Зло Валузии

В этой стране полгода длился яркий день, а полгода — ночная тьма. Воистину древние гиперборейцы были счастливы в своей удивительной стране. Само слово «Гиперборея» означало тогда «живущие выше Борея», Но настала эпоха Великих катаклизмов, и ледяной панцирь сковал страну Вечного Лета. И гиперборейцы бежали, утратив свое счастье, и превратились в касту мрачных и злобных колдунов...

— Теперь я понял, почему древние мудрецы называли гиперборейцев счастливыми,— прошептал Конан.

... С замирающим сердцем вступил киммериец в обиталище Северного Ветра. Оглядевшись, он обнаружил, что находится в огромной пещере, где легко разместилась бы аргаимская Цитадель Уту. Ослепительный холодный свет ударил в глаза — это высокие своды пещеры светились изнутри, то вспыхивая, то угасая. В центре пещеры Конан увидел большую, закрученную затейливой спиралью, раковину необычного нежно-розового цвета. Из гигантской горловины величественной раковины вырывался пронизывающий, почти осязаемый и видимый поток ветра, а она едва слышно пела, словно где-то вдали шумел морской прибой.

— Кром,— прошептал Конан, и его синие глаза широко раскрылись. Величественный лик старца с окладистой волнообразной бородой проступил на задней стене пещеры за поющей раковиной. Суровые мудрые глаза спокойно разглядывали Конана и Духа Огня из-под кустистых бровей.

— Зачем вы пришли в Обитель Ветра?— Неземной голос многогранным эхом прокатился под сводами пещеры.

— Именем Сага мы пришли к тебе, Великий Борей!— почтительно произнес Дух Огня.— Смертный по имени Конан из Киммерии просит тебя вернуть его в Хайборийские земли.

— А, это ты, Дух Огня,— проговорил Борей.— Вечно проказничающий мальчишка! Сколько раз ты устраивал пожары, пользуясь моим ветром!

— Виноват.— Титан склонил голову, но в его глазах заиграли лукавые огоньки.

— Ну, да ладно! Так этого смертного я должен перенести в Хайборию?— Борей внимательно взглянул на варвара.— Конан из Киммерии, говоришь? Я люблю эту страну.

Сколько раз я обдувал ее обледеневшие горы, сколько раз пел вечную Песню Снегов на ее вершинах и склонах! А куда тебя перенести, смертный? Может, в Аквилонию? В этой стране меня почитают, хотя и побаиваются. Ведь недаром они называют меня Аквилоном!

— О, нет, великий бог,— произнес Конан, еле скрывая свое волнение. Даже беседа с Мардуком не произвела на него такого впечатления, как разговор с бородатым суровым ликом, глядевшим на него из стены волшебной пещеры.— Мне нужно попасть на северо-западные рубежи Турана.

— Туран,— задумчиво молвил Борей.— Там меня не любят. Туранцы слишком трясутся над своими цветущими садами и виноградниками. И если мое ледяное дыхание случайно поморозит взлелеянные ими лозы или персиковые деревья, то они проклинают меня. Глупцы! Червякам, вечно роющимся в навозе, не понять всю прелесть леденящего полета по необъятным просторам земли, необузданной игры с облаками в горных вершинах. Лишь гордые сыны Гиркании, которые любят, когда ветер свистит у них в ушах во время бешеной скачки по вольной степи, дикие ваниры, с буйными песнями бороздящие моря на своих драконоголовых ладьях, да неукротимые уроженцы Киммерийских гор могут понять меня. Только из уважения к твоей суровой стране я перенесу тебя к рубежам изнеженного Турана. Весело мне будет смотреть на то, как запричитают кичливые южане, когда снежный ураган прогуляется по их ухоженным садам! — Еле заметная усмешка скользнула по лику Борея.— Ты готов лететь?

— Я еще не простился с друзьями и возлюбленной,— сказал Конан.

— Друзья и возлюбленная — это прекрасно,— молвил Борей.— У меня никогда не было возлюбленной, и не было друзей, но я хорошо тебя понимаю, смертный! Простись с ними, Конан, и жди сигнала свыше.

— Но кто укажет мне, когда я должен отправиться в путь?— недоуменно спросил киммериец.

— Тот, с чьим именем вы пришли просить меня о помощи.

Борей взглянул на потолок пещеры, и, подняв голову, Конан увидел начертанный на взмывающем вверх куполе пещеры священный символ Джеббала Сага...

... Корабль, готовый к путешествию по воздуху, наконец-то стоял у стен Аргаима. Конечно же, это было не то судно, на котором Конан бороздил воды Черного Побережья, и не та галера, с которой он держал в страхе всю южную часть моря Вилайет. Размерами это судно скорее напоминало ялик, на котором Конана прибило к скалистому Берегу Туманов и который превратила в щепки Великая Моржиха. На создание судна у Конана и его подручных, к сожалению, совершенно не знакомых с мореходством, ушло больше десяти дней. Большую часть работы киммериец проделал сам, но зато теперь он мог гордиться своим творением.

Его лодка была снабжена отличным косым парусом, а по обоим бортам были прочно прикреплены два больших крыла, на которые ушло немало пергамента, изъятого у королевских писарей. Кроме того, в днище были врезаны три оси с насаженными колесами, так что, приземлившись, судно могло еще долго ехать по степи или пустыне, как колесница.

Итак, «Заоблачный скиталец» был готов к далекому путешествию. И вот настал знаменательный день, когда на заре людям предстало удивительное видение: огромный знак Джеббала Сага зажегся на низком северном небе и тут же угас, как мираж. Это был сигнал. Пришла пора прощаться.

Слезы Бортэ обильно текли на широкую грудь киммерийца.

— Возьми меня с собой, Конан!— Девушка умоляюще взглянула на варвара.

— Нет, Бортэ! Тебе нечего делать с таким беспутным бродягой, как я,— ласково, но твердо сказал Конан, проводя загрубевшей ладонью по ее нежной, влажной щеке.— Вечный скиталец должен быть один. К тому же здесь твоя родина, да и Мохира не выдержит разлуки с тобой. Прости, любимая! Помни обо мне — вот и все, что мне нужно.— И он тихонько подтолкнул плачущую девушку к пухлой старухе, которая, подковыляв к безутешной внучке, нежно обняла ее. Однако васильковые глаза Мохиры тоже были полны слез.

— Таргитай!— Киммериец крепко обнял друга, который еле сдерживался, чтобы не зарыдать.— Поручаю тебе двух дорогих моему сердцу женщин. Надеюсь, ты не оставишь их.

— Ни за что, друг!— юный правитель с силой хлопнул по железному плечу киммерийца.— Мы еще встретимся?!— Таргитай скорее утверждал, чем спрашивал.

— Обязательно!— И Конан, подмигнув ему, широко улыбнулся.

Простившись с Кайратом Одноглазым, который был теперь Главнокомандующим и командиром Гвардии Серебряных Грифов, и с другими кемерами и, пообещав им передать их горячий привет всем западным киммерийцам, Конан наконец-то поднялся на борт. Все было готово к далекому путешествию. Внизу стояли Бортэ, Таргитай, Мохира и Кайрат.

Не видно было лишь старого плута Саидхана.

— Ну, этот теперь будет рад!— беззлобно усмехнулся Конан, вспомнив про страстную и безответную любовь старикашки к Бортэ...

Вдруг сильнейшие порывы ветра налетели с отрогов Рипейских гор, из далекой пещеры Борея. Конан на миг представил себе гигантскую поющую раковину и лик сурового Северного Ветра. Завывая, мощный вихрь налетел на корабль и, легко оторвав его от земли, понес на юг. Прощай Сакалиба! Прощайте, Бортэ, Таргитай! Прощайте, друзья! Доведется ли еще свидеться?

Далеко внизу пронеслось по Пасиртайской степи мимолетное видение солнечного колеса Аргаима Трехстенного, и вскоре землю закрыли пушистые облака. «Скиталец» несся, разрывая их острым носом, ветер свистел в ушах Конана, надувал паруса и шевелил крылья небесного корабля. В этом монотонном свисте слышался голос Борея, напевающий киммерийцу об опаленных зноем равнинах Заморы, о персиковых садах Хоарезма, о соленой влаге океана. На мгновение Конану вспомнилось, как когда-то давно, больше десяти лет назад, летел он над морем Вилайет, взятый в плен небесным кораблем грондарского чародея Тоиланны. Но это был совсем иной полет. Тогда колдовской корабль несла в небе покоренная сила рабов. А «Заоблачный Скиталец» устремляла вперед великая мощь стихии и его, Конана, стальная воля. Позабыв обо всем, Конан во все горло запел боевую песнь Асгарда, которой научился еще в юности, и вдруг сквозь вой ветра и свист снастей усльппал, что чей-то надтреснутый голосок пытается вторить ему. Молниеносно обернувшись, Конан увидел закутанного в дорогие меха маленького человечка, сидевшего посреди припасов, взятых в дорогу, и сжимавшего в руках бурдюк араки. Это был Саидхан, мертвецки пьяный.