Страница 48 из 72
Однако такового у датхейцев явно не имелось, и теперь все, что им оставалось делать — это толпиться за пределами досягаемости арбалета киммерийца, да сотрясать воздух витиеватыми, но, увы, совершенно бесполезными проклятиями.
Некоторое время спустя они предприняли вторую попытку. Перед этим десятники что-то горячо втолковывали своим воинам, очевидно, живописуя мучения и пытки, что ожидают их, если отряд упустит беглецов. На сей раз датхейцы, поняв бесполезность луков, все пошли пешими. Стрелы Конана сбили пятерых — строй заколебался было, кое-кто повернул назад — десятники сами принялись рубить трусов. Оставив человек пятнадцать убитыми, датхейцы добрались-таки до низа желоба. Помогая себя яростными воплями, датхейцы начали подъем. Каждый шаг давался им очень дорого — ведь нужно было не просто подняться, а еще и убрать с дороги шипы…
Конан не пожалел колючих гостинцев. Как не жалел теперь стрел. От сотни датхейцев осталось не более трех десятков человек, когда они преодолели две трети склона.
«Теперь пора», — сказал себе киммериец. Свежие, отдохнувшие лошади уже ждали его. Конан отполз назад и вскочил в седло.
Когда датхейцы окончательно расчистили дорогу и провели по ней своих лошадей, киммериец был уже далеко.
Жалкие остатки высланного султаном отряда решили было продолжать погоню — но каменистый гребень служил естественной границей владений Маранга и на равнине встречались сильные патрули — числом до полусотни. Один из таких отрядов и появился на горизонте — после чего датхейцы повернули назад.
Конан нагнал Хашдада и девушек уже почти возле самых ворот Маранга. Илорет, не стесняясь, бросилась к нему на шею; а Лиджена поджала губы.
— Я не сомневался, что ты проведешь их, — приветствовал киммерийца Хашдад.
— А то нет, — усмехнулся Конан. — Ну, теперь давай во дворец! Сказать по правде, выпить холодного вина было бы сейчас очень кстати!
Жители Маранга толпами выбегали на улицу, бросив свои повседневные дела. Двое храбрецов из далеких заморских стран сумели выручить их принцессу, светлую Илорет, дочь эмира! Да, да, они выкрали ее из самой Тлессины, из-под носа тупого разбойника, именующего себя «султаном», из его нечестивого сераля!
Когда Конан и его спутники добрались до дворца, весть уже достигла ушей эмира.
Нет нужды описывать слезы радости, обмороки и все прочее, сопровождающее счастливое возвращение домой, когда позади осталась страшная опасность. Эмир лично повел Конана и Хашдада к спешно составляемым пиршественным столам, однако киммериец отрицательно покачал головой.
— Я рисковал не один. Должен вернуться мудрый Факим — тогда можно будет и праздновать. А пока — пропустим по кубку доброго винца просто так!
— Желание спасителя моей дочери — закон, — учтиво произнес эмир. — Да будет так!..
— Кстати, я назначил султану Тлессины встречу — на Эврарских холмах, — как бы невзначай бросил Конан. — И, думаю, после этой нашей встречи ты, почтенный эмир, сможешь присоединить Датху к своим владениям.
— Как?! — Эмир едва не поперхнулся дорогим вином. — На Эврарских Холмах?! Да ведь там — самое раздолье для его конницы! Если я вышлю туда войска, султан превратит их в пыль за одну атаку!
— Войск не потребуется, — невозмутимо заметил Конан. — Лишь пять десятков лучников — да, и побольше стрел. Но со стрелами нужно будет кое-что сделать…
— Поступай как сочтешь нужным, доблестный Конан! — Эмир хлопнул в ладоши, подзывая слугу. — Письменный прибор! И Хранителя Печати!
Приказ был написан тотчас же. Согласно ему Конан получал власть едва ли не равную эмирской. Все его, Конана, распоряжения должны были выполняться мгновенно, «как если бы исходили от самого пресветлого повелителя Маранга», гласил манускрипт.
— Вот так, — кивнул Конан, рассматривая вычурную вязь выведенных золотыми чернилами букв. — Хашдад! Пошли! У нас очень много работы…
Лиджена смотрела вслед Конану большими аквамариновыми глазами. «Почему он не разговаривает со мной? Неужели он спасал только эту шлюху Илорет, которая так и виснет у него на шее, а меня прихватил с собой просто так, раз уж случилось?..»
В положенный срок благополучно прибыл Факим. Посмеиваясь, старый визирь рассказал, какой переполох поднялся в Тлессине той ночью…
— Если б не спешка, — мелкими глотками смакуя терпкое вино, говорил старик, — датхейцы наверняка бы догадались, что без нас тут дело не обошлось. Счастье, что у них не хватило ума связать Хашдада и похищение из сераля! Ночью, после побега, стражники, естественно, ворвались на рыночную площадь, устроили повальный обыск… Ну да нам-то что? Мы, бедные караванщики, только стенали, воздевали руки к небу и молили доблестных воинов пощадить нашу старость… — Факим вновь ядовито улыбнулся, А слух о твоем вызове султану, Конан, стал уже притчей во языцах — о нём судачат на каждом углу. Султан клянется, что сдерет с тебя живым кожу и вывесят на всеобщее обозрение перед храмом Матери-Воды; и еще он обещал, что умирать ты будешь не менее двух седьмиц… Вся Датха всполошилась. Солнцеподобный султан пообещал вывести против тебя не менее десяти тысяч войска — Эврарские Холмы ему прекрасно известны. Впрочем, там сейчас сильные ветры — в лицо датхейцам, так что использовать луки они вряд ли смогут…
— Совсем не смогут, — кратко молвил киммериец, в свою очередь поднося к губам золотой кубок.
— Послушай, доблестный Конан, но неужели же ты хотя бы в двух словах не можешь сказать, в чем состоит твой план? — не выдержал эмир. Северянин усмехнулся. Его взгляд, устремленный на владыку Маранга, был весьма красноречив: «подобное любопытство свойственно скорее базарным торговкам, о, пресветлый эмир!»
— Все выяснится в свое время, — заметил Конан, вставая. — Мне пора. Лучники отобраны, стрелы приготовлены. Ждите хороших известий!
Слегка поклонившись — видно было, что придворным манерам его пришлось бы обучать еще очень и очень долго — он быстро вышел.
Тлессина кипела, словно адский котел. По улицам беспрестанно скакали конные, бежали пешие скороходы; все арсеналы были распахнуты настежь. Сотники и тысячники лишний раз проверяли оружие и амуницию — предстоял большой султанский смотр, после чего войско выступало к Эврарским холмам. Владыка Датхеи не намерен был отказываться от брошенного ему дерзкого вызова.
Десяток за десятком, сотня за сотней выезжала на просторный плац прославленная, непобедимая конница Датхи. Белые и розовые плюмажи, шелковые струящиеся по ветру стяги, целая радуга парадных плащей… Прочие обитатели Тлессины сгрудились в отдалении — никто не сомневался, что Солнцеподобный вернется с победой. Там, на Эврарских холмах его наверняка будет ждать войско Маранга, быть может — даже нескольких приморских городов; но что непобедимым соколам пустыни эти медленные крабы в своих тяжелых панцирях? Летучие эскадроны Датхи сметут их одним ударом. Сперва засыплют стрелами, а потом, когда те смешаются, ударят накоротке длинными копьями, рассекут на несколько частей и вот тут-то и начнется самое интересное — когда доблестные всадники Солнцеподобного будут рубить бегущих и вязать пленников… Много прибавится рабов на полях и в каменоломнях после этого сражения! Нет смысла штурмовать высокие стены Маранга; а вот схватиться в открытом поле со всей его силой — что может быть лучше?
Даже самый последний обозник в Тлессине не сомневался в победе. И даже странный рассказ о том, как один человек остановил целую сотню и хитростью перебил — почти семьдесят человек, никого особенно не встревожил. Выживших тихо заковали в колодки и отправили на золотые рудники. Их родные также были проданы в рабство…
На великолепном чисто-белоснежном коне его Солнцеподобное величество владыка Датхи объезжал строй своих полков. Пятнадцать тысяч всадников — вся ударная мощь Тлессины.
Нет, он не повторит глупых ошибок того сотника, что повел людей на шипы, надменно думал султан, любуясь четкими прямоугольниками всадников. Сперва — разведка; и только потом удар! Только глупцы учатся на чужих ошибках, с важностью сказал сам себе повелитель Тлессины. Я — не такой, я — иной, я по праву владею Датхой! И когда все войско этого надменного Маранга будет вбито в прах, тогда, тогда… Тогда я поведу мои полки к самому морю! Маранг рухнет к моим ногам, визжа и умоляя о пощаде — потому что все его воины будут вырезаны у Эврарских холмов! И я, конечно, сперва смилостивлюсь, а когда они поверят и распустят сопли — отдам город на три дня моим храбрецам! Клянусь Ночными Клинками, моими благодетелями — всадники Датхи заслужили небольшое развлечение.