Ночные клинки

Конан поднялся. На полу в луже крови плавало мертвое тело. Где-то совсем рядом были пираты… и киммериец не был бы киммерийцем, если бы вышел сейчас из боя.

На палубе галеона никого не было,

— А ну, все за мной! — взревел Конан, взмахивая мечом. — Покажем этим псам, что такое настоящие моряки!

Ответом ему стал яростный рык команды «Морского Кота», Перепрыгнув вновь на его палубу, Конан подобно урагану обрушился на противостоящих ему желтокожих пиратов.

Схватка завязалась нешуточная, поскольку пираты тоже сражались за свои жизни. Несмотря на все мастерство Конана, перевес начал клониться на сторону морских разбойников — они все же лучше умели владеть оружием, чем большинство с «Морского Кота».

Гибли матросы, гибли молодые гребцы; фронт людей Конана оказался рассечен надвое, Хашдад оказался среди тех, кого теснили к носу; Конан оборонял корму и пока не отступил ни на шаг. Его меч производил настоящее опустошение во вражеских рядах; подставляемые клинки ломались, легкие щиты лопались, в то время как тяжелое, окованное сталью шипастое чудовище на левой руке киммерийца порой разило не хуже доброго меча.

Дело могло бы обернуться совсем скверно для «Морского Кота» и его команды, если бы не один ловкий бодейский воришка.

Неожиданно раздался глухой треск, словно где-то совсем рядом рвались веревки. Конан бросил быстрый взгляд — абордажные канаты лопались один за другим, между бортами судов появилась полоса воды… Вдобавок над палубой галеона неожиданно закурился дымок— предвестник самого страшного бедствия в море для деревянных судов…

А потом над планширом «Морского Кота» появилась донельзя довольная физиономия Пхарада!

И предводитель кхитайских пиратов быстро смекнул, что с такими потерями он на своем месте не задержится. Владыка Поднебесной может сурово спросить с нерадивого капера, потерявшего много искусных солдат и не доставившего ожидавшуюся добычу. Верно, золота, полученного от Ночных Клинков, было явно недостаточно…

Кхитайцы отхлынули обратно. Миг — и их тела посыпались в воду. Они торопились обратно, затоптать и погасить стремительно разгоравшийся огонь. Им было не до добычи…

После этого происшествия в глазах шкипера и всей команды «Морского Кота» авторитет Конана взлетел на недосягаемую высоту. Корабельный кок из кожи вон лез, чтобы угодить им. Кузнец и вор неожиданно смутились, киммериец же принимал почести как нечто само собой разумеющееся. Словом, до Маранга они добрались с наивозможными удобствами.

Дорогой Конан как мог подробно расспрашивал шкипера о самом городе, об окрестных племенах — и о султанате Датха. Исподволь, намеками и околичностями Конан старался вызнать как можно больше и об Ордене Ночных Клинков — киммериец не верил, что в портовых тавернах Маранга не передаются из уст в уста самые причудливые слухи об этом таинственном сообществе.

Бхидал, шкипер — пожилой, коренастый вендиец, отвечал обстоятельно и многословно. Правда, попутно он не забывал поинтересоваться, чего это ради на галере пиратов появился демон да почему этот демон — это ясно видели все! — охотился, похоже, именно за почтенным Конаном из Киммерии…

Маранг в рассказах капитана выглядел обыкновенным портовым городом, где звучала многоязыкая речь, где встречались корабли со всех концов земли — от Ванахейма до Кхитая. Маранг был городом-государством, наподобие Замбулы еще до тех времен, как она оказалась под туранским протекторатом. Правили там эмиры; правили как везде. Умного и рачительного государя сменял его бездарный сынок или же, напротив, у горького пьяницы и распутника внезапно появлялся серьезный и рассудительный наследник. Севернее Маранга вдоль побережья располагалось еще с полдюжины похожих полисов; раньше они частенько воевали между собой, но появление в пустыне султанов Датхи заставило прибрежные города сплотиться. Увы, это не помогло. Султаны очень быстро сколотили из бедуинов отличную конницу; и нищие, испокон веку одевавшиеся в рубища кочевники вдруг поняли, что наводить страх на окрестные города — очень даже прибыльное занятие. Чем они с тех пор успешно и эанимались. Дважды эмиры Маранга обьединяли силы приморья — и оба раза походы на Тлессину — так именовалась столица Датхи — заканчивались полными провалами. Половина войска погибала от жары и жажды, вторую половину датхейцы брали в плен. Они нуждались в рабах — в тысячах рабов. Тлессина, цветущий оазис в самом сердце пустыни, о котором побывавшие там купцы рассказывали всякие небылицы, мог существовать лишь благодаря неустанному труду рабов, содержавших в исправности оросительные каналы, возделывавших поля и убиравших урожай… Все рабы в Датхе принадлежали только султану. А уж Солнцеподобный, в свою очередь, мог дарить их своим сподвижникам.

От датхейского разбоя не стало житья на караванных тропах, что вели на север, в глубь Иранистана, и на запад, к Стигии. И лишь на южном тракте кочевники никогда не появлялись — ибо это был тракт Ордена Ночных Клинков.

Но самое интересное Конан услышал уже под конец. Вода в Датхе была божеством, Дарительницей Жизни. ЕЙ поклонялись. Ей приносили жертвы. Ей возводили храмы. И по слухам — в главном храме Текучей Влаги помещалась священная клепсидра, перенесенная, согласно словам самих датхейцев, из некоего священного места, где она была «обретена» посланцами султана — и притом сравнительно недавно.

Конан встрепенулся. Неужели ему повезло? И он сможет выполнить данное Тару на безымянном острове слово?..

Там, где любой хайбориец, развращенный цивилизацией, лишь цинично пожал бы плечами, Конан рисковал жизнью, стремясь, во что бы то ни стало, отплатить спасшему ему жизнь плененному богу. Где-то его, Конана, можно было даже назвать наемником этого бога — потому что его, как ни крути, наняли отыскать эту самую Священную Клепсидру — а заплатили авансом всю сумму. Конану ничего не стоило обчистить царский дворец или купеческий особняк — но, когда ему отпускали что-то в долг, он никогда не пытался увильнуть от уплаты. Тем более, что месть Ночным Клинкам была и его целью…

— Ты говоришь, Священная Клепсидра?.. Ты уверен, почтенный Бхидал? Ты не ошибся?..

— Кто же может утверждать что-то наверняка, когда говорит о Тлессине! — вздохнул шкипер, оглаживая бородку. — Оттуда, любезный мой Конан, приходят одни лишь сказки. Кто-то промолвил первым, другой подхватил, третий переиначил — и готово! Пока не побываешь в столице этого самого Солнцеподобного, ни в чем не сможешь быть уверен!

— Понятно, — Конан сдвинул брови. — А как туда попадают? Они торгуют с побережьем?

— А как же! Они обложили данью приморские города, и золота у них теперь достаточно. Торгуют вовсю! Караваны идут через пустыню все время — кроме разве что сезона пыльных бурь. Бедуины говорят, что когда танцуют Духи Пустыни, люди должны оставаться возле своих очагов, ибо не должно им мешать занятиям бессмертных… Так что если ты примкнешь к каравану… Но, учти, там за пришельцами — очень строгий надзор. Никуда дальше рыночной площади их не пускают. Схваченным за Белой Чертой — это они обвели те места, где чужакам дозволено бывать — немедленно отрубают головы. Даже не надевают ошейника! Хотя рабы у них мрут, как мухи, и они все время покупают новых — или захватывают силой…

— Ясно, — усмехнулся Конан. — Учили медведя пчелы, как ему нужно мед добывать… Или овцы волка охотиться…

— Что-что? — не понял шкипер. Конан произнес последнюю фразу на своем родном языке.

— Нет, ничего, поговорка есть такая там, где я родился… Ты не поможешь мне, Бхидал? Мне очень нужно попасть в Тлессину. Быть может, у тебя есть знакомый купец, которому нужен хороший охранник?

— Да полным-полно таких. Но, учти, если ты даже и сбежишь, и стража не схватит тебя — то, если тебя недосчитаются, всех караванщиков продадут в рабство. А это та же смерть, только более медленная и мучительная… Особенно если в каменоломнях. Там половина аж в первый день помирает…

— Ясно, — проронил Конан, и больше словоохотливый шкипер не добился от него ни слова.