Страница 31 из 57
Конан, стоя вместе с другими гладиаторами в последнем клочке тени у восточного барьера арены, воспользовался минуткой относительного спокойствия и присмотрелся к зрителям, плотно обсевшим скамьи. Он сразу заметил, что последние изменения в устройстве арены, которым он недавно был свидетелем, завершились, и нижние ряды почетных сидений на западной стороне Цирка теперь прикрывала каменная терраса с высокими арками. Приглядевшись, Конан рассмотрел там знакомые физиономии из труппы Ладдхью, в том числе Сатильду, еще не снявшую гимнастического костюма. Стало быть, акробатов пригласили внутрь, чтобы они составили компанию богатым и знатным, пока будут длиться гладиаторские бои. Тут снова воцарилась тишина: Коммодорус продолжал свою речь.
— Отдавая скорбную дань безвременной смерти героя, не будем все-таки забывать, что сегодня у нас праздник! Возрадуемся отваге молодых бойцов, лишь недавно сумевших о себе заявить, возрадуемся искусству акробатов, провидцев и невиданных зверей из труппы мастера Ладдхью. Эти замечательные артисты решили продлить срок своего пребывания в Луксуре, чтобы восхищать нас снова и снова! Поприветствуем же их!..
Трибуны послушно разразились рукоплесканиями.
— А еще, — продолжал Коммодорус, — сегодня мы имеем честь принимать высокого гостя. К сонму блистательного духовенства и военачальников, вельмож и ученых светил, каждый раз посещающих наши скромные торжества, добавился почетнейший гость — Верховный Управитель Бальбал. Мы все знаем Бальбала как достойного избранника церкви и города, главного распорядителя стражи и судов. Добро пожаловать, Бальбал!
Он сделал широкий жест рукой, и с почетного сиденья на балконе поднялся невысокий полный человек. Он был облачен в пурпурную тогу, на голове блестел позолоченный шлем с высоким гребнем. Было заметно, как ерзал этот шлем, неплотно держась на лысеющей голове. Бальбал производил впечатление скорее чиновника, нежели непреклонного борца за правопорядок. Он даже не попытался обратиться к шумной толпе, отделавшись тем, что помахал, рукой, и вновь скрылся среди свиты Тирана.
— Итак, начнем представление! — объявил Коммодорус, когда Бальбал отступил в глубину балкона. — Но сперва, друзья мои, позвольте спросить: что каждый из вас думает о вооруженных грабителях? Я имею в виду изменников, самовольно покинувших армию своего королевства, дабы наживаться разбоем, грабя торговые караваны, путешествующие между могучей Стигией и нашим возлюбленным государством-побратимом — Коринфией. Как, по-вашему, что следует делать с такими разбойниками?
Толпа своего мнения отнюдь не скрывала. Раздался дружный рев, от которого затряслись скамьи. Тысячи людей гневно потрясали в воздухе кулаками.
— Как вы считаете, сограждане, — продолжал Коммодорус, — способны ли эти налетчики, трусливые хауранские дезертиры… — право, они всего лишь трусы, несмотря на всю свою жестокость и подлость! — способны ли они одержать победу над славными героями нашего Цирка? — Тиран сложил на груди руки. — Помните, они знают наше правило: пленник, одержавший победу, получает свободу…
Его последние слова почти заглушил ужасающий гвалт: зрители вопили, размахивали руками, кто-то вскакивал на ноги и, одолеваемый жаждой крови, чуть ли не падал вниз, на арену.
— А теперь — тихо! — приказал Коммодорус. — Сейчас Храмовый Первосвященник Некродиас произнесет молитву и призовет Богов. Потом выведут пленников, и мы с вами увидим, кто победит!
Лысый старый Первосвященник скрипучим голосом заговорил на древнестигийском; слова и фразы казались совершенно непроизносимыми — язык сломаешь.
Тем временем у противоположного края арены начались какие-то приготовления. Там находились те самые ворота, сквозь которые в день своего прибытия выехал на заклание цирк Ладдхью. Теперь Конан знал, что люди называли этот проход Вратами Бросающих Вызов. Вот они распахнулись, и на арену вырвалась разношерстная команда — кто верхом на лошади, кто пешком.
Все это были рослые воины с правильными чертами лица, одетые так, как одевались в горах и в пустыне. Но как ни засалены были изорванные одеяния, все-таки преобладали желто-коричневые цвета Хауранского войска. Кое на ком еще виднелись остатки тамошних доспехов с облезшим серебряным покрытием: у одного шлем, у другого щит, у третьего кольчуга, изредка — поножи или боевые рукавицы. Что касалось оружия, Конан приметил только мечи и кинжалы. Луков и длинных пик, присущих конникам, видно не было. К тому же из двух десятков пленников на конях сидело не более полудюжины. Несколько лошадей казались тощими и наполовину загнанными, а те, что выглядели свежее, были явно плохо обучены и не привыкли к своим наездникам. Сами воины тоже производили впечатление измученных и голодных. И, тем не менее, это были бойцы как на подбор: тощие, жилистые, насквозь прожаренные солнцем пустыни.
Они выбрались на арену и кое-как встали строем, с конниками по краям. Выстроились и гладиаторы. Среди них не было всадников, но с боков на арену выехали две колесницы, запряженные четверками коней, каждая с опытным возницей. На ту и другую колесницу без промедления забралось по двое гладиаторов с копьями и мечами. Среди них были Рогант и Мадазайя. Конан остался пешим: ему больше нравилось, когда его движение зависело только от него самого. Вот боевые повозки разъехались в стороны для вящей свободы маневра, и строй гладиаторов ожил. Цирковые бойцы выкрикивали оскорбления и угрозы, размахивали оружием (еще и затем, чтобы продемонстрировать мышцы).
Хауранцы, напротив, двигались вперед молча, сохраняя привычную фалангу, прикрытую с боков верховыми. Предчувствие не обмануло Конана: противник был и вправду нешуточный. Цирк погрузился в тишину. Ее нарушали лишь отдельные выкрики и замысловатые проклятия, долетавшие с трибун. Два строя постепенно сходились. Каждый из бойцов уже наметил себе первую жертву и теперь приглядывался к сопернику, пытаясь оценить его силу. Потом вдруг хлестнули кнуты, и две колесницы рванулись с места вскачь. Хауранские всадники, двигавшиеся по бокам пешего строя, пустили в ход шпоры, послав коней навстречу, а пешие с молчаливой яростью бросились вперед. Скоро зазвенела сталь, и раздались крики.
Всадники сшиблись с колесницами, но остановить их не смогли: те своей тяжестью отбросили наездников прочь, тем более что большинство отощавших коней, и так-то мало годилось для битвы. Пешие хауранцы вновь показали отменную выучку: вмиг сомкнули ряды и устояли перед натиском гладиаторов. Однако колесницы уже развернулись и начали раз за разом проноситься совсем близко от них. Из двоих воинов, стоявших на каждой, один орудовал мечом, другой метал дротики, причем почти в упор. Пешему строю почти невозможно выдержать такую атаку. На горцев нападали то сзади, то спереди, вынуждая либо прикрываться щитами от дротиков, либо ломать строй и бежать. Так в скором времени и произошло, и гладиаторы с ревом устремились вперед, врываясь внутрь дрогнувшей фаланги.
Конан оказался носом к носу со смуглым широколицым воителем, чью верхнюю губу рассекал старый косой рубец. Дрался хауранец искусно, отбивая выпады Конана ржавым стальным щитом и стараясь его достать длинной кривой саблей. Киммериец сразу сообразил, что этот малый был бы гораздо опаснее, если бы сидел в седле. Ноги у него работали далеко не так проворно, как это требуется фехтовальщику. Может, с непривычки слишком долго тащился пешком, а может, избили в плену. Конан пнул его в колено, заставив споткнуться, потом нанес гулкий удар по шлему и обошел хауранца сбоку. Конец его меча проник под заднюю пластину вражеской брони, и короткий тычок снизу вверх оборвал земную жизнь хауранца. Конан еще не успел высвободить меч из обмякшего тела, когда к нему подлетел всадник. Киммериец немного запоздал вскинуть обагренный кровью клинок, но, к счастью для него, наказания не последовало: пугливый, необученный конь скакнул в сторону чуть-чуть раньше, чем следовало. Меч всадника прошел слишком высоко и скользнул по клинку Конана. Ругаясь, всадник развернул непослушное животное и взмахнул мечом, намереваясь добить киммерийца. Конан ждал его, низко припав к земле: пусть, как следует, нагнется в седле. Когда же вражеский меч пошел вниз, Конан не стал его отбивать, а, наоборот, метнулся навстречу, оказавшись так близко от лошади, что грива стегнула его по лицу. Крепко ухватив запястье опускавшейся вооруженной руки, Конан мощным рывком вытащил противника из седла. Надо отдать должное хауранцу: грохнувшись на песок, он не остался беспомощно лежать плашмя, а сразу перекатился и даже не выпустил меча из руки. Мгновенно вскочив на ноги, он обрушил на Конана град свистящих ударов.