Иван Грозный

Во-первых, оказалось, что вырыть канал и переправить по нему османские суда в Волгу невозможно. Тогда паша приказал делать «волоки и колеса», чтобы перетащить суда «волоком», «и пошли к Волге и шли половину дни и стали волоки и колеса портитись». В измученном бесплодными работами войске начались волнения, турки пришли к паше «с великою бранью»: «И ты то манил, что мочно Дон с Волгою спустити в одно место, и мы нынечя твою ману видели». Хан предложил наместнику вернуться в Азов, и на этом поход бы закончился, но в это время прибыло посольство от астраханских татар: «Каторги (то есть галеры, гребные суда. — Б.Ф.) ваши нам не надобе, мы тебе судов привезем, сколько вам надобе». В итоге Касим-паша принял решение идти с войском под Астрахань, вернув в Азов корабли вместе с находящимися на них пушками.

16 сентября Касим-паша и хан подошли к Астрахани и «астороханские люди и со многими суды к ним приехали». Однако овладеть Астраханью не удалось. В Москве своевременно приняли меры к защите крепости. В начале 1569 года в Астрахань был послан новый воевода окольничий Долмат Федорович Карпов, очевидно, с подкреплениями. Не имея артиллерии, османы не могли штурмовать город, а русские пушки со стен крепости успешно обстреливали вражеский лагерь. По приказу султана Касим-паша начал строить крепость на «старом городище» под Астраханью, чтобы «зимовать» там. Тем временем к Астрахани подошла на судах русская «плавная рать», которую собрали весной 1569 года, во главе с боярином князем Петром Семеновичем Серебряным Оболенским. «Плавная рать» нанесла удар по тем ногайским и астраханским татарам, которые перешли на сторону султана и снабжали продовольствием османское войско. В итоге турки снова «пришли... на пашю с великою бранью», и 26 сентября осада с Астрахани была снята. Как отмечали русские современники событий, Девлет-Гирей, желая убедить правящие круги в Стамбуле в бесполезности подобных походов, нарочно повел османское войско к Азову «по безводным местом», и значительная часть его погибла, так и не дойдя до этого города.

Астраханский поход закончился полной неудачей, но причиной неудачи были ошибочный план действий османов и разногласия между Бахчисараем и Стамбулом. Русское же войско не нанесло противникам решительного поражения, и угроза с юга продолжала сохраняться.

В следующем году планы похода на Астрахань в Стамбуле были оставлены: началась война с Венецией, и войска и флот потребовались на Средиземном море. Благодаря этому, однако, крымский хан мог приступить к осуществлению собственных планов, направленных против Русского государства. Хан не скрывал своих враждебных намерений: раз царь не отдает Казани и Астрахани, писал он Ивану IV, «и меж дву нас миру и дружбе как быть». Весной 1570 года хан послал своего сына Адил-Гирея против царского тестя — кабардинского князя Темрюка. В начавшейся войне Темрюк потерпел поражение, был ранен, а двое его сыновей попали в плен к татарам. Эта неудача серьезно ослабила позиции России на Северном Кавказе. Не могло не беспокоить Москву и то, что неудача астраханского похода не привела к ослаблению связей между Крымом и Ногайской ордой: уже зимой 1569/70 года в Бахчисарае снова появились ногайские послы, которые вели переговоры о браке одного из ханских сыновей с дочерью Тинехмата.

Все это заставляло постоянно держать на южной границе по Оке войска, которые были так нужны на ливонском фронте. Здесь стражу от татар несли во главе русской рати первые лица в государстве: Иван Дмитриевич Бельский, Иван Федорович Мстиславский, Михаил Иванович Воротынский. В 1570 году дело ограничилось нападениями крымских царевичей на каширские, рязанские и новосильские места, а весной следующего, 1571 года в поход выступил хан со всей ордой. Хан рассчитывал на успех, так как захваченные пленные сообщали: «На Москве и во всех городех мор и меженина великая, а рать, де, свою всю... государь послал с королем да с Ываном Петровичем Яковля в Немцы».

Весной 1571 года на Оке, как и раньше, стояли войска во главе с Иваном Дмитриевичем Бельским и Иваном Федоровичем Мстиславским. Их должно было усилить опричное войско, которое во главе с самим царем 16 мая 1571 года выступило из «Слободы на берег».

Впоследствии, когда произошли трагические события, поставившие царя в трудное и исключительно опасное положение, по обыкновению был начат розыск изменников. Интересовавшие царя сведения доставил ему из Крыма гонец Севрюк Клавшов, отправленный к Девлет-Гирею в конце лета 1571 года. Оказалось, что хан с ордой, к которой присоединился большой отряд ногайцев, хотел предпринять набег в район Козельска, когда в его лагере появился перебежчик — галицкий сын боярский Башуй Сумароков, призвавший хана к походу на Москву. Затем, на «Злыиском поле», в лагере хана появилась целая группа перебежчиков — детей боярских из разных южных уездов, которые говорили хану, что «на Москве и во всех городех московских по два года была меженина великая и мор... многие люди вымерли, а иных многих людей государь в опале своей побил; а достальные воинские люди и татарове все в Немцех, а государя, де, чают в Серпухов с опришниною, а людей, де, с ним мало». Все эти сведения соответствовали действительности: страна была разорена голодом, моровым поветрием и опричными казнями, значительная часть войска еще находилась в Ливонии после безуспешной осады Таллина, опричное войско, сопровождавшее царя, было действительно невелико и состояло всего из трех полков. Особую активность проявил сын боярский из Белева Кудеяр Тишенков, предложивший проводить татарское войско «через Оку и до Москвы». Видимо, благодаря содействию Кудеяра были найдены броды на верхней Оке в окрестностях Кром, и орда обошла стоявшую на этой реке русскую армию. Перед татарами оказалось лишь опричное войско во главе с самим царем. Однако оно не приняло боя и отступило.

Приказывая гонцу собирать «вести» в Крыму, царь хотел узнать, кто сообщил хану о местонахождении его ставки, как получилось, что многочисленное татарское войско неожиданно оказалось в опасной близости от нее. Вскоре после событий царь жаловался литовскому гонцу Ворыпаю, что «мои привели меня на татарское войско, [оно было] в четырех милях, а я о них не знал». О том, что произошло далее, в «Разрядных книгах» сказано кратко и весьма сдержанно: царь «тогда воротился из Серпухова, потому что с людьми собратца не поспел». Более подробна, но столь же сдержанна современная запись, приписка к тексту Никоновской летописи: «Царь и великий князь Иван Васильевич с опричниною в те поры шол из Серпухова в Бронниче село в Коломенском уезде, а из Броннича села мимо Москву в Слободу, а к Москве не пошол, а из Слободы пошол в Ярославль и дошол до Ростова, и тут пришла весть, что Крымский хан пошол прочь». При всей сдержанности записи чувствуется удивление ее автора — царь не поехал в Москву, чтобы готовить столицу к обороне, а уехал на север и увел с собой значительную часть опричного войска: позднее под Москвой опричниками командовал князь Василий Иванович Темкин, который в этом войске ранее занимал не самое заметное место второго воеводы передового полка. Князь Курбский, у которого не было каких-либо причин для такой сдержанности, оценивал происшедшее гораздо более определенно — «бегун пред врагом и храняка (то есть тот, кто хочет сохранить себя. — Б.Ф.) царь великий християнски пред бусурманским волком».

Не вызывает сомнений, что царь испугался, но испугался не татар, а прежде всего собственных подданных. По убеждению царя, он оказался в тяжелой и трудной ситуации благодаря действиям «изменников». Что же могут сделать эти люди, если со своим небольшим войском он вступит в бой с татарами? Уже неоднократно упоминавшийся в нашей книге Джильс Флетчер, собиравший при царе Федоре Ивановиче сведения о недавнем прошлом, так и записал, что царь не посмел вступить в битву, «потому что сомневался в своем дворянстве и военачальниках, будто бы замышлявших выдать его татарам». Этими же опасениями за свою власть диктовалось и решение царя увести с собой опричное войско — если бы оно погибло в бою с татарами, была бы утрачена его главная опора.