Иван Грозный

Проигрыш кампании привел к переходу под власть Речи Посполитой всего Великолукского уезда. Тем самым был вбит вражеский клин между Новгородско-Псковской и Смоленской землями. Создавался плацдарм для возможных действий против главных центров обороны русской западной границы — Пскова и Смоленска.

Как реагировал царь на новые неудачи своих войск? Об этом сообщают два рассказа. Оба записаны польскими шляхтичами, побывавшими в России в годы Смуты. Станислав Немоевский по дороге на свадьбу Лжедмитрия I записал в Можайске рассказ о том, как царь после понесенных поражений бил палкой почитаемую статую Николы Можайского, приговаривая: «Зачем Литве помогаешь?» Другой польский шляхтич, Самуель Маскевич, побывавший в Москве в 1612 году с гетманом Жолкевским, сообщал о богатых дарах царя кремлевскому Чудову монастырю: Иван IV просил патрона монастыря архангела Михаила, главу Небесного воинства, даровать ему победу над польским королем. Когда же победы не последовало, царь, разгневавшись, приказал лишить монастырский храм его убранства и разбить из пушек его золотой верх.

Оба рассказа едва ли достоверны (так, нет никаких данных о том, что в последние годы Ливонской войны Иван IV побывал в Можайске). Но они бросают свет на отношение подданных к своему государю, от гнева которого не могут спастись ни известная обитель, ни почитаемая святыня. Вместе с тем рассказы эти не могли появиться на пустом месте, в них надо видеть искаженный отголосок тех приступов гнева, которые охватывали царя при получении известий о новых победах войск Батория. Позднее царь припоминал Баторию, что во время военной кампании 1580 года «наши изратцы (изменники. — Б.Ф.) Велиж и Усвят и Озерища по твоим жаловальным грамотам твоим людем отдали». По-видимому, неудачи он снова «приписывал» «измене» своих подданных.

Положение дел для царя было тем более мучительным, что он не мог открыто излить свой гнев на главного виновника всех неприятностей — Батория. Обстановка на западном фронте складывалась так, что следовало искать мира, ибо продолжение военных действий могло привести к новым серьезным потерям.

Вместе с тем все более явным становилось и нежелание дворянства продолжать войну. 8 января 1581 года оршанский староста Филон Кмита, допросив русских пленных, сообщил королю весьма важные сведения: «Великий князь в то время имел у себя сейм, желая знать волю всех людей, своих подданных, вести ли войну или заключить мир с вашим королевским величеством. Они показали, что вся земля просила великого князя, чтобы заключил мир, заявляя, что больше того с их сел не возьмешь, против сильного господаря трудно воевать, когда из-за опустошения их вотчин не имеешь, на чем и с чем». Хотя исследователи (А. А. Зимин, Р. Г. Скрынников) выражали сомнения в достоверности этого свидетельства, серьезных аргументов, доказывающих его ложность, так и не было приведено. Снова, подобно тому, как это было в 1566 году, царь созвал представителей дворянства для решения вопроса об отношениях с Польско-Литовским государством, и «вся земля» устами своих представителей просила о заключении мира, так как служилые люди более не в состоянии служить с разоренных поместий. Заставить дворянство продолжать войну царь в сложившейся ситуации не мог — репрессии могли побудить подданных пойти навстречу настойчивым призывам Батория, а без активной поддержки со стороны главной военной силы страны — дворянского ополчения — нечего было надеяться дать успешный отпор противнику. Да и справедливость доводов, приведенных дворянами, была вполне очевидной. По трагической иронии судьбы правитель, всю жизнь доказывавший, что только сильная неограниченная власть может защитить страну от внешней опасности, теперь столкнулся с тем, что страна оказалась неспособной к борьбе с противником после его долгого самодержавного правления.

Приходилось искать мира. С лета 1580 года между Россией и Речью Посполитой шли дипломатические переговоры, не прерывавшиеся даже на время военных действий. Иван IV приказывал послам не обращать внимание на явные проявления пренебрежения со стороны короля, который не вставал при произнесении царского имени, не снимал шапки и не спрашивал о здоровье царя; велено было не отвечать на «укоризны» и «брань», терпеть даже побои — только бы добиться заключения мира. Но поставленная цель оказывалась недостижимой — в ответ на уступки русской стороны король и его советники выдвигали все новые требования.

В марте 1581 года русские послы известили царя, что переговоры закончились безрезультатно, так как Баторий требует уступки всех русских владений в Ливонии. Царь узнал также, что собравшийся в начале 1581 года сейм принял решение об установлении поборов для продолжения войны («а поступились, государь, королю для войны паны польские и литовские и вся земля с поветов дани на два годы, а иные на три годы с волока по золотому»). В этих условиях Иван IV предпринял еще одну попытку не допустить возобновления военных действий. В Варшаву было направлено новое посольство во главе с одним из «дворовых» приближенных царя Остафием Михайловичем Пушкиным и одним из лучших русских дипломатов Федором Андреевичем Писемским. От имени царя послы выражали готовность уступить все русские владения в Ливонии за исключением Нарвы и трех близлежащих замков. Ценой таких больших уступок Иван IV хотел добиться прекращения войны и в то же время сохранить для Русского государства выход к Балтийскому морю.

Вскоре после начала новых переговоров планам царя неожиданно нанес удар один из членов непомерно обласканной и возвышенной им семьи. В мае 1581 года к Баторию бежал царский стольник Давыд Бельский, племянник Малюты Скуратова. Изменник предложил свои услуги королю и призывал того возобновить войну и предпринять поход на Псков: «Людей во Пскове нет и наряд вывезен и здадут тебе Псков тотчас». Баторий и его окружение и так склонялись к продолжению войны; сообщения знатного перебежчика послужили, вероятно, окончательным толчком к принятию такого решения. Поэтому повторилась обычная для переговоров ситуация. В ответ на новые уступки последовали новые требования: Баторий требовал теперь уступки не только всей Ливонии, но и части русских крепостей, занятых его войсками в 1580 году, а также выплаты 400 тысяч венгерских золотых в качестве возмещения за военные издержки. Такое требование контрибуции было беспрецедентным в столетней практике отношений между Россией и ее западными соседями и ясно показывало, что правящие круги Речи Посполитой не заинтересованы в заключении мира. Возобновление войны стало неизбежным.

Получив ответ на свои предложения, Иван IV приказал воеводам начать военные действия и 23 июня 1581 года обратился с письмом к королю Стефану. Это последнее из обширных посланий, написанных им за годы его политической деятельности. Смысл ответа сводился к тому, что условия мира, предложенные Баторием, он принять не может и, пока король не изменит своей позиции, прерывает с ним мирные переговоры. «А будет же не похочеш доброго дела делати, а похочеш кровопролитства хрестиянского, и ты б наших послов к нам отпустил, а уже вперед лет на сорок и на пятьдесят послом и гонцом промеж нас не хаживать». Для того чтобы это высказать, достаточно было довольно краткой грамоты, однако из-под пера царя вышел весьма обширный и сложный по структуре текст.

Поскольку в тексте послания имеется много резких высказываний в адрес Батория, исследователи полагали, что царь, вынужденный при переговорах терпеть проявления неуважения и сдерживаться, пока была надежда на мир, теперь, когда война стала неизбежной, дал волю тем чувствам гнева и раздражения, которые вызывали у него действия Батория. Ряд особенностей послания противоречит, однако, такому пониманию. В отличие от других посланий такого рода, в которых ярко прослеживаются изменение настроений царя, эмоциональные вспышки, вызванные тем или иным непосредственным импульсом, послание Баторию производит впечатление продуманного текста, где эмоциональные, подчас весьма яркие высказывания подчинены проходящей через весь текст некоторой общей идее.