Ночные клинки

Оборотень глухо зарычал. В этом рычании слышалась смертная тоска — он понимал, что столкнулся со слишком сильным для себя противником, но и отступать ему было уже некуда. Выгнув дугой изуродованную спину, он рычал, ненавидяще глядя на Конана уже приугасшими глазами.

Киммериец двинулся вверх по склону. Оборотень рычал все сильнее, когти его скребли землю, глаза разгорались; он готовился к своему последнему броску.

Невольно Конан приостановился, отдавая дань уважения мужеству врага.

— Ты мог бы стать моим другом, и тогда мы славно сражались бы вместе, прикрывая друг другу спины, — вполголоса произнес он. — Но Крому угодно было, чтобы мы стали врагами. Да будет так, и да победит сильнейший!

Оборотень прыгнул.

Однако прыгнул он отнюдь не на Конана — а мимо киммерийца, туда, где стояли лошади отряда и толпились испуганные энгласцы.

Меч Конана зацепил острием бок оборотня, но было уже поздно. В один миг зверь оказался возле лошадей. Это было единственно верным решением. Спешив всех без исключения преследователей, он сумел бы уйти, несмотря на потерю крови и оставляемый четкий след.

Ана упругой молнией рванулась наперерез вожаку. Звери сцепились.

Конан что было мочи, оттолкнулся от земли, громадным прыжком оказавшись сразу у подошвы холма. Зверь уже терзал бока лошади Конана, Ана лежала на земле, отброшенная в сторону… Однако большего оборотень сделать уже не успел. Меч Конана вошел ему в основание шеи, вырвался назад из раны — для того, чтобы в пузырящийся кровью разрез ударил сияющий желтым светом серебряный шар.

Это стало последней каплей. С душераздирающим жутким воплем оборотень подскочил в воздух — с тем, чтобы грянуться обратно на землю неживой грудой окровавленного мяса.

Конан подошел вплотную, для верности еще раз вогнал в горло меч и пару раз с хрустом повернул клинок в ране. Зверь даже не дернулся, он был уже мертв.

— Яму копайте! — хрипло приказал Конан перепуганным, дрожащим энгласцам. — Да кол сверху в эту тварь вбить не забудьте! Поняли меня?

Ответом послужили жалкие торопливые кивки. Конан склонился над Аной. Она была еще жива. Горящие глаза приоткрылись, словно говоря «Я не сдамся так просто!» Звериные контуры дрогнули, поползли, и миг спустя на руках киммерийца оказалась вся израненная и залитая кровью девушка.

— Эй, носилки сюда! — рявкнул киммериец.

На робкое замечание кого-то из копавших землю людей, что, мол, откуда ж их взять, носилки-то, Конан проревел:

— Где хотите! Хоть из-под земли, а чтоб были! Из упряжи свяжите, спали вас Митра!

Прошло не так уж мало времени, прежде чем процессия двинулась обратно в Энглас.

Там все оставалось по-старому. Хашдад малость пришел в себя и смог даже встать. Несмотря на то, что на пойманного в ловушку оборотня были вылиты все запасы смолы и до дна вычерпаны городские колодцы, он так и не сдох, хотя рычал теперь заметно тише. Конан препоручил Ану заботам Неана — больше от чародея толку все равно не было — и задумчиво уставился на повалившийся дом. Стараниями энгласцев куча руин скорее напоминала теперь какое-то древнее подземное чудовище — все было черным-черно от пролитой смолы. Отдельные бревна торчали, точно лапы неведомого существа.

Присвистывая, Конан осмотрел поле предстоящего боя. Энгласцы почтительно следовали за ним, не дерзая нарушать своими вопросами его многомудрое уединение.

Решился только Хашдад.

— Что будем делать с последней тварью, Конан?

— Что делать, что делать, — угрюмо проворчал киммериец. — Ждать! Пока сам наружу не вылезет. Кром! Неужто мне придется торчать здесь, не смыкая глаз?..

Эта перспектива привела Конана в состояние, близкое к умоисступлению. Все время здесь! Ни бокала вина, ни девушки! Кром! Ну что за участь!

Лиджена лежала на спине, глядя в потолок невидящими, широко раскрытыми глазами. Нелек Кахал вновь в упор смотрел на нее, и взгляд его прямо-таки полыхал огнем. Он говорил — точнее сказать, он кричал, изрыгая проклятия вперемешку со словами заклинаний. Его вопли складывались в приказы — не исполнить которые Лиджена не могла. Ей предписывалось — любым путем выбраться из дворца! Любым путем оказаться в Энгласе, и как можно скорее! А там — убить Конана-киммерийца! Сделать это можно будет совсем просто — достаточно подойти к нему вплотную. Остальное за нее сделает он, Нелек Кахал. Конан нанес ордену существенный, очень существенный ущерб. Единственное искупление — смерть! И он, Конан, умрет, чего бы это ни стоило ему, Нелеку Кахалу!

Время от времени маг хватался за грудь, заходясь в жестоком кашле, и тогда становилась видна тугая повязка под одеждой и медленно расплывающееся по холстине кровавое пятно. Рана, нанесенная неотразимым кинжалом Аттеи, доставляла могущественному адепту ордена Нерг предостаточно неприятностей…

Наконец, страшный голос умолк. Глаза остались. Они по-прежнему жгли Лиджену, но у девушки давно уже иссякли последние силы к сопротивлению. Она встала, подошла к двери. Заперто. Навалилась сильнее — створки даже не дрогнули. И тут ей почудилось, что она вновь слышит слова Нелек Кахала, только на сей раз обращенные не к ней, а к кому-то еще — льстивые и угодливые слова:

— Нет, великий магистр… Ей не выйти, великий Магистр! Нет, я не остолоп, великий магистр… О! Я остолоп, великий магистр! Да, да конечно… раз так… пусть горит…

Глаза вернулись. Голос на сей раз безмолвствовал. Наступила странная и страшная тишина… а потом Лиджена внезапно почувствовала, как тело ее наливается жуткой, звериной, нечеловеческой силой. Сперва она ничего не чувствовала — а затем по телу начала волнами прокатываться обжигающая боль, словно кто-то пытал Лиджену каленым железом. Она упала на пол, заламывая руки, не в силах молиться, не в силах даже кричать — чужая воля запечатала ей уста. Она только мычала и каталась по полу, ломая все, что было в ее небольшой комнатке. Стоял неописуемый грохот.

На шум прибежали стражники. Медный засов отодвинулся. Двое вооруженных, крепких мужчин осторожно заглянули внутрь — и в тот же миг Лиджена бросилась на них, точно бешеная тигрица. Она царапалась и кусалась, она пустила в ход кулаки, колени и локти, она забыла обо всем в кровавом порыве убивать — и остановилась лишь когда на полу осталось два распростертых тела с перегрызенными глотками. Лиджена сделала это своими собственными зубами — холеными жемчужными зубками, коими так восхищался некий Амрик Тохон…

Она перешагнула через трупы. Усталости не было. Кто-то извне вливал в нее поистине исполинские силы. Откуда и зачем — неважно. Она должна повиноваться приказам. Приказам… Приказам… А всех, кто попытаются помешать ей выполнять эти приказы… приказы… — она будет убивать. Как тех двоих стражников.

Она прошла длинными коридорами. Ее дважды пытались остановить — один раз девушка-служанка принцессы Илорет, из тех, что попали вместе с дочерью эмира в Тлессину.

— Стой, Лиджена, стой! Лиджена повернулась к кричавшей. Служанка задавленно охнула — Лиджена была вся перемазана кровью. Девушка попыталась было шарахнуться в сторону, но поздно — железная рука безумной стиснула плечо служанки и одним движением вырвала напрочь огромный кусок мяса вместе с костями. Захлебываясь криком, девушка осела на пол. Лиджена равнодушно перешагнула через бьющееся, истекающее кровью тело и мерным шагом двинулась дальше.

Крики служанки привлекли внимание, во дворце поднялась тревога. Громыхая оружием, со всех сторон бежали стражники. Кто-то громогласно распоряжался, приказывая закрыть ворота и вызвать лучников.

Лиджена беспрепятственно прошла по коридорам и оказалась в просторном дворе. Ворота были уже заперты; перед ними развернулись в цепь стрелки, с трех сторон надвигались мечники… Ловить одержимую никто не собирался. Приказ был четок и прост — убить!

Стрелы засвистели сразу же, как только Лиджена появилась на открытом месте. Расстояние было небольшим, лучники дворцовой охраны славились своим искусством — казалось, они тотчас же утыкают одержимую стрелами, превратив в подобие подушечки для игл. Однако ж нет! Лиджену даже не оцарапало. С мертвенным, неестественным спокойствием она шла и шла вперед; стрелы свистели справа, слева, ломались о каменные плиты, которыми был вымощен двор — но ни одна так и не попала в девушку.