально поставила его на край низкого столика. Подойдя к зеркалу, включила бра и вымучено улыбнулась своему отражению.

Нет, всё было прежним — длинные локоны светлых волос, высокие скулы, кожа с проступившими веснушками. Веснушки появлялись каждую весну, и это изрядно злило. Ещё у неё были пухлые, почти как у ребёнка губы и ямочки на щеках. Она была невысокой, пухленькой и пугливой. Совсем не такой, как та девушка из сна. Та, кем она себе снилась. Та была жёсткой и уверенной, уверенной во всём. Она помнила жест, которым та проводила по коротким жёстким прядям, ощущение улыбки, в которой жил вызов, и взгляд — уверенный, оценивающий, который любому мог показаться дерзким. Холодный и, может быть, слегка циничный строй мыслей. Какое-то мгновение, проснувшись, она ощущала себя той, другой, совсем иной. К счастью, то был только сон.

Она пожала плечами, присев на край кровати притянула к себе халат и, набросив его на плечи, отбросила прочь настырные мысли, что лезли в голову. Несколько минут сидела потерянно, ни о чём не думая, просто разглядывая потрёпанный маникюр на ногтях. Перламутровый лак потрескался и слез с кончиков ногтей. Вздохнув, она достала из тумбочки лак и склянку с ацетоном, и принялась наводить на ногти красоту. " Как ни крути, Оксанка, а всё, что у тебя есть, это только руки, — подумала она, — не дал бог красоты, так как не старайся, а больше её не станет". Когда прозвенел будильник, руки уже были в полном порядке — мягкие тёплые ладошки, а ногти сияли свежим лаком. Машинально прихлопнув будильник ладонью, что б не звенел, она поднялась и направилась на кухню.

На столе остались следы вчерашнего пиршества — несколько бутербродов, ломтики сыра и ветчины, холодные куски курицы, остатки салата. Объедки кто-то убрал, должно быть, Светка, кому ещё такое придёт в голову? Все остальные приходят гулять, эта одна стремится услужить, а, может статься, то просто привычка, от которой никто и ничто не отучит эту чистюлю. Она подтянула к себе бутерброд, откусив, пожевала, и отложила в сторону. Привычным движением проверила, есть ли в чайнике вода, и включила его в сеть. Умная техника не заставляла долго ждать. Вода закипала за минуту с небольшим, тогда как на газу на такую же процедуру уходило чуть не вдесятеро больше времени. Достав банку с кофе, она бросила на дно бокала пару ложек коричневого порошка, сыпанула песка, залила всё кипятком и, размешав, отпила глоток, потянулась к бутерброду.

Откуда-то пришло неприятие, кусок не лез в горло. Казалось, что у кофе какой-то странный вкус и запах, он начисто отбил аппетит. Отставив кружку подальше, она задумалась. В голове роились странные мысли, новые и будто чужие. Выскажи вчера Светка что-то подобное, она бы только рассмеялась. Не давал покоя вопрос — смешной, нелепый, но оттого не менее настырный. Всем известно как звучит хлопок двух ладоней. Всем известно это с детства, но нет ответа на другой — а как звучит хлопок одной?

Она размышляла об этом, даже выйдя на улицу и семеня мелким шагом по аллее. Она не любила такую погоду и ранние прогулки. Ко всему сегодня выходной и можно бы поспать подольше. Если бы не кошмар, приснившийся ночью. После такого, проснувшись, не заснёшь. А ещё не шли из головы слова, сказанные странной старухой прошлым утром: " Сглазили тебя, девонька". Видно, и впрямь, сглазили. Все последние дни на душе кошки скреблись, беспокойство подтачивало силы, хоть беспокоиться было и не о чем. Всё в жизни гладко, всё ладно. Есть у человека и работа и дом, так о чём ещё беспокоиться? О деньгах? Ей на жизнь хватало. И на праздники тоже. О тряпках? Об Игоре, которого увела из-под носа Инка? Так не велика потеря, парень — не парень, а так, вроде банного листа. Не очень-то и нужен. Нужен он Инке со своими проблемами, так пусть она о нём и заботится. А она даже и без смазливой мордашки со своими прочими данными — квартирой и деньгами найдёт мужика. Коли будет нужен.

Впрочем, вся беда в том, что лично ей никто не нужен. Она подозревала это давно, а ночью, перед тем как лечь спать почувствовала это отчётливо и остро. Тому виной мог быть бокал вина выпитого накануне. Впрочем, сегодня с утра она не могла б поручиться, что не одиночество души заставило выпить её этот бокал. Одиночество, порой, толкало её на необдуманные поступки. Присев на скамью она задумалась. Глядя на светлеющее небо, сквозь ветки деревьев, росших около скамьи, пыталась избавиться от смятения, которое так никуда и не ушло.

Как обычно, когда не напрягаешься, не пытаешься насильно выудить какой-то момент из памяти, пришло воспоминание, один короткий момент.

…Она стояла на перроне, ожидая электричку. На душе было стыло и муторно. Как всегда, когда одиночество насаживает душу на свой острый коготь и начинает вытягивать жилы, злорадно усмехаясь. Что таить греха, живя той жизнью, как и окружающие её люди, она не нажила друзей и подруг. Впрочем, видимость дружбы была. Как и у всех. Но только она не сомневалась, что никому из её окружения не понадобиться душевных мук, что б предать. Ради личной выгоды. В тот день было то же самое — сомнения, тоска и ощущение враждебности мира. Не было сил. И не было желания жить. В какой-то момент в голову пришла шальная мысль — узнать, что будет после…. После того, как сделаешь шаг вперёд с края платформы, шаг под надвигающийся поезд.

Достаточно странно, что в тот момент тоска ушла, перестав точить нервы. Ушли все эмоции и обиды, словно эта мысль принесла единственное верное и правильное решение. Пришло спокойствие и ощущение свободы. И показалось на какой-то миг, что её жизнь и судьба — исключительно в её руках. Оставалось только сделать шаг.

— Не подскажете, сколько времени? — прозвучал голос за спиной, заставивший её обернуться и сделать шаг прочь от края.

Перед ней стояла миниатюрная женщина в зеленоватом плаще и элегантных туфлях на длинном каблуке. У неё были чёрные короткие волосы, несмотря на прохладную погоду ничем не прикрытые, внимательные зелёные глаза, лицо полное уверенности и спокойствия. Глядя в эти глаза, Оксана почувствовала шок. Похоже, что незнакомка почувствовала её намерение и подошла специально, что б остановить. Но… об этом не было сказано ни слова. Разговаривая ни о чём, так как до сознания попросту не доходил смысл сказанных ими обоими фраз, Оксана чувствовала, как по телу распространяется дрожь и уходит покой. Зелёные глаза завораживали. И ещё каким-то уголком сознания она отметила, что незнакомка очень и очень красива. Уверена в себе и красива, хоть от глянцевой, лакированной красоты фотомодели в ней не было ничего. Черты лица мелкие, несколько неправильные, упрямый подбородок, умело подкрашенные глаза и губы и изумительная кожа. Оксанка почувствовала укол ревности, глядя на эту кожу — ровную, гладкую, слегка золотистую от загара. Ни веснушек тебе, ни отдающей рыхлостью белизны. Незнакомка была своеобразна, несколько резковата в жестах, и когда улыбалась, появлялось ощущение, что улыбается она чему-то понятному только ей, и оттого казалось, что она улыбается свысока.