Страница 2 из 75
— Что пялишься? Я особа ничем не примечательная, — ворча, он обирал ягоды у моей ладони.
Теперь внимательно рассмотрела незнакомца. Его густые брови, нос с горбинкой, руки чем-то напоминали мне моего друга десятилетней давности. Вряд ли он выбрался из пламени того пожара. Почему же я прислушалась к словам той женщины?
Заметив, что я его разглядываю, спутник собирался что-то сказать, но я его опередила:
— У тебя на левой руке есть шрам?
— Когда ты успела его заметить? — недоумённо спросил мужчина.
Надо же, и у него на левой руке шрам!
— Всего лишь предположила.
Спутник собрался отползти к другим ягодам, но я схватила его за рубашку.
— Покажи шрам!
— Что прицепилась? Вот, посмотри и отстань! — он поднял рукав до самого плеча, открывая загорелую руку и светлую полоску, начинавшуюся на пол-ладони выше кисти и заканчивавшуюся у середины локтя. Рядом с длинным шрамом был и другой, короткий.
— Ромка? — передо мной был не худой угловатый парнишка, а крепкий, широкоплечий мужчина, но шрам у обоих был одинаковый, как цвет глаз и цвет волос.
— Ты кто? — растерялся мой спутник.
— Я Алина.
— Алина? Забавное совпадение… Алинка?!
— Да, да! Я вылезла через окно, когда почувствовала запах дыма…
— Выходит, ты не сгорела в том доме?! Какое счастье!
Ещё недавно думала, будто наша встреча невозможна, но мой единственный друг сидел рядом со мной!
Оставив кувшин с собранными ягодами, рванулась к нему, обняла за шею.
— Ромка, ты жив!
Только бы наша встреча не оказалась сном! Так много снов радовали меня, а с рассветом исчезали, оставляя только горечь.
— Куда же ты ушла, Алинка? Я спрашивал у всех, кто там был, но никто ничего не знал о тебе.
— Я искала тебя среди столпившихся у дома. Они не обращали на меня внимания, отмахивались. Не найдя, сбегала в лавку, куда тебя послали. Лавочник сказал, что ты уже был у него.
— Мне велели зайти к портному, разнести дюжину писем, поэтому я поздно вернулся. Как же ненавидел те письма, графа…
— Как хорошо, что тебе дали столько поручений! Ты из-за них задержался!
— Что хорошего, если мы десять лет не виделись и не знали ничего друг о друге, — ворчал Роман. — А могли и совсем не встретиться.
— Теперь мне уже наплевать и на пожар, и на битвы, и на все годы, которые мы бродили по стране друг без друга! Если мы встретились не во сне, а наяву, то ничто во всей Мирионе не способно меня огорчить, отобрать у меня моего друга.
Неожиданно Роман отстранился, виновато взглянул на меня.
— Есть кое-что, о чём я молчал.
— Так скажи! А… не хочешь — молчи, спрашивать не буду.
— Скажу. Не было ни дня после пожара, когда бы я не жалел о своём молчании. Ты меня не простишь, но ты должна об этом знать.
— Ромка, что ты говоришь? Я прощу тебе всё! — хотела взять его за руку, но он руки не подал.
— Говоришь так, потому что понятия не имеешь, что я от тебя скрывал.
— Скрывал и скрывал… что теперь убиваться…
— Из-за ненависти к твоему отцу я утаил от тебя главное.
— Ты был знаком с моим отцом? Значит, тебе что-то известно о моей семье?
Молчанье прервало наше оживленье. Наконец Роман вздохнул:
— Мама отругала бы меня, если бы узнала…
— Ну, расскажи хоть что-нибудь о моей семье! Ты же не причинишь мне боли! Ты никогда не обижал меня…
Роман опустил глаза и сказал то, чего никак не ожидала я от него услышать:
— У нас одна мать.
— То есть, ты — мой родной брат?
— Не совсем…
— Дело в отце? Да? Почему ты его ненавидел?
— Он не из Светополья. То ли из Черноречья, то ли из Новодалья. Матери и другим лгал, будто он наш, но я-то видел, как он порой смотрел на людей — такой ненависти, такого презрения к ним у наших быть не могло.
Оказалось больнее, чем ожидала, намного больнее.
— Ты меня ненавидел, да?
— Вначале, когда ты появилась, ненавидел тебя и его.
— Вначале? А что потом? Ведь я его дочь, дочь врага!
Отворачиваюсь, хотя брат уже увидел мои слёзы. Я любила его больше себя самой, а он ненавидел меня в душе. Уж лучше бы бросил, оставил где-то, когда я была младенцем, чем теперь рассказывать о своих чувствах.
— Мой отец не вернулся с битвы. Мать очень страдала. Я молчал. Единственный мужчина в семье, даже если он мальчишка, не должен плакать, должен стать опорой для матери. Потом появился твой отец. Я не понял, зачем он остался в нашей стране, нашем городе. Впрочем, вру… он остался из-за нашей матери. На неё единственную он смотрел с обожанием, восторгом. Хотя мы никогда не ссорились, и твой отец ни разу не обидел меня, какие-то холод и неприязнь были между нами. И мать он не обижал, грубого слова от него не слышали. То, что я догадался о его чужеземности, ему стало ясно сразу. Он не любил меня, как я не любил его. Потом родилась ты. К тебе они оба относились с нежностью, про меня как будто забыли. Я мечтал немного подрасти и уйти из дома, который перестал быть моим. Опасности и лишения не пугали меня. Они заболели. Не выздоровели. На свете остались только я и ты. Тебе было около двух лет. И моё отношение к тебе переменилось. Я по-своему любил тебя.
— Возможно ли любить дочь врага?
— Представь себе…Ты часто спала у меня на руках, я чувствовал, как бьётся твоё сердце. И ты была такая крохотная, беззащитная и… доверчивая.
В голосе брата появилась нежность. Смотрю на него. Он — на меня и улыбается:
— Растрогала меня твоя доверчивость. И ненависть ушла, осталась любовь. Мы не в ответе за наших родителей. Я поздно это понял. И виню себя за это до сих пор… Прости, если сможешь меня за глупость мою прошлую. Ты была моим утешением, моей радостью, единственной родной кровинкой. Из-за этой проклятой ненависти тогда не сказал тебе этого. Наверное, уже поздно это говорить, но мне хочется, чтобы ты знала и простила меня.
— Об этом и просить нечего! Мне сказочно повезло: у меня был ты! Без тебя я пропала бы. А добро, сделанное тобой, давно перечеркнуло твои отроческие и юношеские заблуждения.
Обнимаю его. Крепко-крепко. Без слов.
Он всё понял и нежно обнял меня. Спрятав собранные ягоды, мы продолжили наш путь и воспоминания. Брат внимательно наблюдал за мной, затем неожиданно спросил:
— О чём ты умалчиваешь, Алинка?
— Как ты узнал? — едва не споткнулась, услышав его вопрос.
— Догадался. Ты иногда подозрительно замолкаешь, задумываясь о чём-то.
Рассказала ему о словах невидимой женщины и о маге, отдавшем мне утром сумку с едой. Кое о чём промолчала.
— Наверное, это какие-то маги развлекаются, внушая тебе какую-то чепуху.
— Но ведь она предсказала нашу встречу! Мы оба направлялись в Дубовый город.
— А тот странный тип тебе и имени своего не назвал!
— Нет, он назвал! — проговорилась я, а ведь хотела смолчать.
— Он мог и чужим именем назваться.
— Уверена: это его имя. Правда, таких имён ни у нас, ни у соседей наших не дают. Возможно, он родился где-то в другом краю Мирионы.
Брат схватил меня за плечи:
— Значит, чужеземец, и зачем он здесь, мы не знаем. Алина, одумайся, прошу! Ну, невозможно примирить страны, враждующие пять десятков лет! Нет такой силы, которая бы примирила их! А появление того мага либо счастливое совпадение, либо очередной ход чьей-то пакостной игры. Не желаю, чтобы ты была игрушкой в чьих-то руках. И поверь мне, сброшу с башни любого, кто посмеет с тобой играть!
— Кто же тогда примирит страны?
— Никто. Никому не нужно ничего менять.
— Если не я, то никто не будет…
— А тебе-то зачем?
Из-за резкого тона брата сразу не нашла ответа. Даже о своей детской мечте не упомянула, потому что у девушки, родившейся в одной из Враждующих стран, не должно быть такой наивной и нелепой мечты. Однако не мечтать у меня не получалось.
— Тебе меня не переубедить. Даже не пытайся.
— Вдруг пойму, какая сила…
— Не поймёшь. Наверняка это жестокая шутка каких-то дурных магов. Тебе лучше о ней забыть.