Страница 8 из 9
В ту ночь Надя поняла, что она влюбилась в Егора окончательно и что теперь она будет зависеть от него, от его желания видеть или не видеть ее, вообще от всех его желаний. С одной стороны, она почувствовала себя счастливой, а с другой – испугалась этой зависимости, этой несвободы, словно предчувствуя, что за этими сильными чувствами стоят и страдание, и боль, и разлука, и разочарования… Лежа рядом с ним, прижавшись щекой к его теплому плечу, она на какой-то миг испытала целую гамму чувств, какие ей еще только предстояло испытать… Ей даже захотелось плакать.
– Знаешь, это как сон… – начала она выражать вслух свои чувства. – В детстве мне иногда снилось, что я нашла клад: я любовалась сверкающими сокровищами и понимала, что они – мои, что я могу их потрогать… Я гладила их руками, я наслаждалась их блеском, и вот когда наконец я хотела взять, забрать их и уложить в сумку или в мешок, то именно в этот момент я просыпалась. Этот сон словно дразнил меня в течение многих лет. Егор… А ты, ты? Ты ведь не исчезнешь?
– Хочешь сказать, что я – твое сокровище? – Он обнял ее и поцеловал в макушку. – Это ты – мое сокровище, понимаешь? Ты – прелестная, красивая девушка, которую надо любить и любить…
Она просто млела от его слов и тогда уже словно знала, что этой порции счастья, которой она сейчас обладает, ей хватит на всю ее оставшуюся жизнь. И что даже если Егор бросит ее (а об этом она не переставала думать никогда), то все равно в ее жизни останутся воспоминания об этом счастье и о той радости, которую она испытывает, находясь рядом с ним.
События развивались быстро. Они начали встречаться уже каждый день, и Егор даже предложил ей переселиться к нему.
Мама, каждый раз провожая Надю на свидание и слыша, как та договаривается о встрече одновременно с Егором и минутой спустя со Стеллой, снова и снова повторяла свой вопрос:
– Зачем тебе Стелла? Неужели для того, чтобы доказать самой себе, что из вас двоих он предпочитает тебя? С огнем играешь, Надя!
Иногда Надя слушалась маму и не приглашала Стеллу, но иногда, когда ей хотелось продемонстрировать перед подругой свое счастье и удивить ее тем, как нежно и заботливо относится к ней ее жених, она звонила и приглашала ее.
Стелла же была благодарна Наде за то, что та водила ее с собой в кино, в рестораны, и в доказательство своей признательности она потом подолгу анализировала увиденное ею свидание в подробностях, говорила то, что хотела услышать Надя:
– Да, Надя, он – удивительный! Я никогда прежде не встречала такого галантного и интеллигентного человека. Когда он говорит с тобой, у него, по-моему, даже голос немного дрожит, так он волнуется… Он любит тебя, это видно, это чувствуется… А еще – он какой-то необыкновенно сильный, скажи? От него исходит некая внутренняя сила. Господи, Надька, как же я за тебя рада! И ведешь ты себя правильно, не играешь с ним в кошки-мышки. Вы оба – взрослые, и вам просто необходимо понять, подходите вы друг к другу в определенном смысле или нет. Могу себе представить, какой он нежный с тобой в постели! Нежный и сильный…
Наде тогда показалось или нет, что у Стеллы заблестели глаза? Стелла, не пропускавшая ни одних штанов, в то время вела себя так, словно у нее и мужчин-то не было вовсе. Скромненько так сидела в стороне, наблюдала за влюбленными и – Надя знала – даже не включала телефон, чтобы не приходилось отвечать на звонки своих многочисленных ухажеров. Словно в ее жизни была только Надя с ее радостями и волнениями.
Конечно, Надя ждала, когда сам Егор ее спросит – почему они повсюду таскаются со Стеллой, но Егор так никогда этим и не поинтересовался. Может быть, думалось тогда Наде, он считал, что Стелла не мешает им, поскольку у них с Надей вся ночь впереди, у них вполне достаточно времени и возможностей побыть вдвоем, или, вероятно, ему просто было приятно находиться в компании двух красивых девушек.
Так прошло несколько месяцев в этом полуобморочном счастливейшем бреду. Она обожала Егора, боготворила его. Она видела в нем все только самое хорошее. Он ни разу не дал Наде повода усомниться в его чувствах. Они строили планы на будущее. Выбирали в магазине свадебное платье. Присматривали новую мебель для спальни. Мечтали о детях. Кажется, и мама как будто успокоилась, да и Стелла от них поотстала, закружилась в романе с новым парнем. И ее стало как бы не хватать. И Надя поняла наконец, что произошло. Они с Егором остались без зрителя. Без благодарного и чувствительного зрителя, который смог бы оценить со стороны развивающиеся отношения влюбленных.
Через два дня назначили дату ее окончательного переезда к Егору. У порога стоял багаж, а во всей квартире чувствовалась атмосфера близких перемен… Мама ходила с заплаканным лицом и говорила, что не представляет себе, как это она теперь будет завтракать или ужинать совсем одна. Что ей теперь даже и поговорить-то будет не с кем! Мама собрала и уложила в большую коробку приданое – постельное белье, сервизы, комплекты столового греческого мельхиора, какие-то подушки, одеяла…
…Надя заглянула к матери. Та сосредоточенно строчила что-то белое в темный горошек. Платье для клиентки. О чем думает она сейчас? Вряд ли об этом платье. Скорее всего, мама представляет себе будущую жизнь своей единственной дочери.
– Ма… – позвала ее слабым голосом Надя. Позвала и испугалась, что сейчас ей предстоит сообщить матери что-то страшное и непоправимое, как смерть.
Мама обернулась и посмотрела на дочь долгим внимательным взглядом…
– Ма… Стелла его увела… увела…
Она бросилась к матери и, захлебываясь в слезах, сбивчиво пересказала все то, что услышала по телефону от Егора.
5
Они встретили меня вместе – Тихий и Милка. Пара воркующих голубков. Милка – в мехах, красивая, с сияющими глазами.
– Ну вот, – она стиснула меня в своих объятиях. – Теперь – полный комплект. Теперь у меня есть все для полного счастья! Как долетела, сестренка? Тихий, подойди, поцелуй Полю, не отравишься…
Красавец Тихий слегка приобнял меня и чмокнул куда-то в воротник. Он был розовый почему-то, словно ему было за что-то стыдно. Может, за то, что он украл у меня сестру и стал причиной ее невероятной полноты? Или он от природы такой розовый и стеснительный? А почему бы и нет? Ведь есть же в нем нечто такое, что заставило мою гламурную сестрицу покинуть все московские тусовки-клубы разом и отправиться в такую даль…
Они жили в большом новом доме, неподалеку от соснового бора. В доме было тепло и пахло новыми вещами, мебелью.
– Милка, – успела я шепнуть ей, когда нам удалось на пару минут остаться наедине, – ты зачем панику разводишь? Почему плачешь и хлюпаешь в трубку?
– Я в трубку не хлюпала… Просто настроение было такое – застрелиться и не жить.
– Но почему?
– Да потому что я дома совсем одна.
– Это – единственная причина?
– Да!
– Не знаешь, чем себя занять?
– Нет. Я уже все перепробовала. То готовить училась. По пять блюд разом. Все их выставлю перед Тихим, сяду напротив, кулачками щеки подпираю, жду, что сейчас мой муж набросится на еду… А он смотрит на мои разносолы и говорит: молока, говорит, с хлебом хочу. Тюрю такую, представляешь?! Это у него еще с детства осталось. И что мне делать? Вываливать или выливать все эти холодцы-рулеты-борщи ему на голову?
– Ты что?! Ладно, потом поговорим…
Милка накрыла на стол – салаты, запеканки, пироги… Она на самом деле сильно изменилась. И не столько внешне, сколько, конечно, внутренне. Ее словно приручили, как дикое животное.
Мы сидели за столом, накрытым красивой белой скатертью. Я любовалась дорогим лиможским фарфором и спрашивала себя: и когда это моя сестрица успела превратиться из неприспособленного к жизни юного избалованного существа в ухоженную, аккуратную и понимающую толк в ведении хозяйства послушную клушу? Вероятно, за то время, что она обживала этот красивый и уютный дом.