Страница 26 из 57
– Что еще спрашивал?
– Нет ли в деревне чужих?
– Что ты, отец, сказал? – настороженно спросил Дорогин.
– Если он поехал дальше, значит, сказал, что никого у меня нет.
– Почему?
– Не знаю, – пожал плечами Фазиль. – Во-первых, ты мой гость, во-вторых, по-моему, ты хороший человек.
– Я по глазам вижу, ты чего-то недоговариваешь.
Старик устало опустился на самодельную табуретку.
– Я осторожно у него выпытывал, и, кажется, милиция уверена, что машину с деньгами расстреляли ты и твой друг.
Дорогин закусил губу. Такого поворота дел он не предвидел. Но, немного поразмыслив, понял: по-другому милиция и думать не может. Вспомнил, что в машине оставались документы, где значились его фамилия и адрес.
"Нет, все сгорело”, – тут же вспомнил он звуки взрыва и отблески полыхающего пламени.
– Мне нужно выбраться отсюда, – горячо сказал Дорогин, наклоняясь к старику.
– Я понимаю, но это будет не сегодня. Может быть, удастся завтра. По дороге тебе нельзя, милиция задержит, придется переправить тебя через горы, а для этого мне нужно найти сына, он этим промышляет.
– Я заплачу, – сказал Дорогин. Старик покачал головой.
– Странные вы, русские, все время о деньгах говорите. Дело не в них. Если захочет, проведет тебя и даром. А нет, никакие деньги не помогут. Фазиль поднялся, зажег керосиновую лампу, лишь слегка разогнавшую сгущающиеся сумерки.
– Развлечений у меня никаких нет, телевизор не работает, да и электричества сегодня нет, газет не получаю, книг никогда не держал, поэтому или спать ложись, или в потолок смотри.
– Сам-то, отец, что делать будешь? Абхаз посмотрел на Сергея.
– Вижу, что переживаешь. Тебе руки чем-нибудь занять надо.
Он неторопливо вышел, вернулся, неся с собой целую охапку подвяленного табака.
– Умеешь табачный лист резать?
– Откуда?
– Значит, научишься.
Большой фанерный лист лег на стол. Старик наточил два коротких самодельных ножа с загнутыми лезвиями. Те стали острыми как бритва. Затем позволил Дорогину приступить к священнодействию – нарезке созревшего табака.
– Я и раньше, когда сигареты продавали, когда деньги были, предпочитал свой табак курить, – говорил Фазиль, ловко орудуя ножиком. Табак из-под его рук выходил полосками одинаковой ширины. – Кто его знает, какую дрянь на заводе в табак подмешивают. Когда сам его вырастишь, сам высушишь, порежешь, то и жаловаться не на кого. Для табака особый климат нужен. У нас раньше, до войны, табак даже турки и американцы покупали. Говорят, теперь у них без нашего табака сигареты не получаются, – с гордостью сообщал старик. – Совсем немного его подмешивали, но аромат, – и он мечтательно закатил глаза.
Вскоре и Дорогин научился резать табак ровными полосками.
– Теперь и закурить можно, – старик долго набивал трубку. – Тебе придется самокрутку курить.
Дорогин оторвал край от старой пожелтевшей газеты, неумело свернул самокрутку толщиной в палец и затянулся. Табак был крепкий, даже першило в горле, но удивительно ароматный. Такого раньше ему не приходилось курить. Дым уплывал в раскрытую дверь.
– Не переживай, все образуется, – сказал Фазиль, – время, оно лечит.
– Я это знаю, как никто другой, – тихо ответил Сергей.
– Вижу, тебе многое пришлось пережить, переживешь и это. Только потом, смотри, про детишек не забудь, – напомнил хозяин дома так, словно все проблемы были уже в прошлом и оставалось лишь поехать в Гудауту, привезти подарки. – Ты тоже наш, – проговорил Фазиль, – в Абхазии вырос, так что не чужой мне человек.
– Я тебе поверил, я знаю, ты меня никогда не обманешь, – Дорогину уже не хотелось курить.
Но с самодельным табаком, как с вкусной пищей: уже сыт, но все равно ешь, потому что трудно остановиться.
– Неужели он не понял, что я нахожусь здесь, – спросил Дорогин у старика.
– Конечно же понял.
– Тогда почему он уехал?
– Бандита я бы выдал, тебя нет. К тому же ты мой гость, и он не имеет права тревожить тебя без моего разрешения.
– Странные у вас порядки.
– Правильные порядки, – в голосе Фазиля послышались нотки раздражения, мол, чего тут непонятного. – Так делалось всегда, так будет делаться впредь.
Спрашивать Фазиля о том, как он на глаз определяет – бандит человек или нет, Дорогин не стал. Сам был таким. Доверял больше чувствам, чем документам и сплетням. Его всегда удивляло, почему у горцев такие большие дома.
«Наверное, тоже привычка, – думал Дорогин. – Раньше в семьях было много детей. Нет ничего труднее, чем заставить горца отказаться от привычки. Люди, попавшие в город, становятся совсем другими, пусть даже в их жилах течет кровь предков. Лишь иногда проскользнет что-то из заложенного временем.»
– Спать ложись, – распорядился Фазиль. Именно распорядился. Чувствовалось, человек привык к тому, что его слово в доме – закон: и для родственников, и для гостей.
Хозяин с керосиновой лампой в руке проводил Дорогина на второй этаж, в небольшую комнатку, где над деревянным топчаном висел старый вытертый ковричек, а на нем висела видавшая виды двустволка. Приклад охотничьего ружья был любовно украшен орнаментом из мягкой медной проволоки – расплющенной на наковальне и вбитой в дерево молотком.
– Спи и пока ни о чем не думай, тебе отдохнуть надо, я вижу, ты мужик крепкий, не паникуешь, в милицию не бежишь. Ты такой, каким я был в молодости.
– Да, – криво усмехнулся Дорогин, – все свои проблемы я привык решать сам, – но тут же сообразил, что на сей раз это не совсем так. – Мог бы, наверное, выбираться из Абхазии один, но от помощи никогда не отказываюсь.
– То-то, – сказал Фазиль, прикрывая дверь.
Уже лежа на деревянном топчане и глядя в потолок, Дорогин сообразил, что до сих пор ему на глаза в доме не попалось ни единого замка. Пока он говорил со стариком, ему некогда было вспоминать произошедшее на дороге. Теперь же, когда Муму остался один на один со своими мыслями, вновь всплыли в памяти сцены нападения, звуки выстрелов, мертвый Пашка Разлука, ужас, обуявший его, когда порвалась веревка и он полетел в пропасть, не зная, сколько придется лететь.
Сергей сделал над собой усилие. Нельзя думать о поражениях, иначе не победишь, и тогда он принялся вспоминать дом покойного доктора Рычагова, попытался представить себе Тамару Солодкину.
«Мне в горах, – думал он, – кажется, что поздно, на самом деле еще очень рано. Тамара никогда не ложится спать в такое время, наверное, смотрит сейчас телевизор или читает книгу, думает обо мне. Ты слишком самоуверен, – усмехнулся Дорогин. – Возможно, у нее гости. Ты-то сам не очень жалуешь чужих в доме, а Тамара – женщина общительная.»
Сергей услышал, как скрипнула в доме дверь, раздались осторожные шаги.
"Это не Фазиль и не его жена, старые люди так не ходят”, – успел подумать Сергей и тут же услышал хрипловатый голос Фазиля. Старик говорил по-абхазски.
«Неужели меня снова ищут? Или бандиты пронюхали, где я?»
Но голос старика звучал спокойно.
«Это еще не показатель, – решил Дорогин, – Фазиля ничто в этом мире не может вывести из себя. Сын, его сын пришел или племянник, не помню уж, о ком он говорил, – догадался Сергей. – Фазиль обещал переправить меня в Россию.»
Молодой человек что-то горячо доказывал старику. Тот же возражал ему одной и той же фразой. “Надо вмешаться и самому предложить деньги. Старик не понимает, что если каким-то промыслом зарабатываешь себе на жизнь, то никогда не делаешь этого даром. Вот молодой человек и сопротивляется."
Наконец спор утих, и поздний гость покинул дом. Дорогин так и не понял, согласился тот или ушел при своем мнении. Но почему-то на душе сделалось легко, словно будущее определилось окончательно.
«Пашка-Пашка, – вздохнул Сергей, – нам казалось, что встретились мы к счастью, хотели сделать доброе дело, а видишь, как оно обернулось. И попробуй разберись, кто в этом виноват. Ты, я? Жизнь – странная штука, рассчитываешь на одно, а получается то, чего не ждал.»