Месть Бела

Что-то треснуло. Под скрежет и поскрипывание дверь поддалась, рывками стала освобождать проем.

Троих беглецов, покинувших туннель, встретило нарождающееся светило и росяная прохлада рассветного часа. То, из чего они выбрались, выглядело снаружи как поросший травой холмик с приоткрытой дверью. Дверь смотрела на сосновый лес, начинающийся шагах в тридцати отсюда.

По другую сторону простиралась равнина. А на равнине, в полу-лиге от выхода из туннеля мрачнела стенами в три человеческих роста Обитель небожителей. Город с его карликовыми стенами находился левее. Места поселения «богов» и людей разделяло не больше двух третей лиги. «Никогда, пожалуй, "боги" и люди не соседствовали так тесно. Почему я не разглядел Обитель, когда только вышел из леса? А, ну да, я заходил с другой стороны, и город закрывал мне столь чудесный вид», — позволил себе праздные размышления Конан, продолжая оглядываться. На полпути от Обители к городу он заметил нескольких человек, те двигались к городу. И только сейчас из-за стены Обители показалась небольшая толпа темных фигур. Эти быстро шли, куда надо — в сторону беглецов. Другая группа преследователей направлялась по их неостывшим следам в туннеле, и об этом забывать не стоило.

Конан и не забывал.

Но пока он стоял недвижимо, ничего не предпринимая. Его слепые спутники покорно ждали приказа своего предводителя.

А на Конана снизошло озарение. Из какой-то крупицы мысли, блеснувшей нежданно и, может, не совсем ко времени, стал вырастать План. Пока это был еще росток Плана, однако если его додумать, превратить в мысленное древо с могучим стволом, крепкими ветвями с зеленеющими листьями, то — Конан был уверен — в этом и будет их спасение, их выход из, увы, тупикового положения, в котором они сейчас оказались. Но времени завершить План прямо здесь и немедленно у него не было. Придется додумывать потом, а сейчас надо действовать.

— Коэн, Везунчик, в стороне, откуда дует ветер, через тридцать шагов лес. Идите туда. Я догоню.

— Может, остаться? — нерешительно спросил Коэн.

— У нас теперь один конец, что с тобой, что без тебя, — дополнил мысль стражника Везунчик.

— Ха, я думаю, все не так уж и плохо!

Подобную браваду несколько минут назад Конан не смог бы приправить даже крупинкой искренности, однако теперь крупинка нашлась. И даже не крупинка — целый валун, который при удачном стечении обстоятельств способен проломить неприступную стену.

Первым направился к лесу Коэн. За ним, обречено согнувшись и тяжко вздыхая, поплелся Везунчик. Киммериец проводил их взглядом. Две жалкие фигуры поверивших ему людей: идут, щупая перед собой воздух, прежде чем сделать шаг, пробуя почву носком ноги, ловят ветер лицами с зашитыми глазами. Злость охватила варвара. Не будь этого треклятого Бела с его сволочными проклятиями, ох и устроил бы он этим божкам жертвоприношение из кусочков их бесценной плоти, прогулялся бы с мечом по пристанищу «небожителей»! Ну ничего, он их переиграет по-другому...

Конан вздохнул и повернулся к темному выходу из подземного тоннеля. Завел в отверстие вместо щеколды клинок меча и, орудуя им как рычагом, выдернул скобу — она крепилась к брусу дверной рамы длинными коваными гвоздями. Конан расширил гвоздевые отверстия, вставляя, вынимая и проворачивая в них кованые железные стержни с квадратными шляпками, а потом прикрепил скобу на прежнее место. Так-то лучше.

Топот ног по подземному коридору звучал уже слишком близко, чтобы можно было задерживаться дольше. Впрочем, Конан успел завершить все, что хотел.

Коэн и Везунчик ждали его на окраине леса. Теперь, отказавшись от прежних «богов», они могли положиться лишь на Конана. Одним им было некуда, да и незачем идти. Они, наверное, и спрашивать не станут, куда ведет их варвар из Киммерии...

— За мной. Осторожно, через два шага сплетение корней... — И киммериец устремился в лес.

Симур устал сидеть. Теперь он слушал Конана стоя, опершись руками о перила террасы.

— Спустились мы в овраг, прошли по нему чуть, поднялись наверх, отошли еще на полполета стрелы, тут я их остановил. В аккурат у одного интересного дерева. — Киммериец отвлекся от повествования, запил рассказанное уже потеплевшим вином, а выпитое закусил халвой и персиками.

— Послушай, Конан, — Симур скрестил руки на груди, — ты, разумеется, не мог забыть слова Бела о том, как сможешь вернуть утерянное... лучше сказать, отнятое мужество. О том, что именно от тебя хочет бог воров. Что ты должен отыскать вроде как своих ближайших родственников...

— «Ты должен украсть для меня три самые дорогие вещи у этих трех людей», — говорил Бел. И я не забывал его слов ни на миг, Симур. Поди забудь, когда у тебя свистнули не кошелек какой-то, а самое что ни на есть мужество.

— И с какого момента ты стал искать нужного тебе человека в стране слепых?

— Еще раз говорю, слова Бела звучали у меня в ушах постоянно. Но пока я не очутился в тамошней тюрьме, мне было не до поисков. События тащили меня за собой на веревочке, не давая передышки. И только в тюрьме появилось время пораскинуть мозгами. А тут как раз я услышал имя...

— Коэн.

— Да. Когда слепой стражник произнес его, у меня перебило дыхание...

— Созвучие имен.

— Ну да, звучало здорово похоже. «Коэн — Конан». Вряд ли, думаю, случайно. Это мне, думаю, подсказка. Тогда что получается, значит, я нашел своего первого «вроде бы как ближайшего родственника»? И что же теперь мне надо украсть у него, чтобы Бела умаслить? Тот говорил — самое дорогое. Ну, прикинул я, что у слепого охранника тюрьмы самое дорогое. Палка его тупоносая? Глупо. Драгоценностей, денег у него нет. Жена, может? Выясняется — не женат. Тут приходит в голову такая мысль: вдруг у него какая реликвия имеется, скажем, передаваемая в семье от отца сыну. Какая-нибудь ерундовина навроде Беловского посоха, которой сам Коэн значения, может даже, и не придает, а богу воров эта штука зачем-то понадобилась. Гадал, в общем, расспрашивал-выспрашивал Коэна, но так ничего путного и не узнал. На прямой вопрос, что, мол, для тебя самое ценное, — смеется. Закралась такая мысль, что он скрывает что-то от меня. Ладно, думаю, погоди, выясню про твое ценное сокровище. Должно же оно быть, должен же я его украсть. Потом только я про глаза подумал... А потом события вновь завертелись вихрем, на раздумья времени не оставалось...

Он остановил своих спутников у двух сосен, прижавшихся друг к другу стволами, переплетенных корнями и кронами. Конан присел на выступающий из почвы корень, один из многих, схожих со щупальцами гигантского кальмара и словно пытающихся приподнять дерево, а то и вырвать его из земли.

— Я думаю вернуться в Обитель, — сказал киммериец.

Везунчик залился смехом. А Коэн молчал. На его лице не было эмоций. Лишь морщины задумчивости прорезали лоб. Смех Везунчика перешел в истерический хохот, затем в хрип.

— Ты хочешь захватить Обитель, да, Конан? — Коэн повернулся к северянину в профиль. Киммерийцу пора было бы уже привыкнуть разговаривать со слепцами, которые обращают в твою сторону не глаза, а уши, но Конана это пока коробило.

— Да, Коэн. Вернуться по подземному ходу и захватить ее.

— Что ж... В этом есть смысл. Сейчас в Обители почти никого нет. Все ушли за нами. Но подземный ход...

— ...они намертво изнутри не запрут. Я позаботился.

— Когда он, — Коэн показал дротиком на Везунчика, — заткнется, я прослушаю погоню. По дороге сюда я не слышал, чтобы они вошли в лес.

— Я к-х... — начал и поперхнулся Везунчик, прокашлялся. — Я был всего...

— Помолчи, — раздражено оборвал его Коэн.

Вор умолк, послушавшись стражника, которому до сегодняшнего дня привык беспрекословно подчиняться.

— В лесу тихо, — сказал наконец Коэн. — Слышу далекие голоса со стороны подземного хода.