Король воров

– Чего старику спокойно помереть не дали? – Конан остановил коня напротив сидящего человечка.

– Как чернокнижника.

Киммериец еле расслышал ответ, стоивший, сразу видно, немало сил этому странному юноше, истощенному настолько, что, казалось, будто он не ел с самого рождения.

– Э, да ты, приятель, сейчас сам концы отдашь.- Конан слез с коня, достал из седельной сумки флягу с вином, краюху хлеба и кусок запеченного мяса.- Мало осталось, да перекусить хватит.

– Я пришел сюда умирать,- без всякого выражения произнес незнакомец.

– Так это пожалуйста.- Варвар пристроился рядом со странным юношей, собираясь с ним на пару перекусить, северянина не смущали запахи, мухи и неприятное соседство.- Помирать, глотнув вина напоследок и полопав чего-нибудь, оно, приятель, приятнее, чем на пустое брюхо, это я тебе говорю, Конан из Киммерии.

Незнакомец попытался улыбнуться и взял протянутую киммерийцем флягу.

– Извини, что не называю своего имени.- Он отхлебнул из фляги и ему стало заметно лучше.- Я его давно и сам забыл.

– Бывает,- не обиделся Конан из Киммерии.

– Это мой учитель,- сказал юноша и было понятно, кого он имеет в виду.

– Действительно чернокнижник?

– Он никому не делал вреда.

– Ты тоже из колдунов?

– Я маг. Последний день. К ночи я умру.

– Ну, если ты так настроился, тебя вряд ли переубедишь.- Варвар с аппетитом молодого, здорового человека уминал краюху и мясо, которые незнакомец все-таки не взял.

– Я давно узнал день своей смерти. Место смерти я узнал недавно, когда ощутил, что с учителем беда, и пришел сюда на зов. В живых я его уже не застал. Но мы встретимся с ним завтра.

Разговор давался назвавшемуся магом все труднее. Голос его слабел.

Конан поднялся.

– Может, тебя отвезти?

В ответ незнакомец сделал отстраняющий жест рукой.

– Ну как знаешь.- Киммериец запихнул флягу обратно в седельную сумку.

– Запомни, Конан из Киммерии,- вдруг довольно громко произнес юноша-маг,- за спиной мужчины всегда стоит женщина. И женщины любят убивать. Тебе это скоро пригодится.

Незнакомец закашлялся. Конан вскочил в седло.

– Спасибо, приятель, я и так это знаю, тоже повидал баб. Легкой тебе смерти!

И Конан из Киммерии умчался по пыльной дороге прочь от дуба с двумя покойниками.

…Когда к Вайгалу вернулась способность чувствовать и думать, тогда ему сделалось по-настоящему плохо. Он накрылся с головой плащом, чтобы заглушить звуки рвоты.

Ему казалось, что из горла вот-вот полезут кишки и задушат его или что до конца дней не закончится это выворачивание наизнанку. Но отпустило.

Когда Вайгал осознал, что свет и тепло, коснувшиеся его лица, исходят от взошедшего солнца, и значит, уже рассвело – хотя он мог поклясться, что от начала до конца колдовского действа прошли считанные минуты, – тогда ему сделалось страшно. Припомнив все увиденное в эту ночь, он взошел на вершину человеческого испуга. Его затряс страх – от былых встреч со всякого рода магией, в особенности от прошлогодней в предместье Морнстадиноса, оставившей зажившие рубцы на теле и неистребимый холодный ужас в сердце. Еще – от мысли о том, что могло произойти с ним, сунься он все-таки в логово этих чернорожих дикарей. Вот почему они вроде бы небрежно с виду охраняют свои богатства! Вместо людской стражи камни стерегут их демоны! И Вайгал возблагодарил Митру, остановившего где-то как-то этого киммерийского оболтуса и позволившего ему, Вайгалу, не зря возносившему молитвы и приносившему щедрые жертвы, понять, с кем на самом деле он собрался связаться. Ничто человеческое не могло испугать видавшего всякие виды коринфийца, но перед потусторонним члены его немели, воля слабела, и он не помышлял в этом случае ни о чем, кроме бегства.

Надо уносить отсюда ноги, да поскорее! Прийти в себя, отдышаться, отблагодарить Митру богатым пожертвованием. Прочь, вон, хватит!

Вайгал стал выбираться из своего убежища. Бросив прощальный взгляд на пустырь, увидел, что и чернокожие куда-то собираются: обряжаются в свои мешки с прорезями, что-то проделывают с наконечниками своих тонких копий. Да и плевать теперь на них!

Только войдя в жилые кварталы, оставив Южный рынок далеко позади, коринфиец почувствовал облегчение и возвращение привычного ощущения окружающего. Вот теперь можно ненадолго остановиться и решить, как же именно поступить с предавшем его подельником (прощать нельзя, нельзя выходить из роли «тени»), куда направиться именно сейчас и не рано ли он навсегда распрощался с камушками дикарей – с откупом от гильдии местных воришек (может, попробовать взять драгоценности чужими руками?).

Вайгал присел на каменную тумбу, украшавшую, по мнению хозяина, вход в его убогий домишко, и задумался. Почти сразу после этого из-за угла дома вышел Конан и застыл перед Вайгалом, изумленный нежданной встречей не менее коринфийца.

На мостовой валялись выбитые из рук арбалеты и лежал распластанный человек в черном теплом плаще. Его руки придавливались к булыжникам иссеченными шрамами ручищами. Поверженный издавал злые, неразборчивые хрипы, главным образом из-за того, что на шее его находилось колено победителя.

– Что у вас, у местных, за манера такая – хвататься за самострел, даже не выслушав человека? У нас, в Киммерии, далеко не так,- разглагольствовал победитель.- Я ведь спешил к тебе на помощь. Думаю, может, в плен взяли, так выручу, хоть из самой городской тюрьмы, не говоря про Серые Равнины. А меня дорогой друг встречает стрелой в лоб. Я бы не очень хотел помереть в такое прекрасное утро!

Хрипы под коленом усилились.

– Вот что,- сказал на это Конан Вайгалу,- если хочешь выслушать – не мешай. Не хочешь – я по-быстрому сломаю тебе шею и пойду спать. Устал я. Скакал, понимаешь ли, всю ночь.

Вайгал выдал с мостовой последний залп ругательств, к его сожалению, неразборчивых, и затих.

– Так-то лучше, приятель! Усвой перво-наперво: если я не смог прийти, значит, я не смог дойти. Подельников не подвожу и не подставляю. Если ты усомнишься в этом, я сломаю тебе шею, клянусь Кромом, Белом и Митрой! А теперь послушай, что было…

Глава XII

«Бесподобный Манумба выбрал меня, мне доверил три слова Вудайю, мой род удостоится Высокой хижины в животе Нанги».- Если б воину разрешалось плакать, воин открыл бы клети глаз, чтоб выпустить на волю просящие об этом слезы счастья. Но если четверо идущих сзади его воинов увидят плачущего Главного воина, они убьют его – зачем им нужен вожак-баба?

Избранный сегодня утром Главный воин остановил свой отряд, чтобы вновь произнести три слова Вудайю. Каждый выщелкиваемый звук отдавался жестокой болью в позвоночнике, каждое слово отбирало год из отпущенных ему на жизнь, но это разве плата за великое счастье быть выбранным самим Манумбой для возвращения Великого Пьйонги – мужа Нанги и наказания виновных!

Разлетелось по миру третье слово и зажегся для Главного воина зеленый Светильник Нанги, указующий, где нечестивцы упрятали воплощенного в Каменном дереве Пьйонгу – мужа Нанги.

Тускло горит Светильник Нанги, тускло. Немало еще надо пройти по тропам белых пауков, долго еще петлять среди их пещер в дырявых камнях, в одной из которых белые пауки и держат воплощение Пьйонги – мужа Нанги. Ох, сколь хочется поскорее вонзить боевую палку в печень врага и насладиться тем, как он будет извиваться и корчиться, вздуваться тут же лопающимися пузырями, исходить пеной изо рта, когда яд муараре начнет сгрызать его изнутри! Бесподобный Манумба, добывший ночью в животе Нанги три слова Вудайю, хочет видеть голову похитителя Пьйонги – мужа Нанги с лопнувшими от страданий глазами.

Редкие утренние прохожие улыбками, пожатиями плеч и почесыванием затылков провожали диковатую для Конверума компанию: пятерку чернокожих, напяливших какие-то идиотские мешки, идущих гуськом с такими серьезными рожами, будто выслеживают самого Бела, да еще вооруженных копьями, похожими на прутики. Не знали еще прохожие, что это – лишь небольшая часть каравана из Черных Королевств, остановившегося на Южном пустыре. Время от времени веселая пятерка утыкалась в забор или упиралась в тупик, и тогда те, кому посчастливилось стать очевидцем редкостной потехи, любовались, как один из чудаковатых чужеземцев громко щелкает языком, а другие внимают этому, точно проповедям Верховного жреца. При этом щелкавший трясся, корчился и гримасничал. После чего вся компания устремлялась к одним им ведомой цели с такой прытью, будто только что пропустили не меньше чем по пять кружек эля на брата.