Пляж

— Ты англичанин? — спросил он, разглаживая ризлу пальцами. — Англичане всегда кладут в косяки табак. Как видишь, мы этого не делаем. Сигарет много куришь?

— Боюсь, что да, — ответил я.

— А я нет. Но если бы я клал в косяки табак, то тоже привык бы. А траву я курю весь день напролет, как в той песне. Как там поется, Зеф?

Зеф запел: «Не зажимай косяк, приятель», но Сэмми оборвал его.

— Не эта, дружище. Другая.

— Какая? «Два косячка утром ранним»? Эта?

— Да.

Зеф прокашлялся:

— Ну, в ней такие слова: «Два косячка утром ранним, два косячка перед сном, два косячка жарким днем, и жизнь моя… пом-пом-пом…» Потом: «В мирное время два косячка, два — военной порой, два косячка, потом еще два, и все такое что-то опять с утра». Дальше я не помню. — Он потряс головой.

— Это не важно, дружище, — сказал Сэмми. — Дошло, Рикардо? Я много курю.

— Похоже на то.

— Вот так.

Пока Зеф пел, Сэмми скрутил косяк, зажег его и протянул мне:

— Я знаю еще одну вещь о сумасшедших англичанах, — прошипел он, выпуская дым изо рта короткими толчками. — Вы целую вечность не можете оторваться от косяка. Мы, американцы, делаем одну-две затяжки и передаем его дальше.

— Это правда, — согласился я, затягиваясь.

Я собрался было извиниться за плохие манеры своих соотечественников, но неожиданно закашлялся.

— Рикстер! — по-отечески сказал Зеф, похлопав меня по спине. — Тебе нужно лечиться от кашля.

Через секунду-другую над морем ослепительно сверкнула молния. Переждав ее, Сэмми промолвил полным благоговения голосом:

— В высшей степени великолепно, дружище!

Зеф быстро подхватил:

— Ну просто чудесно, compadre!

Я уже открыл рот, но тут меня охватили сомнения.

— Великолепно, дружище… — задумчиво пробормотал я.

— Великолепно, — повторил Сэмми.

Я застонал.

— Что такое, Рикардо?

— Ребята, вы надо мной глумитесь.

Сэмми и Зеф переглянулись, а потом посмотрели на меня.

— Глумимся? Над тобой?

— Вы морочите мне голову.

Сэмми нахмурился:

— Выражайся по-английски, дружище.

— Это все… штучки в духе Кияну Ривза, как в фильме «Бил и Тед». Вы просто прикалываетесь. Ведь обычно вы говорите по-другому, правда?

Последовало непродолжительное молчание, а затем Зеф выдавил:

— Нас раскусили, Сэмми.

— Да, — отозвался тот. — Перебор.

Они оказались студентами Гарварда. Сэмми изучал право, а Зеф — негритянскую литературу. Их неподражаемая игра была формой протеста против высокомерия европейцев, с которыми они постоянно сталкивались в Азии.

— Это протест против стереотипов, — объяснил Зеф, пытаясь пальцами расчесать свою спутанную золотистую гриву. — Европейцы думают, что все американцы тупые, поэтому мы и ведем себя глупо, чтобы подтвердить их мнение. Потом мы превращаемся в умников и тем самым опровергаем предрассудок эффективнее, чем если бы демонстрировали свой интеллект с самого начала, что обычно вызывает лишь смущение, сменяющееся в конце концов возмущением.

— Правда? — сказал я, все еще находясь под сильным впечатлением разыгранного спектакля. — Как это все круто продумано.

Зеф рассмеялся:

— Ну, не совсем. Это так — шутка.

Они продемонстрировали и другие свои любимые приколы. Зеф обожал изображать спасателя Малибу, а Сэмми выступал в роли «друга ниггеров». Уже одно название говорило о том, что эта штука рискованнее, чем «спасатель Малибу».

— Однажды мне здорово двинули между глаз, когда я так прикалывался, — рассказывал Сэмми, скручивая новый косяк. — На спину брякнулся.

Меня это не удивило. Прикол был таков: Сэмми начинал грузить совершенно незнакомых людей, настаивая на том, что раз в Африке есть страна под названием «Нигер», то все люди из Нигера называются «ниггерами» — неважно, белые они или черные.

— А разве их называют не «нигерийцами»? — спросил я несколько резко, хотя прекрасно понимал, что меня дурачат.

Сэмми отрицательно покачал головой:

— Все так говорят, но у меня другое мнение. Ну, сам подумай. Нигерия находится к югу от Нигера. Они граничат, и если бы нигерийцами называли жителей обеих стран, это привело бы к полному хаосу.

— У меня все же большие сомнения, что их называют «ниггерами».

— Я тоже сомневаюсь в этом. Я просто высказываю свою личную точку зрения… Черт его знает, какую, но… — Он затянулся и передал косяк мне. — Так учил меня дед. Он был полковником морской пехоты. Сэмми, говорил он, цель всегда оправдывает средства. И знаешь что, Ричард? Он был прав.

Я было собрался возразить Сэмми, но понял, что он опять глумится. И тогда я подыграл ему:

— Нельзя сделать омлет, не разбив яиц.

Сэмми улыбнулся и посмотрел на море.

— Вот так молодец, — послышалось мне. Я подумал, что это сказал Сэмми.

Молния осветила растущие на пляже пальмы, и в ее свете они показались похожими на когти на тонких лапах. Испугавшись вспышки, ящерица поспешно соскользнула с моей руки.

— Хорош малыш, — снова раздался голос.

Я нахмурился:

— А? Что?

Сэмми обернулся ко мне, улыбаясь.

— О чем ты?

— Разве ты сейчас ничего не сказал?

— Ничего.

Я взглянул на Зефа. — А ты не слышал, что он сейчас сказал?

Зеф только пожал плечами:

— Я на молнию.

— А, понятно.

Ганжа в действии, решил я.

Наступила ночь. Но дождь все лил не переставая. Этьен и Франсуаза сидели в своем домике, а Зеф, Сэмми и я оставались на крыльце, пока мы не одурели от наркотиков настолько, что у нас уже не было сил разговаривать, и мы лишь отпускали странные комментарии, когда раздавался очень сильный удар грома.

Примерно через час или два после наступления темноты к нашему крыльцу подошла работавшая в гостинице маленькая женщина-таиландка — ее почти полностью скрывал под собой гигантский пляжный зонт. Взглянув на наш наркоманский инвентарь, она слабо улыбнулась и протянула Зефу запасной ключ от их с Сэмми дома. Я воспользовался моментом, чтобы отправиться спать. Когда я желал им спокойной ночи, Сэмми прохрипел мне в ответ:

— Эй, мы были рады с тобой познакомиться. Увидимся завтра, дружище.

Он вроде сказал это без обычной иронии. Я не мог понять, то ли он продолжал прикалываться, то ли трава вышибла из него весь гарвардский интеллект. Выяснять уже не было сил, поэтому я ограничился лишь тем, что сказал «конечно», и закрыл за собой дверь.

Часа в три я на некоторое время проснулся: во рту у меня пересохло, я по-прежнему балдел. Я прислушался к тому, что происходило вокруг. До меня доносился стрекот цикад и шум набегавших на пляж волн. Гроза закончилась.

Становится тесно

На следующее утро небо еще было затянуто облаками. Когда я вышел на крыльцо, усеянное намокшими от дождя окурками, у меня возникло странное ощущение. Мне показалось, что я нахожусь дома, в Англии. Воздух был немного прохладный, я чувствовал запах мокрой земли и листьев. Протирая глаза от сна, я направился по холодному песку к дому Этьена и Франсуазы. Я постучал, но никто не отозвался, поэтому я пошел поискать их в ресторане и обнаружил, что они уже завтракают. Я заказал салат из манго, решив, что экзотический вкус, возможно, заглушит ощущение, что я в Англии, и сел рядом с ними.

— С кем это ты познакомился вчера вечером? — спросил меня Этьен, когда я пододвинул стул к столу. — Мы видели, как ты с кем-то разговаривал на крыльце.

— Мы наблюдали за тобой из окна, — добавила Франсуаза.

Я вытащил сигарету, чтобы убить время, пока принесут завтрак.

— Я познакомился с двумя американцами — Зефом и Сэмми.

Франсуаза кивнула:

— Ты рассказал им о нашем пляже?

— Нет, — ответил я, зажигая сигарету. — Нет.

— Ты не должен никому рассказывать о нашем пляже.

— Да я им ничего не говорил.

— Это секрет.

Я с шумом выдохнул дым: