Приезжий

– Серьезный мужик.

Я удивился – чтобы заработать такую характеристику у полковника в отставке Александра Садомова, нужно что-то большее, чем первое впечатление.

– Что Сашку поймал, это ерунда, вертихвостка она и есть вертихвостка, – голос Садомова отчетливо потеплел, противореча словам.

– Я ему кое-что переодется дал, пока его отчищали, ну и заметил мельком – есть у него отметинки от свинцовых пчелок, и не одна – три точно рассмотрел.

– Может, из братвы? – предположил я.

– Может, – рассеянно пропыхал Садомов – но вряд ли. Выправка-то армейская.

Я не стал говорить ему, что половина крутых вышла из Афгана, а вторая из Чечни, он и так это знал, а вместо этого попробовал еще раз реанимировать своего стального коня. И через пару минут он ожил, зарычал и затрясся, как паралитик. Я пожелал Садомову удачи и отчалил. Самый опасный момент – долгий заплыв через бушующие просторы нашей лужи – прошел успешно, и в оставшиеся десять минут езды до Рабочей по бурным потокам, в которые превратились улицы, я пытался разобраться в противоречивых впечатлениях от клиента. С одной стороны, он вызывает отчетливую симпатию у окружающих, пример – Саша и Садомов, да и мне он скорее понравился. С другой – в его прошлом множество настораживающих деталей, таких, как этот арест полтора года назад. Так и не разобравшись ни в чем, я прибыл на место. Мало данных, как выразился бы Приятель.

Дом номер 41 оказался кирпичной пятиэтажкой, так называемой «хрущевкой», с типовыми двухкомнатными квартирами – именно такие служат основным приютом интеллигенции и полуинтеллигенции. Второй подъезд был хорошо ухожен и чист. Такое иногда встречается, когда живут в нем люди пожилые, как правило, они хорошо знают и поддерживают друг друга. Дверь в тридцатую квартиру открыла пожилая женщина в полосатом халате и со слегка растрепанными волосами. Судя по всему, я ее разбудил.

– Мне нужна Самойлова Надежда Леонидовна, – опередил ее я.

– Вы по работе? – спросила женщина, потирая глаза. На шее у нее висели очки на цепочке.

– Видите ли, я частный детектив, меня зовут Мареев Валерий Борисович. Сейчас я занимаюсь делом Самойловой Лидии Валентиновны, вашей дочери. – я показал ей свое удостоверение, которое она, похоже, не рассмотрела. Женщина быстро надела очки, глаза ее заплывали слезами. Она поднесла руку к горлу, но, справившись с собой, превратила это движение в приглашающий жест.

– Да, – глухо выговорила она – сын звонил, сказал, что вы зайдете. Проходите в квартиру.

– Простите, что в таком виде, всю ночь составляла отчет, – она закрыла дверь. – Проходите, располагайтесь.

Небольшая комната, горит маленький торшер, отчего в комнате полутемно, кипа бумаг на журнальном столике. Она включила свет и, перехватив мой взгляд, пояснила:

– Я бухгалтер. Шесть лет, как должна быть на пенсии, но не отпускают с работы. Три раза уже уходила, уговаривали остаться, – она поправила волосы. – Я вас оставлю ненадолго.

Я присел на диван, с любопытством рассматривая комнату. Она поражала обилием вязаных вещей – чехлы на стульях, на декоративной подушечке, вязаные салфетки, или подставки на столе, вязаное покрывало на диване. В стенке, за стеклянной дверцей, среди хрустальных фигурок стоял портрет Лидии, окаймленный черной лентой. Через несколько минут появилась Надежда Леонидовна. Сейчас она решительно не напоминала сломленную горем женщину, в движениях появилась энергия, и, как мне показалось, гнев.

– Я не понимаю, зачем вы взялись за это, – она говорила резко и зло, – когда погибла Лида, милиция уже пыталась найти убийцу! Теперь являетесь вы, зачем?!

– Надежда Леонидовна, я делаю свою работу, и, уверяю вас, делаю ее хорошо, – негромко сказал я. – Сейчас моя задача – найти убийцу, и если вы мне поможете, шансы на это сильно возрастут.

– Ладно, – устало махнула она рукой, – вы уже здесь. Спрашивайте. И извините за резкость.

Она была не очень похожа на свою дочь, и в молодости вряд ли поражала красотой, но чувствовался в ней незаурядный характер.

– Видите ли, Надежда Леонидовна, прошло полтора года, и вы единственный человек, способный рассказать о Лиде. Меня интересует ее круг знакомых, работа, в общем все, что имеет к ней отношение.

– Вы курите? – она достала откуда-то запыленную пепельницу, которой не пользовались уже лет пять.

– Да.

– Дайте мне сигарету.

Минуту она курила и молчала, собираясь с мыслями. Наконец с трудом заговорила:

– Лида была упрямым и своевольным ребенком. Ее невозможно было заставить или в чем-то убедить силой. В школе почти всегда верховодила в компаниях, нас часто вызывали в школу. В-общем, трудный подросток, – она раздавила сигарету в пепельнице.

– Но, несмотря ни на что, мы с ней ладили. После школы два года подряд поступала в Медицинский, не прошла. Иногда бывает, что чего-то человеку не дано – ей всегда недоставало терпения, усидчивости. Но она была хорошим человеком, – убежденно закончила она.

– Простите, Надежда Леонидовна, как случилось, что ваша семья так странно разделилась?

– Так получилось, что мы с Лидой лучше ладили друг с другом, а Михаил с отцом. Вообще мой бывший муж понятия не имел о том, как воспитывают девочек и обращался с ней, как с еще одним сыном. Потом мы разошлись, Лида осталась со мной, а Михаил уехал с отцом в Ленинград.

– Расскажите, пожалуйста, о ее работе, – попросил я, чувствуя, что разговор о бывшем муже вызывает очередную бурю эмоций.

– Я не очень много об этом знаю. Лида работала в каком-то спорткомплексе, при нем был массажный салон «Эльдорадо» – вот там она и работала, массажистом. После неудачи с институтом она закончила курсы по массажу, – пояснила Надежда Леонидовна.

– Вы кого-нибудь знали с ее работы?

– Несколько раз к нам заходили ее сотрудницы, когда Лида болела. На удивление вульгарные накрашенные девицы. Приносили цветы, фрукты и жутко много курили.

– А более близких подруг у нее не было?

– Были, конечно – Люда Яковлевская и Галаева Вика. Они еще со школы дружили. Вика, кстати и работала вместе с ней.

Я оживился:

– А вы не знаете, где их можно найти?

– Нет, – Надежда Леонидовна покачала головой – не знаю. Люда еще за полгода до... несчастья переехала в Екатеринбург – мужа ее туда по работе перевели, а адреса Вики я не знаю. Последний раз ее видела на похоронах, и больше она не заходила.

– Этот спорткомплекс – «Эльдорадо», вы никогда там не бывали?

– Нет, знаю только, что это на Второй Дачной, где-то наверху, – она машинально достала еще сигарету из моей пачки. – Ой, простите.

– А Лида не упоминала какие-нибудь имена, связанные с работой, свое начальство, может быть?

– Упоминала Анатолия Куриева, или Курьянова – это ее непосредственный начальник, она его просто Толей звала, – Надежда Леонидовна помахала рукой, разгоняя сигаретный дым, встала со стула. – Сейчас я открою форточку.

– Еще, Надежда Леонидовна, у Лиды наверняка были поклонники, может быть, вы помните кого-то из них?

В комнате повеяло прохладой, табачный дым, свиваясь в спирали, выползал в окно. Судя по капели, дождь все еще шел.

– Что вы сказали? – хозяйка отдернула занавески и вернулась на свой стул с лежащей на нем вязаной подушечкой. Я повторил вопрос.

– Поклонники были, даже чересчур много, но ничего настолько серьезного, чтобы я запомнила фамилии.

– Большое спасибо, Надежда Леонидовна, вы мне очень помогли. На случай, если вспомните что-то важное, вот вам мой телефон, звоните в любое время, – я положил на стол карточку и поднялся с дивана. – Меня очень интересуют знакомые Лиды, возможно, кого-нибудь вы увидите.

– Вы знаете, Валерий, – сказала она, провожая меня до двери – я не верю, что вы добьетесь успеха, но буду молиться, чтобы это произошло.

Она казалась больной.

В дверь позвонили. Мы непроизвольно посмотрели друг на друга.

– Ах, да, – с видимым усилием вспомнила хозяйка – это мне принесли бумаги.