Страница 24 из 25
Таковым рассмотрением комитет занимался с лишком 4 месяца; каждого дела порознь следствие и каждую бумагу наиприлежнее прочитывал и поверял с подлинными показаниями подсудимых… «…» Словом, по рассмотрении всего следствия, не найдено не токмо притеснений или домогательств подсудимым, тем паче каких истязаний, но даже везде и во всем великое снисхождение, так что некоторые, и не из доброжелательных к нему членов, пришли в удивление. «…»
В сем же в 1802 году октября 8-го дня состоялся высочайший манифест о министерстве, в котором, в числе прочих 8-ми, сделан Державин юстиц-министром, с названием купно генерал-прокурора. В сей день ввечеру, когда случились у Державина гости, приехал к нему господин Новосильцев и привез тот манифест, который, отозвав его в другую комнату, прочел ему по повелению, как он сказал, государя императора, с тем чтоб он ему «дал» свое мнение, примолвя, что он назначаем был в финанс-министры, а г. Васильев в генерал-прокуроры; но как сей последний не хотел принять на себя, неведомо почему, сего названия, а убедительно просил сделать его финанс-министром, то Державину и судила судьба быть юстиц-министром, а Васильеву - финансов. Поелику Державин уже видел указ о министерстве подписанным, к сочинению которого он приглашен не был, а сочиняли его, сколько опосле известным учинилось, граф Воронцов и г. Новосильцев или, лучше сказать, тогда составляющие партикулярный или дружеский совет государя императора, с помянутыми двумя, князь Чарторижский и г. Кочубей, люди, ни государства, ни дел гражданских основательно не знающие, то хотя бы можно было в нем важные недостатки заметить, о которых ниже, при удобности, помянется; но как уже было дело сделано, то Державин и отозвался, что он ничего против подписанной его величества воли сказать не может. Министрами были сделаны: иностранных дел - граф Воронцов, помощником его - князь Чарторижский; финанс-министром - граф Васильев, помощником - г. Гурьев; коммерц-коллегии - граф Румянцев; внутренних дел - г. Кочубей; военных сухопутных сил - г. Вязмитинов; морских сил - г. Мордвинов, помощник у него - г. Чичагов; просвещения - граф Завадовский, помощник его - г. Новосильцев, который отправлял должность и правителя канцелярии сего комитета; юстиц-министром - Державин. На другой день было собрание сего министерского комитета у графа Воронцова, яко старшего члена. Оно было, так сказать, для пробы, каким образом заниматься ему производством дел в личном присутствии государя императора. Державин тут же открыл свое мнение, что без основательных инструкций или наставлений для каждого министра по его должности, не будет от сего комитета в государственных делах никакой пользы, ни успеха, а напротив, будут впадать в обязанности один другого, перессорятся, и все падет в беспорядок, что к несчастию и случилось «..» но господа сочлены все восстали, а особливо граф Воронцов, против сего мнения, сказав, что в инструкциях на первый случай нет нужды, а что со временем оные можно дать. «…»
В мае месяце докладывал Державин государю правила третейского совестного суда, им сочиненные, над которыми трудился несколько лет по многим опытам третейского судопроизводства и посылал по многим своим приятелям, знающим законы, для примечания. Государь, выслушавши оные правила, вскочил с восторгом со стула и сказал: "Гавриил Романович! Я очень доволен, это весьма важное дело". Однако же те правила и по сие время не выданы к исполнению. Слышно было, что г. Новосильцев их не одобрил, по недоброхотному отзыву окружающих его подьячих, Дружинина и прочих, для того что они пресекали взятки и всякое лихоимство, что было им не по мыслям; ибо тогда бы царство подьяческое прошло. Однако же, при прощании с Державиным, как ниже о том увидим, государь побожился, что он те правила введет в употребление. В мае месяце в том году, то есть 1803-м, путешествовал государь в Лифляндскую губернию, а с ним г. Новосильцев и граф Чарторижский, и как они были враги Державина, то, будучи с государем не малое время, так сказать в уединении, и довершили они Державину свое недоброжелательство разными клеветами, какими именно - неизвестно; но только из того оное разуметь можно было, что Державин, будучи во время отсутствия императора отпущен в новгородскую свою деревню Званку на месяц, не мог за болезнию к приезду государя возвратиться, то писал к князю Голицыну, прося доложить, что замедление его происходит от болезни, но что он, однако, скоро будет. На что по приезде по-лучил отзыв, что ему нет в нем нужды, хотя бы он и вовсе не приезжал. Державин хотя почувствовал сим отзывом неблаговоление себе государя, но терпеливо снес оное, стараясь, сколько сил его было, исполнять наилучшим образом свою должность. «…»
Выше уже видно, что государь около сего времени час от часу холоднее становился к Державину; но начало внутреннее его к нему неблагорасположение сперва обнаруживаться тем «…»: в одно время, при докладе по какому-то частному письму, увидев число на нем прошедшего месяца, сказал, что "у вас медленно дела идут". Державин ответствовал: он смеет удостоверить, что в Сенате ни при одном генерал-прокуроре так скоро и осмотрительно дела не шли, как ныне, что их в общем собрании в одно присутствие иногда решится по 4, и жалоб на оные нет. - "Но вот это письмо доказывает, что так замедлилось", - возразил государь с неудовольствием. "Что касается до частных писем, - сказал Державин, - то это не его дело". - "Как не твое дело?" - с - негодованием спросил император. "Так, государь! это дело статс-секретарей: они, по частным письмам собрав справки или сделав с кем надлежит сношение, должны докладывать вашему величеству и писать по ним ваши указы, а генерал-прокурорская обязанность состоит прилежно смотреть за Сенатом и за подчиненными ему местами, чтоб они решили дела и поступали по законам: так при покойной вашей бабке было. Я был сам статс-секретарем и очень это знаю, что не затрудняли такими мелочами генерал-прокурора". - "Но при родителе моем так учреждено было". - "Я знаю; но родитель ваш поступал самовластно, с одним генерал-прокурором без всяких справок и соображения с законами делал, что ему было только угодно; но вы, государь, в манифесте вашем при вступлении на престол объявили, что вы царствовать будете по законам и по сердцу Екатерины: то мне не можно иначе ни о чем докладывать вам, как по собрании справок и по соображении с законами, а потому и не могу я и сенатские и частные дела вдруг и поспешно, как бы желалось, обрабатывать и вам докладывать. Не угодно ли будет приказать частные письма раздать по статс-секретарям?" - "Ты меня всегда хочешь учить, - государь с гневом сказал, - я самодержавный государь, и так хочу". «…»
В один день говорит: "Как это у вас дела исполняются, а канцелярия ваша об них не знает?" - "Не понимаю и не знаю, государь, - сказал Державин, - позвольте о том мне справиться, какие бы то ни были дела, которые исполнены, прежде нежели канцелярия о них знала". Державин справился и нашел, что в самой вещи несколько было таких дел, которые уже по исполнении их отданы были к записке в регистратуру канцелярии, например, доносы о похищении казначеями казны, о заговорах и умыслах на особу государя и о прочем, по которым, с докладу его величества, писано было секретно к кому надлежало собственною рукою Державина, чтоб взяты были подлежащие меры, к за-хвачению похищения казны и заговорщиков, прежде нежели узнала о том канцелярия, для того что имели они и здесь, в городе, и по губерниям приятельские связи, чрез которые происходила преждевременная раз-глаока, и виновные могли укрываться. Державин объяснил сии обстоятельства государю, и он оправдал его поступки. «…»
В начале октября месяца 1803 году, в одно воскресенье, против обыкновения, государь его не принял с докладами, приказав сказать, что ему недосуг, хотя и был у развода. В понедельник прислал к нему письмо или рескрипт, в котором, хотя оказывает удовольствие ему за отправление его должности, но тут же говорит, чтоб отнять неудовольствие, доходящее к нему на неисправность его канцелярии, просит очистить пост министра юстиции, а остаться только в Сенате и Совете присутствующим. Державин не знал, что подумать и }чем по должности мог он прослужиться, отправляя s оную со всем своим усердием, честностию, всевозможным прилежанием и бескорыстием; но рассудя, что у монархов таковыми качествами или добродетелями найти совершенного благоволения не можно, написал ему письмо, в котором напомянул с лишком 40-летнюю ревностную службу и то, что он при бабке его и при родителе всегда был недоброхотами за правду и истинную к ним приверженность притесняем и даже подвергаем под суд, но, по непорочности, оправдывай и получал большее возвышение и доверенность, так что удостоен был и приближением к их престолу; что и ему служа, шел по той же стезе правды и законов, несмотря ни на какие сильные лица и противные против его партии; «…» заключил, что ежели такой юстиц-министр, который следует законам и справедливости, не угоден, то чтоб отпустил его с честью; «…» ибо он не признает себя виновным или прослужившимся. «…» Он отвечал ему также запиской, что он может к нему приехать на другой день, то есть в четверг, в обыкновенное докладное время, то есть d 10-м часу поутру, что и было исполнено. Тут было пространное и довольно горячее объяснение со стороны Державина, в котором он спрашивал его, в чем он пред ним прослужился. Он ничего не мог сказать к обвинению его, как только: "Ты очень ревностно служишь". - "А как так, государь, - отвечал Державин, - то я иначе служить не могу. Простите". - "Оставайся в Совете и Сенате". - "Мне нечего там делать". - "Но подайте же просьбу, - подтвердил государь, - о увольнении вас от должности юстиц-минист-ра". - "Исполню повеление". Тут выпросил он многим подкомандующим своим чины и другие милости, расстался, а между тем, поколь он не подавал просьбы, то доводили до него чрез его ближних внушения, что ежели он пришлет уничижительное прошение о увольнении его от должности юстиц-министра, по ее трудности, и останется в Сенате и Совете, то оставлеяо будет ему все министерское жалованье, 16000 рублей, и в вознаграж-денье за труды дастся Андреевская лента. Но как он ценил истинные достоинства не по деньгам, не по лентам, а по доверенности государской и совестному разбирательству своих поступков, то когда лишился он первой, по самонравию счастья или, лучше сказать, государя, которому служил он всей душою и сердцем, не щадя ни здоровья своего, ни трудов, и не может также упрекать себя в нарушении второй, то и не хотел принять предлагаемых выгод и награждений, а написал просто по форме просьбу, в которой весьма кратко сказал, чтоб государь его от службы своей уволил. Вследствие чего, на другой или третий день состоялся 8-го октября 1803 году в Сенат указ, коим он от службы вовсе уволен с пожалованьем ему 10000 рублей каждогодного пансиона, который он и теперь получает. «…» Итак, заботливая его и истинно-попечительная, как верного сына отечества, служба потоптана, так сказать, в грязи, а потому он, как выше явствует, и оставил оную в 1803 году октября 8-го числа, быв генерал-прокурором один только год и один месяц.