Закон против тебя

– Дверь как дверь, – пожал плечами Подберезский. – На зарплату такую дверь, конечно, не купишь, а так – ничего особенного. Водочный бизнес, Иваныч, доходней нефтяного.

– Правда? – Борис Иванович покачал головой. – Надо же… А печать, гляди-ка, точь-в-точь, как у Бакланова. Даже пластилин такой же.

– Может, так положено, – с сомнением сказал Андрей. – Чтобы единообразие. Форма серая, печати синие.

На площадке что-то щелкнуло, и дверь квартиры напротив приоткрылась с протяжным скрипом. В образовавшуюся щель просунулось бледное морщинистое лицо, обрамленное жидкими прядями аккуратно подстриженных «под каре», тщательно расчесанных и схваченных наверху пластмассовым гребешком волос. Бесцветные старческие глаза, близоруко щурясь, придирчиво ощупали стоявших на площадке мужчин с головы до ног.

– Ищете кого-нибудь? – осведомилась старуха.

– Да нам бы Валентина Петровича, – разводя руками, сказал Подберезский, – а тут печать какая-то".

Здравствуйте!

– Нету его, – не ответив на приветствие, сказала старуха. – Нету и не будет.

– То есть как это – не будет? – очень натурально изумился Подберезский. – Он что, надолго уехал? Мы к нему из самой Москвы ехали, а его нет… Что же нам теперь – домой возвращаться? Ведь семьсот верст!

– Из Москвы? – Старуха слегка смягчилась и даже приоткрыла дверь еще на пару сантиметров. Теперь стало видно, что она одета в цветастый застиранный байковый халат, толстые шерстяные чулки и пляжные шлепанцы. В ее бледных глазах засветилось любопытство. («Сенсорное голодание», – понял Подберезский, подавляя улыбку.) – Неужто правда?

– Хотите, паспорт покажу? – предложил Андрей. – Елки-палки, обидно-то как… Неужели зря ехали?

– А у вас что же, дело к нему? – спросила старуха.

– Дело, – сокрушенно вздохнул Подберезский. – Важное.

Старуха с деланным сочувствием покачала головой.

– Пропало ваше дело, – сообщила она. – Помер он. Третьего дня помер. В морге лежит. Сказывают, водкой до смерти опился.

– Водкой? – Подберезский многозначительно посмотрел на Комбата. Борис Иванович шевельнул бровями и промолчал. – Странно…

– И не говори, милок, – живо подхватила старуха, которой явно хотелось поболтать. – Я тоже Гавриловне давеча говорила: странно. Не пил ведь он, совсем не пил…

– Так может, он вовсе и не от водки помер?

– Как же не от водки, когда Гавриловна в морге уборщицей подрабатывает. Уж ей ли не знать?

– Уборщицей? – переспросил Подберезский. – Тогда, конечно… И что же, он прямо тут, дома, и помер?

– Да нет! Гавриловна сказывала, к ним, в морг, значит, его «скорая» привезла откуда-то из центра.

Санитары шибко ругались. Позвонил им кто-то – человеку, мол, плохо, – а сам-то из квартиры и сбежал.

Испугался, верно. Квартиру открытую бросил и утек.

Санитары говорили, будто водки на столе было видимо-невидимо.

Усы Бориса Ивановича активно зашевелились, выдавая напряженную работу мысли. Подберезский поймал себя на странном ощущении, более всего напоминавшем охотничий азарт. Старуха почти слово в слово повторяла историю, рассказанную накануне старшим лейтенантом Чудаковым.

– Это сколько же надо выпить, – перестав шевелить усами, самым простодушным тоном сказал Борис Иванович, – чтобы помереть! Столько же, наверное, за раз и в желудок-то не влезет!

– Влезет, – уверила его старуха. – Гавриловна сказывала, – она вдруг заговорщицки понизила голос, – что водка вроде не настоящая была, а из спирта какого-то.., гид.., тар…

– Гидролизного, – подсказал Подберезский. – Вот черт! А ведь я, дурак, хотел у него этой водки целую партию купить. За этим и приехал.

– Правда? – обрадовалась старуха. Чувствовалось, что эта информация была для нее новой. «Будет чем удивить Гавриловну, – подумал Подберезский. – Ну и ладно. Страна должна знать своих героев.» – Он что же, водкой торговал?

– Вот уж не знаю, – ответил Андрей. – Знаю, что мне предлагал купить большую партию.

– Точно, водкой, – убежденно сказала старуха. – Вот ведь аспид какой! А вроде приличный, обходительный… То-то я смотрю, что живет вроде на пенсию, а «Волгу» купил, в квартире ремонт сделал и что ни день бананы с апельсинами в сумке таскает.

Туда ему, значит, и дорога! Гавриловна сказывала, у нас в городе от этой поддельной водки народу перемерло страсть сколько. А ее, значит, вот кто продавал… А вы ступайте, – внезапно посуровев, заявила она. – Ступайте, ступайте, нечего тут сшиваться. Понакурят, понаплюют, понагадят везде, а потом за ними убирай. Нету его, и нечего вам тут делать.

– Да мы ничего, – сказал Подберезский. – Мы уже. До свидания.

– Доброго здоровьичка, – неприветливо сказала старуха и с пушечным грохотом захлопнула дверь.

Щелкнул запертый замок, и на площадке стало тихо.

– Ну дела, – сказал Комбат, но Подберезский дернул его за рукав и махнул рукой в сторону лестницы. Борис Иванович кивнул и двинулся за ним следом. Андрей был прав: старуха наверняка подслушивала под дверью.

Они торопливо спустились по лестнице, ступая почему-то на цыпочках, вышли в залитый солнцем двор, забрались в машину, которая превратилась в раскаленную духовку.

– Итак, – сказал Подберезский, нажимая кнопку электрического стеклоподъемника, – что мы имеем?

Имеем непьющего распространителя поддельной водки, который окочурился, отведав собственного товара, на квартире у Бакланова.

– Трогай, трогай, – нетерпеливо перебил его Комбат. – На ходу поговорим. Так ведь и изжариться недолго. Да о чем тут говорить? Надо звонить этому умнику из одиннадцатого кабинета, пускай разбирается.

– Да? – с сомнением переспросил Подберезский, выводя машину из двора.

– Конечно. Только сначала надо съездить в Куяр и начистить рыла коллегам этого Макарьева. Потом, когда их посадят, до них уже не доберешься.

– А ты уверен, что менты сумеют в этом разобраться? Вернее, захотят разбираться?

– Ни в чем я не уверен, – буркнул Борис Иванович. – На перекрестке поверни налево… Да, здесь. Теперь все время прямо, а когда выедем из города – направо. Ни в чем я, Андрюха, не уверен, – повторил он. – Значит, тем более надо ехать в Куяр. Но Баклан-то каков! Это же надо было такую казнь устроить!

Не ожидал от него, честное слово. Видно, здорово его этот Макарьев достал.

– Думаешь, Баклан его силой напоил?

– А ты как думаешь? Если бы ты этой отравой торговал, стал бы ты ее пить, да еще в таких количествах?

– Может быть, он сам не знал, чем торгует? – осторожно предположил Андрей.

– Держи карман шире! Но даже если не знал, это ничего не меняет. Он ведь, если верить этой бабке, был непьющий. Или малопьющий, что практически одно и то же. А тут вдруг взял и засосал целый литр, да еще и без закуски. Нет, чует мое сердце, что без Бакланова тут не обошлось.

Машина проскочила микрорайон Дубки, миновала последний светофор и вырвалась на загородное шоссе.

Подберезский прибавил газу, не обращая внимания на рытвины, испещрившие давно нуждавшийся в ремонте асфальт. Встречный ветер засвистел в открытых окнах, охлаждая разгоряченные лица, по обе стороны дороги желто-зелеными стенами встал сосновый бор.

Небо над дорогой было блекло-синее, без единого облачка. Стрелка спидометра уверенно ползла вправо.

Вскоре они проскочили Т-образную развилку.

– Вон там, – сказал Комбат, кивая в сторону оставшейся позади примыкающей дороги, – раньше стояли ракетчики. Штаб дивизии, так называемая Десятая площадка. Не знаю, как сейчас, а раньше можно было прийти в кассу на автовокзале и попросить билет до «десятки». Туда автобус ходил. Вернее, не туда, а в Солнечный. Есть такой поселочек в лесу. Десятка два панельных пятиэтажек, а в них живут одни прапорщики. С семьями, конечно.

– Кошмар, – сказал Подберезский.

– А дорога тоже с историей, – продолжал Комбат. – Сверху-то асфальт, а под ним, не поверишь, четыре слоя бетонных плит. Болота здесь, брат, знаменитые. Построили стройбатовцы дорогу, а она возьми да и утони. Они, конечно, люди военные, у них приказ… Положили поверх одной дороги другую, а она тоже утопла. Так и строили, пока в твердый грунт не уперлись.